Веду бой! Смертный бой - Федор Вихрев

Впрочем, у соседей справа положение было не лучше. У Гота намечались большие неприятности в районе Вильнюса, но и ему не удавалось настоять на отходе к Алитусу, несмотря на яростные споры с ОКХ. Значительные силы связаны задачами по ликвидации соединений большевиков, окруженных в Белостокском выступе, поскольку постоянно предпринимаются довольно организованные попытки прорыва из окружения. Наступление в направлении Барановичи не получило развития, потери в танках и артиллерии оказались чересчур велики, чтобы надеяться на быстрое продолжение этого наступления. К счастью, положение облегчалось тем, что в данном районе правый фланг наших наступающих войск был прикрыт болотами Полесья.

Господство в воздухе авиации противника делало усилия люфтваффе бесполезными, ведущими лишь к утрате материальной части и подготовленных экипажей. Многие аэродромы и полевые площадки были серьезно повреждены или вовсе разрушены. И повсюду ощущалась нарастающая дезорганизация снабжения.

Из-за того, что русские с высокой точностью пеленговали расположение наших радиостанций и наносили по ним бомбовые удары, приходилось вести себя как разведгруппы в тылу врага — располагать немногие уцелевшие радиостанции в стороне от командных пунктов, выходить на связь не больше чем на 15–20 минут и тут же переносить радиостанции в другое место. Это оказалось действенным средством, но сильно осложняло управление войсками.

Самому себе я могу честно признаться — неожиданный феномен, с которым мы столкнулись, требует оперативного принятия неотложных политических решений. Иначе будет невозможно поручиться за судьбу этой кампании. Найдется ли у нашего руководства достаточная воля для таких решений?»

На столе президента лежал очередной требующий срочного внимания документ — совместная аналитическая записка двух администраций, собственной и премьерской, «Об оптимизации структур исполнительной власти в период военного положения на примере Правительства Российской Федерации». Составленный с учетом советского и зарубежного опыта, накопленного за последние семь десятков лет, он, как всегда, блистал плавностью отточенных формулировок, осторожностью выводов и еще массой других достоинств, присущих подобным документам мирного времени.

«Похоже, до сих пор до кого-то не дошло, что кончилась относительно спокойная жизнь. Совсем. На ближайшие… десять? Или двадцать? А может быть, на все тридцать лет. И не в одной войне дело. — Глава государства задумчиво барабанил пальцами по столу. — Хорошо, что Светлана не видит, — подумал он, — а то получил бы легкий нагоняй за мальчишескую привычку выражать свое нетерпение или иное сильное чувство невольной моторикой».

Мысли о супруге вызвали улыбку, а взгляд президента, устремленный поверх окружающих его вещей, вдруг стал расфокусированным и слегка затуманенным. Все это продолжалось лишь несколько секунд. Если бы сейчас в кабинет вошел кто-то посторонний, то он увидел бы главу государства не просто сосредоточенно работающим, а явно чем-то сильно недовольным. Еще бы! К концу дня негативную реакцию могло вызвать все, что угодно. Даже самая банальная мелочь, такая, как датировка аналитической записки — 29.10.2010/25.06.1941.

Написание двух дат через косую черту безумно раздражало. А что делать, если с одной стороны сегодня — двадцать девятое октября две тысячи десятого года, а с другой — двадцать пятое июня сорок первого, будь оно неладно! С позавчерашнего дня явочным порядком во всех документах стала ставиться двойная дата. Вышедшее задним числом постановление Правительства закрепило этот бардак «на время переходного периода», который продлится еще черт знает сколько!

«Никогда всерьез не интересовался вопросами времени, а сейчас хочешь не хочешь, но приходится. Кто бы мне сказал еще месяц назад, что в России есть отдельные службы, занимающиеся вопросами параметров вращения Земли или, например, физическими константами и свойствами веществ и материалов. Вспомнил бы, что действительно такие существуют, и посмеялся. И ведь здания у них и штатные расписания утверждены вместе с отдельной строкой в госбюджете! — Удивление президента, несколько наигранное, по сути, стало проявлением старого, еще „довоенного“ недовольства излишне раздутой чиновничьей структурой. — И что случится, если все эти конторки под крылышком Ростехрегулирования, подчиненного, в свою очередь, Минпромторгу, лишатся статуса автономных организаций? Час станет короче или ускорение свободного падения изменит свое значение? Ага, а кубический метр превратится в квадратный литр!

