Твердь небесная - Юрий Рябинин

И вот однажды – это было вскоре после того рокового дня, когда Танино непослушание переполнило чашу терпения Александра Иосифовича, вынудив его принять к дочке жестокие меры, – он с Екатериной Францевной нанес визит Антону Николаевичу.

Жил пристав Потиевский вблизи Таганки в трехэтажном старом московском доме – с узкими лестницами и маленькими окошками, с множеством труб на крыше. Но квартиру занимал порядочную – во весь второй этаж, наверное, комнат с дюжину или более, правда комнаты все были невелики, как обычно в таких домах. Этот дом никак не привлекал бы к себе внимания, будучи одной из рядовых построек, каких особенно много на Таганке, если бы по тротуару, вдоль его фасада, во всякое время, и даже ночью, не прохаживался городовой. Лишь по этой примете можно было судить, что здесь живет какая-то важная особа. В первом этаже в доме жил на покое архиерей – старичок лет восьмидесяти. А в третьем ютилось несколько семей, но это были все малозначительные люди. Всем местным жителям было хорошо известно, отчего здесь существует полицейский пост, – потому что в доме живет пристав.

Для Александра Иосифовича оказалось исполнить его замысел еще легче, чем он думал. А он особенно и не собирался утруждать себя. Дело в том, что Антон Николаевич сам же ему помог в этом. Пристав был человеком опытным, искушенным, с редкостною интуицией, выработанною и отточенною за многие годы его службы в полиции. И когда перед ним предстала чета Казариновых, а нужно еще прибавить, что они-то бывали в гостях у Антона Николаевича крайне-крайне редко, он понял, что теперь они явились с каким-то серьезным, судьбоносным разговором, но явно не с бедой, не с нуждой, а, судя по их лицам, с чем-то приятным, задушевным. Собственно, особенных вариантов не было. Хорошо зная о предмете забот семьи Казариновых последнего времени, Антон Николаевич мгновенно вообразил, в каком направлении могли выстроиться раздумья Александра Иосифовича. И пристав помог своему другу осуществить его деликатную дипломатическую миссию. Он первым заговорил о Тане и сказал, между прочим, что прямо-таки увлечен ею, тоскует, да и только, если долго не видит ее, не слышит ее голоса, ее песен. Что оставалось после этого Александру Иосифовичу? – конечно, только подсказать Таниному воздыхателю не тушеваться и не медлить, а прямо брать ее в жены. Антон Николаевич еще было усомнился: а как-то отнесется к их уговору сама Татьяна Александровна? будет ли благосклонна? На что Александр Иосифович, имея в виду показать, насколько безосновательно такое беспокойство, ответил единственно снисходительною усмешкой.

Но как ни был уверен Александр Иосифович в Таниной безропотности в отношении задуманного им, все-таки он решил позаботиться, как бы заранее исключить почти невероятное ее противление. И для этого он, воспользовавшись случаем, в Танином присутствии объявил многолюдному собранию о ее скором замужестве, как о чем-то безусловно решенном.

Замысел Александра Иосифовича удался на славу. В тот же вечер, возвратившись от Дрягалова, он очень сердечно, с истинно отцовскою доброжелательностью, побеседовал с Таней о грядущем важном для их семьи событии – ее браке. Беседа эта состояла из длинного монолога Александра Иосифовича, прерываемого оратором лишь для того, чтобы сделать глоточек чаю. Все получилось в точности, как он предполагал. Таня, чувствуя себя уже обязанною исполнить то, о чем было объявлено отцом во всеуслышание, не только не выказала какого-то недовольства столь решительною переменой в ее жизни, но даже не стала спрашивать, отчего это делается так неожиданно, так поспешно. Да и к чему спрашивать, когда на эти и на многие другие возможные вопросы убедительно и подробно ответил в своей речи Александр Иосифович. Это было апофеозом ее строгого, исключающего малейший ропот, воспитания. Закончив говорить и не услышав ни слова в ответ, Александр Иосифович позвал Екатерину Францевну, и они, по очереди перекрестив и поцеловав Таню, дали ей свое родительское благословение.

Но на этом предсвадебные формальности не закончились. Антону Николаевичу не хотелось, чтобы Таня шла под венец, будто приговоренная к каре, да к тому же заочно. Он так и сказал Александру Иосифовичу и Екатерине Францевне, что считает недостойным для себя пользоваться Таниным смирением, не считаясь с ее чувствами, что в обычае скорее диких народов, а не просвещенных европейцев и христиан. Поэтому он непременно должен встретиться с ней и, как подобает человеку благородному, просить ее руки. Александр Иосифович, хотя и считал это излишнею щепетильностью, не возражал.

И вот в назначенный день к даче Казариновых подкатила красивая черная коляска, запряженная двумя рослыми чагравыми. С Антоном Николаевичем приехала очаровательная девушка в легком белом платьице и в соломенной шляпке с узкими полями, какие носят англичанки, стриженная по моде коротко – волосы едва до плеч.

Весь дом, за исключением Тани, вышел встречать дорогих гостей. Даже бульдог Диз отправился полюбопытствовать – для чего это все собрались за калиткой? Александр Иосифович сменил по такому случаю дачный костюм на строгую партикулярную пару, и, как оказалось, не напрасно: Антон Николаевич также приехал по парадной форме – на нем был летний белый китель с ослепительными на солнце погонами.

Гостей, расспрашивая, по обыкновению, о том, как они добрались, не тяжела ли была дорога и прочем подобном, проводили в дом. Дочку Антона Николаевича взялась опекать и занимать Екатерина Францевна. А самого пристава Александр Иосифович с заговорщицкою улыбкой подвел к Таниной комнате и, не сказав ни слова, оставил его у заветной двери.

Таня заранее получила наставления от отца, как ей следует вести себя с Антоном Николаевичем: поскольку все уже решено, ей нужно вежливо и по возможности показывая свою симпатию к жениху, ответить согласием на его предложение.

Встретила она Антона Николаевича без тени смущения, хотя и не имела представления, как ей вести себя в этаких обстоятельствах – предлагать ли ему садиться или не надо? – но полагала, что жениху не занимать такого рода опыта.

Пристав помолчал, остановив внимательный взгляд на девушке.

– Татьяна Александровна, – прежде он никогда не обращался к ней по имени-отчеству, – вам, должно быть, известно, зачем я явился. Поэтому ни к чему намеки и недомолвки: я прошу вас быть моею женой. Согласны ли вы?

Тане почему-то стало его жалко. Не молодой ведь человек. И просит девушку. Спрашивает, согласна ли она. Наверное, очень переживает, каким бы невозмутимым не представлялся. Она опустила глаза и…