Капкан (СИ) - Лин Брук

POV Медея

Я так и не поняла, как сумела преодолеть себя и вернуться в Люксембург. Семь дней я не находила себе места, прокручивая в голове каждую минуту проведенную Роландом с Арианой. Слушала, как она говорит о нём, вспоминает что-то, что прошло мимо моего внимания, и это изводило ещё сильнее, ведь сердцем я понимала — Роланд стал бы для неё прекрасным отцом. Но разум твердил об обратном, напоминая, что мне пришлось пережить из-за такого образа жизни, который ведёт он. И я сходила с ума.

Когда он появился на пороге моего дома, когда протянул документ, подтверждающий его отцовство, в голове проносилось сотни мыслей. Но главной была одна — раз он сделал этот тест, значит, хотел, чтобы Ариана была его дочерью. И внутри всё начинало таять. Но даже тогда, была уверена, что устою перед любым словом и решением Роланда. Я предполагала, что дальше последует насилие/кража Арианы/шантаж и сотни других поступков, на которые он был способен. Но то, что он предоставит последнее слово мне и признается в любви — это казалось нереальным, из области фантастики.

Он не дал мне времени отреагировать на сказанное, развернулся и ушёл. А я стояла, смотря ему вслед, и когда пришла в себя, поспешила закрыть дверь. Но внутри меня она распахнулась настежь.

Я вернулась к дочери, которая увлеченно досматривала мультфильм, села рядом с ней, обняла её и оставшийся день провела в вакууме своих мыслей. Не хотела ни говорить, ни есть, ни видеть кого-либо. Мне было необходимо одиночество. И мой ребёнок, как никто другой, умеет чувствовать меня, поэтому, она весь день спокойно смотрела один мультфильм за другим, рассматривала книжки, играла в игрушки, находясь в поле моего зрения, но не беспокоя меня. Мне было необходимо разобрать бардак в своей голове, расставить всё по местам.

Предложение Роланда пристрелить и избавиться от него было абсурдным. Лишить его жизни, значит лишить жизни меня. Возможно, предложи он мне сделать это раньше, я бы, охваченная обидой, с радостью согласилась. Но сейчас, я способна признаться себе, что он — часть меня, часть моей семьи. И его смерть разбила бы мне сердце так же, как и смерть мамы, брата и сестры.

«Я люблю тебя, Медея» — я так и осталась витать где-то между этими словами, блуждая среди букв и эмоций, вложенных в каждое из них. Ещё никогда эти слова не звучали так прекрасно. И я впервые слышала от мужчины такую осознанность и ответственность за своё признание.

Наверное, я слаба и слишком зависима, раз эти слова сумели предопределить всё дальнейшее моё существование.

На следующее день, я уже сидела в небольшом доме на окраине Москвы с Роландом и Эрнестом напротив трёх мужчин, ответственных за жизнь многих семей, в том числе и нашей. Они недоуменно смотрели на отца, что-то говорили, не веря своим глазам. Я же осталась в роли женщины Роланда. Папа не захотел раскрывать всех карт, и мы с ним согласились.

Сначала, от нахлынувших воспоминаний, мне хотелось зарыдать и забиться в истерике. Потом наброситься на этих гнусных людей в приступе ярости, задушить, разрезать и сжечь. Но я держала себя в руках, надев на себя маску безразличия и холодного расчета.

Как только шок сошёл с их лиц, из уст одного полились грязные слова в адрес отца. Уверена, это происходило от страха, ведь появление Эрнеста значило одно — возмездие близко. Но мне всё равно хотелось вцепиться ногтями в его мерзкие глаза со скользким взглядом, выколоть их. Но Роланд успокоил меня, аккуратно прикоснувшись к руке и напомнив, зачем мы здесь.

Я знала, что в доме находятся и наши и их люди. Мы понимали, что они будут гореть желанием пристрелить нас, поэтому, решением генерала было одеть под одежду каждого бронежилеты.

Дождавшись, когда все выскажутся, Роланд спокойно, не церемонясь и не меряясь с ними силой слова, достаёт ноутбук, включает его и предлагает им внимательно наблюдать за всем, что сейчас будет происходить на экране.

