Все люди — враги - Ричард Олдингтон

— Идет, — живо сказал Тони. — Мой багаж уже в машине, а я сяду рядом с вами и — avanti!

Когда они двинулись к Воротам Сан-Себастьяна, Тони взглянул на часы в автомобиле. Было тридцать три минуты четвертого: итак, переговоры отняли пятнадцать минут. Может быть, лучше было заплатить и не тратить времени. Считая десять минут на то, чтобы взять билет на пристани и разыскать пароход, у них оставалось примерно двести пятьдесят минут, чтобы проделать путь в двести пятнадцать километров.

При средней скорости шестьдесят километров в час вполне можно было успеть. Во всяком случае он мог теперь надеяться. Тони часто слышал, как в Англии люди хвастались, что они проделывали большие путешествия, покрывая в среднем сорок пять миль в час и больше, и вспомнил теперь, что и автомобиль каноника временами шел с такой же скоростью даже на подъемах, — а ведь они не спешили. Если бы он был более сведущ в автомобильной езде, то отнесся бы к этому менее оптимистически. Быстрая езда по английским или французским шоссейным дорогам — детская игра в сравнении с ездой по итальянским с их крутыми поворотами, подъемами и спусками, длинными узкими улицами, запруженными народом в деревнях и вереницами обозов на протяжении всего пути. Мало того, он не подумал о том, что у каноника была дорогая, сильная машина, тогда как такси рассчитано на езду по городу и не может так легко преодолевать подъем.

Не зная всего этого, он был почти уверен в успехе и даже залюбовался цветными чехлами на арбах с вином, которым Джованни то и дело яростно сигналил. Не успели они проехать и пяти минут и еще не выехали из Рима, как Джованни подъехал к тротуару.

— Что случилось? — спросил Тони строго. — Почему вы остановились?

— Бензин, масло, вода, — ответил Джованни, указывая на бензоколонку.

Надежды Тони погасли. Он забыл, что эту проклятую машину надо кормить.

— Нам придется еще останавливаться?

— Еще раз, а может быть, и два.

Хозяин гаража, не торопясь, с прохладцей накачивал бензин, Джованни наливал масло, а Тони суетился около них, каждые двадцать секунд поглядывая на часы.

— Сколько времени это у нас отнимет? — спрашивал он нетерпеливо. — Вы думаете, мы успеем?

— Успеем. Конечно, через Фрозиноне и Кассино мы бы скорее добрались, но синьор хотел ехать по via Appia.

Было почти без десяти четыре, когда они, наконец, тронулись, и Тони начал уже отчаиваться, особенно когда телеги с вином, возвращавшиеся из города, опять преградили им дорогу. Стрелка указателя скорости колебалась между тридцатью пятью и пятьюдесятью — надежд никаких. Но, наконец, они выехали на прекрасную свободную дорогу, и стрелка подскочила на шестьдесят, шестьдесят пять, семьдесят пять.

Вместе с ней поднималось и настроение Тони. Не так плохо. Километры побивали минуты. Иногда между спидометром и часами, от которых Тони почти не отрывал глаз, перед ним мелькала Кампанья с ее разрушенными акведуками, новыми фермами и чудесными холмами вдали.

— Это самый мучительный из всех кошмаров, которые у меня когда-нибудь были, — говорил себе Тони.

У подножия длинного склона, ведущего к Альбано, Джованни догнал до девяноста, но подъем скоро стал сказываться на слабом моторе, и стрелка спидометра упала до тридцати. Теперь минуты побивали километры. Отчаяние.

Из-за этих колебаний стрелки все путешествие было сплошной мукой. Джованни, спокойный, но чуть-чуть мрачный, великолепно вел свою машину, хотя Тони этого и не понимал. Шофер почти ничего не говорил, только в ответ на безнадежные возгласы Тони время от времени бросал «успеем, синьор» и называл города. Они достигли вершины холма, объехали огромный дворец, пересекли какой-то виадук и промчались через деревню.

— Аричче! — сказал Джованни.

Затем они выехали на круто петлявшую дорогу с трамвайной линией по одну сторону, где Джованни стал с отчаянным риском срезать углы и давать неистовые гудки. Вдалеке показался какой-то город на холме, но они продолжали путь по серпантину дороги у подножия горы.

— Веллетри, синьор.

Тони нетерпеливо кивнул, смутно вспоминая, как каноник целых десять минут распространялся здесь об Августе, пока они преодолевали подъем. Воспоминание это почему-то бесило его. На черта нужен ему Август? Он не мог бы заставить машину идти быстрее, минуты все еще обгоняли километры. Но теперь они выехали на прямую гладкую дорогу, и маленькая стрелка решительно поползла вверх.

— Чистерна, — сказал Джованни и показал вперед: — Понтийские болота.