Именно их и им подобных придется оптимизировать в первую очередь. Ну, и штат подсократить заодно, а то сидят чуть ли не в центре столицы умненькие мальчики и девочки и контролируют издание справочной литературы или правильность применения какой-нибудь единицы СИ, о которой на всю страну помнят две-три сотни человек, и то — по большим праздникам! Праздникам…»

Склонившись над столом и оперев подбородок на сложенные лодочкой ладони, глава государства думал о том, что в этом, одна тысяча девятьсот сорок первом году, скоро придется снова отмечать день рождения сына, а там уже и до своего недалеко. И никуда от этого проклятого времени не сбежать…

ДЕНЬ ПЯТЫЙ

30.10.2010/26.06.1941

«Вот и все. Первый Указ „О награждении государственными наградами Российской Федерации военнослужащих Вооруженных Сил Российской Федерации“ подписан. Почти полсотни фамилий, из них восемь — посмертно. К вечеру обещали подготовить проекты по Министерству внутренних дел и ФСБ. А ведь кто-то пытался возразить, мол, рано еще! Вот закончим войну, тогда и будем награждать… Хорошо, что я этого не слышал. Как и то, что Анатолий Эдуардович ему ответил. Говорят, за Сердюковым даже записывали некоторые выражения, особо впечатляющие. — Глава государства грустно усмехнулся. Постоянные попытки подкопаться под наводящего порядок в коррумпированном и спаянном круговой порукой военном ведомстве „варяга-мебельщика“ уже не удивляли и не раздражали. Скорее они служили самым ярким показателем эффективности работы управленца, разгребавшего эти авгиевы конюшни. — Ну, значит, скоро жаловаться прибегут, как месяц назад. После Сельцовского разгона. Пусть жалуются. Другого министра для них у меня еще долго не будет».

Занимая себя мыслями о рутинных, в общем-то, мероприятиях, президент старался оттянуть решение вопроса, который постепенно становился все более и более насущным: «Что делать с теми, кто останется в живых в Белостокском выступе?»

«Сколько их? Полмиллиона? Больше? Советских людей сорок первого года, за спиной которых внезапно не оказалось Родины? Положим, страна-то осталась. Пусть и раздробленная, она никуда не делась. Территория, люди, города. Природа, наконец! А Родины — нет. Вместо первого в мире государства рабочих и крестьян — несколько непонятных республик разной степени буржуазности. Вместо пролетарского интернационализма… А что, кстати, вместо него? — Попытка поставить себя на место тех, кто бьет сейчас фашистов, как может, и умирает, как умеет, на подступах к Гродно, не удавалась. Хоть ты тресни! — Изменилось все. Даже наградить тех, кто сейчас там… и то практически нечем. Старая советская система государственных наград ушла в прошлое, оставив после себя только медаль „За отвагу“. И вот ведь гримаса судьбы, полутора месяцев не прошло, как указ об этом сам подписал. Ну, не знак же отличия — Георгиевский крест им давать? Угу, четвертой степени, в серебре… И так каждый день докладывают, что периодически чуть до стрельбы „по своим“ дело не доходит. Каким „своим“? Мы для многих из них — чужие, непонятные, едва ли не предатели. Зря, что ли, сообщают, что кое-кого из тамошних командиров, а особенно — политработников, даже пришлось под стражу взять, во избежание, так сказать…»

Помочь президенту в его размышлениях не могли ни данные разведки, ни аналитические записки с соображениями лучших психологов, профессоров и докторов, специалистов по посттравматическим и иным связанным с чрезвычайными ситуациями расстройствам. Они не были способны дать ответ на самый простой вопрос: «Куда возвращаться этим людям?»

«А я тем более не знаю! И нет никакой генетической памяти, и пресловутые „рассказы дедов“ тут ни при чем. И, пытаясь адаптировать этих людей к новой, непонятной, а может быть — и попросту враждебной им по духу жизни, мы взваливаем на себя неподъемную ношу. Пусть так. Потому что мы им задолжали. Погибшим в бою и умершим в концлагерях, выжившим в нечеловеческих условиях оккупации и немногим лучших — в тылу. Всем. Все равно должны. А долги надо отдавать. Всегда. — Немного подумав, президент нажал на селекторе кнопку вызова секретаря. — Пригласите ко мне Вячеслава Юрьевича, пожалуйста. Скажите, что будем работать над текстом нового выступления. Нет, из пресс-службы никого не надо».