Я предвкушала этого момента, как только Ханукаев рассказал план. Предвкушала увидеть лица этих тварей, когда они будут наблюдать за тем, как рушится всё то, ради чего они жили и убивали все эти долгие годы. Четыре года Роланд копал под всех, находя и теряя своих людей среди них. И когда стал уверен, что всё самое ценное для них в его руках, позвонил знакомому генерал-полковнику Сергею Аркадьевичу и предложил помощь в поимке глав синдиката. Это предложение не могло не заинтересовать, и они заключили сделку. Сейчас, по команде, спецназ начнёт облаву всех их подпольных точек, домов, архивов. А они, будут наблюдать за всем через экран ноутбука и осознавать всю беспомощность своего положения.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Сначала они не верят своим глазам, начинают звонить своим людям. Когда понимают, что всё реально, встают на дыбы. Психуют. Выходят из себя. Бьются в агонии.

А я начинаю улыбаться. Нет, это всё не вернёт мою семью, но возвращает веру в закон жизни, веру в человека, который находятся по правую руку от меня.

Их люди достают оружие. Начинают держать под прицелом наших людей, наши — их. Но я продолжаю быть спокойной, так как вижу спокойствие в лицах своих мужчин.

— Ты ведь понимаешь, что среди твоих людей есть крысы? — обращается Роланд к мужчине посередине. — И должен понимать, что я не привёл бы сюда женщину, не будь уверен, что пистолеты твоих людей пустышки.

Роланд встает с места, говорить вставать и мне. Я слушаюсь, но не отвожу взгляд от Эрнеста, который на мгновение замер, смотря в глаза мужчины посередине. Я вижу в них презрение, горечь, боль. Мне кажется, что папа вот-вот и сорвётся, убьёт их. Но сжав руку в кулак, лишь произносит:

— Всё то, что губит, однажды будет погублено, — заявив с досадой, разворачивается и едет к выходу.

— Ты наивен, Эрнест, — кричит ему вслед мужчина.

— Ребята, будьте благородней, — обращается к своим людям Роланд, — Предложите им револьвер, возможно, они захотят прострелить себе головы.

И хоть видео трансляция должна длиться долго, на этих словах, мы покидаем помещение. Через минуту в дом войдёт спецназ, и чтобы не решили сделать те люди, исход ясен, как сегодняшний день.

— Думаешь, их ждёт тюрьма или смерть? — спрашиваю у Роланда, когда мы направляемся к автомобилю.

— У них одна дорога.

«В ад» — добавляю про себя и, взяв его за руку, кладу голову ему на плечо, зная, что крепче этого плеча рядом со мной не будет. Он та стена, та защита, тот дом, в котором я могу дышать спокойно. Оказывается, чтобы выбраться из бездны, нужно не только сияние солнца, но и крепкая рука, готовая вытащить тебя оттуда. Я знаю, я уверена, я чувствую — эта рука всегда будет Роланда.

Приняв это, я вдруг приняла и всё то, что казалось не моим, чужим, далёким. Я приняла свою прежнюю жизнь, прежнюю себя. Воскресила в себе Ариану и Медею, загубленную гнусной любовью недостойного мужчины. Приняла себя настоящую. Приняла жизнь такой, какая она есть, не пытаясь ей больше противостоять.

Улыбаюсь, наслаждаясь этим мгновением и предвкушая предстоящего. Мгновения, когда Ариана увидит перед собой Роланда. Сегодня утром, перед отлётом, я сообщила ей на ухо, что вечером к ней приедет её папа. Сонная, она повернулась ко мне лицом, распахнув широко глаза, а после кротко улыбнувшись. Она излучала счастье, но, потянувшись ко мне и обвив шею руками, взволнованно сказала только одно: «Надеюсь, это будет Роли».

И это будет он.

Удалось ли мне выбраться из капкана порока и отчаяния? — Да.

И теперь я попала в новый капкан — капкан любви. Но из него я выбираться не стану.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Конец.