Они выехали на широкую дорогу Аппия Клавдия, прямую, как решимость римлян. Джованни знал, где можно наверстать, и не упустил случая. Стрелка постепенно поднялась до девяноста, перескочила, дошла до девяноста пяти и, наконец, завертелась около ста десяти. Тони смотрел на нее завороженный, смутно улавливая бесконечный ряд проносившихся мимо деревень, блеск воды в канале, величавые горы с левой стороны, — но все чувства его сконцентрировались на этой колеблющейся стрелке и на циферблате часов.

Километры легко обгоняли минуты — поспеем.

Увы, это было бы слишком хорошо, чтобы длиться долго. Им пришлось замедлить ход на каком-то странном висячем мосту с шатающимися бревнами, после чего они выехали на — главную улицу нижней Террачины и оставили позади асфальтированное шоссе. Джованни сердито сказал: «Террачина». Заходящее солнце слепило глаза. Они проехали замок Итри, который печется весь день на солнце, на своем утесе, и подъехали к Формиа, имея лишних двадцать минут в запасе. Тони относительно спокойно следил, как набирали горючее, и не заметил, какое выражение появилось на лице Джованни, когда тот увидел, как накалился мотор, — он проделал сто сорок километров от Рима на одиннадцатисильной машине меньше чем за два часа.

Тони казалось, что оставшиеся восемьдесят пять километров они без труда проделают за такое же время.

Он забыл, что дорога тут пыльная, кочковатая, узкая, извилистая, с бесконечными подъемами и спусками и что все это замедляет езду. Ему казалось, что Джованни нарочно ехал медленно, как это и было на самом деле, потому что Джованни боялся, как бы вода не закипела у него в радиаторе на каком-нибудь подъеме. Настроение Тони все падало и падало, по мере того как минуты неумолимо обгоняли километры. Когда, наконец, показалась Капуя, у них осталось только пятьдесят пять минут времени и тридцать пять километров пути через предместья Неаполя, через самый город и по ужасной ухабистой дороге в Каподимонте.

Джованни промчался по мосту в Капуе с сумасшедшей скоростью, чуть не врезался в какую-то телегу, круто рванул вправо, пробормотав, как обычно:

» Капуя, синьор «.

Непрестанно давая гудки, он пробрался через Аверсу, где ему пришлось включить фары, машина подскакивала и кренилась на ухабах, он пробормотал: «Каподимонте», — и помчался сломя голову под гору — оставалось двадцать минут. Им пришлось задержаться на перекрестке возле музея и ползти по via Roma, но когда, наконец, Джованни остановился у ворот Иммаколателла и вытер лицо, часы его показывали без двенадцати восемь.

— Вынимайте багаж, Джованни, — сказал Тони, выскакивая из автомобиля.

Он подошел к одному из дежурных у ворот.

— Пароход на Эа?

— Третий справа. Ваш паспорт?

Тони протянул ему паспорт, вернулся к Джованни, достал из рюкзака деньги и протянул шоферу восемьсот лир.

— Вы хорошо ехали, Джованни, — сказал он. — Я вам очень благодарен. Вот восемьсот лир. Закусите хорошенько, прежде чем поедете обратно в Рим. Addio! [165]

Одетый в белое стюард подошел к Тони, когда он входил на пароход, и спросил у него номер заказанной им каюты.

— У меня нет каюты, — ответил Тони, показывая билет, только что купленный в кассе, — но вы, пожалуйста, устройте мне каюту. Я хочу ехать один.

Он сунул стюарду двадцать лир. Когда они спускались по трапу в каюту, Тони услышал, как загремела, поднимая якорь, паровая машина, и благословил Джованни и его езду. В иллюминатор каюты он увидел медленно удалявшийся борт другого парохода.

— Обед с восьми часов, синьор, — сказал стюард.

— Хорошо, — равнодушно ответил Тони. — Когда мы приходим на Эа?

— Таким скорым пароходом, как наш, могли бы прийти в шесть, — ответил стюард с присущим итальянцам бахвальством, — но так как пассажиры не желают подниматься так рано, мы приходим в восемь.

Когда стюард ушел, Тони закрыл дверь на ключ, сел на узкую койку и опустил голову на руки. Он слышал о каком-то круговороте, в который иногда попадают люди, но никогда не представлял себе, что эта избитая метафора может оказаться реальностью.

Кэти, Филомена, Эа, ресторан, стук мотора Джованни, дорога, верстовые столбы, часы, стрелка спидометра — все кружилось, мелькая, словно деревья по бокам дороги через Понтийские болота. Отдельные фразы Филомены то и дело всплывали в его памяти, всякий раз причиняя ему острую боль: «Иногда было видно, что она плакала», или «Она очень бедная, синьор». Как ужасно, что она уходила без второго завтрака! Ах, Кэти, Кэти, будет ли все, наконец, хорошо на этот раз? Ты никогда больше не останешься без второго завтрака, только бы мне добраться до тебя. Факт как будто сам по себе пустячный, — в конце концов и Тони нередко пропускал завтрак по собственному желанию, — но тут он свидетельствовал о нужде, о том, что приходится считать каждый грош, и еще он говорил о жертве, приносимой ради воспоминаний. Тони поднялся с койки и сказал вслух: