Генрих Эрлих Штрафбат везде штрафбат Вся трилогия о русском штрафнике Вермахта - Генрих Эрлих

— Начали! — сказал тот.

Они осторожно разобрали стену из дерна, предварительно надрезанного Юргеном, и выскользнули наружу. Вот и первый часовой. Красавчик залег рядом, а Юрген стал пробираться вдоль основания стены к мосту, возле которого расхаживал второй часовой. Собственно, охранял он не мост, а баржу, поэтому и расхаживал внизу, у кромки воды. На берегу то там, то тут стояли раскидистые ветлы, в тени одной из них и встал Юрген. Он свистнул условным свистом, давая Красавчику знать, что он уже на месте. Этот рохля–часовой даже не смог определить, откуда раздался свист.

— Николай, ты, что ли? — крикнул он вдаль. — Али случилось что?

В ответ донесся лишь тихий свист Красавчика. Он свое дело сделал. Случилось.

— Николай! — чуть более встревоженно крикнул часовой.

Это было последнее сказанное им слово, последний изданный им звук. Юрген работал тихо. Он осторожно опустил тело на землю, отнял руку ото рта часового, тихо свистнул и, пригнувшись, побежал к сходням. А по ним уже промелькнули две фигуры. Это должны были быть Брейтгаупт с Отто. Промелькнули и как сквозь палубу провалились. Вслед за ними метнулся к рубке Красавчик, принялся чутко ощупывать переключатели и ручки, что–то приговаривая по своему обыкновению. Когда Юрген подбежал к рубке, из–под палубы появилась голова Отто.

— Порядочек! — сказал он.

За Отто по трапу из каюты поднялся Брейтгаупт и, не тратя лишних слов, направился к носовым швартовым. Там он немного замешкался, завозился с непривычным узлом, крестьянская бережливость не позволяла просто разрезать трос ножом или перерубить его саперной лопаткой. Но он справился, как и Отто на корме. Последний солдат поднялся на борт. Тихо заволокли сходни.

— Как там у тебя? — спросил Юрген Красавчика. — Может, посветить зажигалкой?

— Иди ты! — отмахнулся Красавчик — Посветит он! И так ни хрена не видно. Ну давай, хороший, — это он движку. — К баранке вставай, — это уже Юргену. — Вот, приходится доверять баранку незнамо кому, — усмехнулся он. — Ну что за устройство!

А баржа, освобожденная от узды швартов, уже покачивалась на воде, постепенно удаляясь и от берега, и от моста. Юрген встал за штурвал. Он провел детские годы на Волге, да и потом жил постоянно возле воды. Он был уверен, что как–нибудь справится с управлением баржей. Но баржа не слушалась руля. Юрген крутил штурвал и так, и эдак, но любое его движение только ухудшало ситуацию. Так ему казалось. Баржу уже начало разворачивать поперек течения. И тут затарахтел движок. Ужасно громко затарахтел. Так показалось Юргену. Он сосредоточился на этом треске, отсчитывая мгновения до того момента, когда русские услышат шум и откроют огонь. А его руки, лежавшие на ручках штурвала, делали тем временем свое дело. И баржа неожиданно встала носом по течению, полетела вперед, все дальше от крепости.

То есть то, что полетела, это опять Юргену показалось. Стоило им миновать последний равелин северного укрепления, как стало понятно, что они еле плетутся. Так тихо–мирно они миновали город Брест, в котором повсюду горели огни. Пожаров было немного, много больше было костров, вокруг которых толпились иваны, праздновавшие победу. Костры были и на берегу. Сидевшие и лежавшие возле них солдаты больше походили на рыбаков, настолько мирной выглядела эта картина. Мирно плывущая по реке баржа отлично дополняла пейзаж. Иваны вскочили и замахали им руками. Они что–то кричали, но ветер с Северного моря возвращал им их слова. Брейтгаупт поднялся во весь рост над низким бортом и помахал иванам в ответ.

«Хорошо, что Брейтгаупт снял каску, — подумал Юрген, — и хорошо, что над нами советский флаг». Русские солдаты не могли, конечно, разглядеть цвет флага в лунном свете. Они видели лишь темное полотнище, равномерно темное. Но они знали, что оно — красное.

За Брестом огни пропали. На востоке высилась непроницаемая темная стена. На затаившемся западном берегу лишь изредка поблескивали речные маяки, как символы уходящего немецкого порядка.

— Снимите эту тряпку, — сказал Юрген, показывая вверх, — а то нас наши же обстреляют.

Отто снял флаг, швырнул его на тела матросов, которых вынесли из каюты.

— Выбросьте это за борт, — сказал он.

Солдаты посмотрели на Юргена. Он кивнул. Солдаты спустили тела в воду.

— Прямо военно–морские похороны, — хохотнул Красавчик, — только салюта не хватает.

— На наших, подозреваю, салюта тоже не будет, — сказал Юрген, — разве что русский, из всех орудий. Гартнер, Граматке! Дневальные. Остальным — спать! Каюту можете занять.

В каюте спать никто не захотел. Возможно, потому, что до нее надо было сделать несколько лишних шагов. Зачем куда–либо идти, если можно опуститься на чистые и ровные доски палубы?

Наступила короткая предхрапная тишина. Вот тогда–то Красавчик и сказал:

— Тридцать два… Мы продержались тридцать два часа.

* * *

— Вот, черт! — донесся голос Красавчика.

Юрген нашел рукой ушибленное ребро, одновременно пытаясь разлепить веки. Не сразу, но разлепил. Моргнул от резанувшего по глазам яркого света, затряс головой, разгоняя полусонный туман. Шли третьи сутки без сна. Многовато будет. Особенно если учесть, что большую часть из этого времени они сражались.

Он повел взглядом вокруг. Берега слегка покачивались, но стояли на месте, а не убегали назад, как до этого. Это мы стоим на месте, сообразил Юрген. С чего бы это? Он команды «стоять» не давал. По левую руку лежал поросший низким кустарником остров, Буг в этом месте разделялся на два рукава. Еще дальше виднелся мост, по нему справа налево ехала дрезина. Железнодорожный мост, заключил Юрген.

Он сфокусировал взгляд. На дрезине было два солдата в немецкой форме и еще двое в штатском. Они ехали неспешно. Так едут на работу. Так отправляются в наряд, когда поблизости нет начальства. В общем, так не убегают, заключил Юрген. Они были на немецкой территории, уже или еще.

Юрген приободрился и перевел взгляд на чертыхавшегося Красавчика. Тот стоял у штурвала. Какое–то время назад он сменил засыпавшего стоя Юргена.

— Пусти за руль, — сказал он тогда, — спать хочется — сил нет. А за рулем я никогда не засыпаю. Кто другой засыпает, а я — нет. Вот, помню, в январе сорок первого гнал из Амстердама в Дрезден. Тридцать часов без остановок.

— Это когда тебя повязали? — спросил Юрген.

— Это меня уже в Дрездене повязали, — ответил Красавчик, — сначала взяли покупателя, а он сдал меня. Меня там ждали. Но сейчас не об этом. Я хотел лишь сказать, что я тогда доехал без остановок, ни разу не заснул, ни одним глазом.

— Может быть, не стоило так упираться? — спросил Юрген. — Глядишь бы, и обошлось.