Капитан Трафальгар. Наследник Робинзона. Радамехский карлик. - Андре Лори

— Вы желаете посетить верхнюю Камбоджу? — сказал он господину Глоагену, — что ж, ничего не может быть легче: у нас здесь регулярно, два раза в месяц отправляются казенные почтовые суда вверх по рекам и каналам!

— А предвидится ли вскоре отправление такого казенного почтового судна?

— Да, через шесть дней. Вы можете прекрасно устроиться на этом судне, так что трудно себе представить более удобный и приятный способ путешествия в таком жарком климате, как наш.

— И вы полагаете, что таким путем мне можно будет доехать до развалин архитектуры Кхмеров?

— Не совсем, но, во всяком случае, вы будете настолько близко от этих развалин, что вам будет совершенно легко добраться до них… Вам будет, быть может, немного затруднительно находить по пути европейский стол, но если вы того желаете, я могу приготовить вам ящик с консервами, совершенно удобный для перевозки, и достать вам слугу китайца, умеющего готовить французские блюда и вообще хорошо знакомого с французской кухней. Если только вы не предпочтете примириться с нашей национальной аннамитской кухней, что будет еще удобнее для вас!

— Все это хорошо, но для того, чтобы примириться с аннамитской кухней, мне необходимо прежде всего хоть сколько-нибудь познакомиться с ней, а я, право, не знаю, как это сделать…

— Если вы только пожелаете, то я буду иметь честь сегодня же предложить вам аннамитский обед!

Очевидно, человек этот находил ответ на все решительно; господин Глоаген поспешил изъявить свое согласие и отправился сообщить полученные им сведения своим спутникам. В ответ на его сообщения госпожа О'Моллой, а вслед за ней и другие, решили, что все они отправятся вместе с ним осматривать развалины, так что эта научная экспедиция должна была превратиться в приятную partie de plaisir. Все, казалось, устраивалось как нельзя лучше, и даже Кхаеджи, поддаваясь влиянию окружающей среды и новой обстановки, приобретал вновь совершенно утраченное им в последнее время душевное спокойствие.

Когда жара немного спала, путешественники отправились все вместе побродить по городу, чтобы составить себе о нем некоторое представление. Им было уже известно, что город представляет собой форму неправильного четырехугольника, ограниченного с одной стороны рекой Сайгон, с двух других двумя параллельными арройо, упирающимися в реку, и с четвертой поперечным каналом, которым сообщаются эти два арройо. Часть города, прилегающая к реке, наиболее оживленная и блестящая благодаря своему коммерческому и военному рейду, своим общественным зданиям, своим плавучим докам и многочисленными судами всех стран и народов, начиная от китайских джонок, и своей нарядной променадой, то есть местом прогулок на стрелке Лежень, над которой возвышаются маяк и семафор.

Особенно хороша под вечер река, чрезвычайно оживленная и живописная. Она является местом жительства для целого населения кохинхинцев, которые никогда не покидают своих пузатых барок и легких сампанов, крытых соломой. Женщины здесь готовят пищу, стирают белье, кормят грудью своих ребят, которых они затем подвешивают в корзиночке под сводчатую крышу своего жилища-лодки. Ярко раскрашенные джонки, разукрашенные по краям цветными фонариками, бумажными зонтами, цветами, перьями и мелкими колокольчиками теснятся бок о бок с аннамитскими барками с их треугольными парусами на мачтах. Тут же и мелкие пироги туземцев, и лодочки, и шлюпки европейцев беспрестанно мелькают то здесь, то там в различных направлениях. Кажется, будто все эти люди всегда живут на воде.

А между тем и на берегу замечается движение и оживление богатого большого города, и здесь множество прохожих и торговцев, торгующих вразнос. Здесь мужчины и женщины носят почти одинаковое платье: длинную свободную одежду, не стянутую поясом у талии, но свободно ниспадающую на широкие шальвары. Как у тех, так и у других длинные волосы собраны высоким шиньоном на макушке головы. Вся разница заключается только в головном уборе.

Вид этого разнообразия костюмов, новых обычаев и нравов, — словом, все доставляет несказанное удовольствие путешественнику Особенно интересовало все это Поля-Луи и Чандоса, восхищавшихся всем, что им пришлось видеть. Они останавливались перед лавочками, раскинутыми на горе и заваленными всевозможными совершенно незнакомыми им предметами, странными съестными припасами, фантастическими украшениями; они забавлялись наблюдениями за полунагими ребятишками, которые, сидя на песке, играли в волан, перебрасывая его друг другу не лопаточкой или рукой, а ногой, локтем или головой, с удивительной ловкостью; они следили, как какой-то бедный кули покупал за один сапэк орех арека или же чашку чая, что должно было представлять собою весь его обед.

У них произошел даже спор относительно ценности одного сапэка, так как даже последний бедняк носил у себя на поясе целые нити этих монет, нанизанных, точно четки. Чандос полагал, что стоимость его равняется английскому фартингу, то есть приблизительно 2, 5 сантимам, а Поль-Луи полагал, что стоимость его несравненно ниже, хотя и не определял никакой более точной цифры.

Какой-то аннамит, прислушивавшийся уже некоторое время к их разговору, дал им довольно обстоятельное пояснение на весьма сносном английском языке.

— Стоимость сапэка равняется одной шестой сантима; иначе говоря, требуется шестьсот сапэков, чтобы составить один франк, а шестьсот сапэков представляют собой целую лигатуру, то есть целую такую связку, или нитку, — сказал он и при этом показал им цинковые кружочки с квадратным отверстием посередине, нанизанные на длинный шнурок.

Чандос и Поль-Луи полюбопытствовали осмотреть подробнее эту своеобразную монету и увидели, что на ней на одной из сторон стояла всего одна цифра — это была цифра того царствования, в продолжение которого была вычеканена или, вернее, вылита данная монета. С любопытной монеты наши путешественники невольно перенесли свое внимание на самого туземца, который так любезно разрешил их сомнения. Это был человек лет тридцати, не более, атлетического сложения, одетый очень просто по туземной моде; черты его лица наполовину исчезали под полями его громадной шляпы, которую аннамиты весьма справедливо называют «высокая гора». Если бы Поль-Луи и Чандос были более знакомы с обыкновенным типом индо-китайской расы, то они сразу могли бы заметить, что стоявший перед ними человек значительно отличался от этого типа. У него не было ни расплющенного носа, ни выдающихся скул, ни узких, наискось прорезанных глаз, — обычного отличия аннамитов; но это почему-то не поразило наших друзей, их удивляло только, что кохинхинец так хорошо и свободно изъяснялся по-английски.