Древо миров - Андре Олдмен

— И тогда я пришел со своею дружиной к Мидгару и сказал: «Буду служить тебе». И он сказал: «Будешь среди первых моих воевод, ибо ты поступил как должно». Так поступил я согласно древним заветам: тот, кто проиграет бой за Священную Палицу, должен служить победителю.

— Ну, положим, схватку ты продул не Лисьему Хвосту, а месьору Железной Руке, — проворчал гном, — да еще хотел всех нас утыкать стрелами…

— Хоть здесь и не обошлось без колдовства, — важно продолжал Опас, — но все вы были в дружине наследника Великого Таркиная, значит, он победил куннов. И я отправился к нашему Верховному кагану, и сказал, что должен уйти к ругам. Верховный каган сначала хотел отрубить мне голову, но потом призвал гадателей, и гадатели принесли свои прутья и мочало…

— Никогда не слышал о таком способе предрекать будущее, — сказал Дагеклан.

— Это очень просто, коротконосый, мочало они обертывают вокруг пальцев и поджигают. Потом начинают стегать друг друга прутьями и громко кричать, пока кто-нибудь ни выкрикнет связное пророчество. Тогда их обливают водой, а каган выносит решение.

Рыцарь Дагеклан очень не любил, когда его именуют коротконосым. Троверы, описывая подвиги Железной Руки, подчас употребляли прозвище Короткий Нос, но всегда вкладывали его в уста недругов, платившихся за столь неосторожные слова бесчестьем, тяжкими увечьями, а иногда и жизнью. Но сейчас Дагеклан не мог вызвать кунна на поединок, не мог даже стукнуть степняка по затылку, как делал это не раз с разболтавшимися не в меру простолюдинами. Ибо руки славного рыцаря были связаны за спиной крепкими, сплетенными из буйволовых жил веревками. Как, впрочем, и руки Опаса.

— И ты спер у своего кагана вашу священную плетку, — ехидно вставил гном, почесывая нос. Ему нетрудно было это сделать, ибо ручки у дядюшки Гнуба быль такие короткие, что руги не смогли заломить их за спину и связали перед грудью.

— Болтливый гороховый стручок, — сказал Опас не слишком злобно, — я повествую все это заново, дабы вы могли по достоинству оценить мой славный подвиг. Я пошел на эту хитрость, дабы узнать, где руги хранят меч Ареса. Не тот ржавый клинок, который торчит на вершине кургана, а меч, полученный нашими предками от ямбаллахов. Ибо это оружие самого Верховного Бога, я-то точно знаю.

— Откуда? Тоже паклю жег? — опять съехидничал гном, не опасаясь, что здоровенный кунн достанет его своей огромной ручищей.

— Да это всем ведомо, — сказал Опас, — тоже мне, тайна.

Курган, о котором говорил кунн, громоздился внизу, посреди белой котловины, словно гора черного угля в до блеска начищенном гигантском котле. Огромный меч высотой в три человеческих роста украшал его вершину, и сразу было ясно, что ковался сей клинок не для битв, а для поклонения. Пятна ржавчины густо покрывали лезвие, а на огромной рукояти сидел, нахохлившись под мелким дождем, ворон.

На дне котловины, среди грязных луж, стояли воины, вооруженные лишь тяжелыми кривыми мечами. Их ряды кольцами огибали курган, другие тянулись по уступам соляной выработки. Ибо сверкавшие белизной откосы вовсе не были покрыты снегом — это была соль, главное богатство ругов. Уступы обегали склоны котловины, спускаясь вниз широким серпантином: собственно, это была дорога, вырубленная в соляных пластах. По гребням отвалов, там где откосы тонули в серой мути бушевавшей наверху непогоды, маячили фигуры стражников, уставивших в небо длинные копья.

Где-то посредине соляного откоса и стояла на дороге — серпантине крепкая клеть, в которой томились связанные пленники: бывший предводитель куннов Опас Резвый, рыцарь Дагеклан Железная Рука и рудознатец Гнубус из Тюирнлги, которому предусмотрительно связали еще и ноги, ибо только гном мог протиснуться сквозь деревянные прутья их узилища.

Прутья клетки были частыми, но не настолько, чтобы закрывать вид. Возле подножия священного кургана ругов высился помост, на котором были установлены носилки с высоким сиденьем. На нем, привязанная к спинке, темнела фигура мертвого Таркиная: в парадном облачении, с палицей на коленях. Рядом стоял его старший сын и наследник, державший в руках вызолоченную чашу, Ярл и еще несколько воевод.

Между цепочкой ругов и подножием священного кургана, раздетые донага, угрюмо толпились кунны из дружины Резвого.

— Быков мне жалко, — продолжал Опас, как ни в чем не бывало. — Хоть и не мои они теперь, а столько кибитку таскали… Хорошие были быки.

— Что же им будет, — пожал плечами гном, — отдадут кому-нибудь…

— Если не сгорят. У нас ведь обычай какой, если гадатели оплошают, с ними поступают так: навалят на воз кучу хвороста, свяжут предсказателей и внутрь запихают. В повозку ту быков впрягают… На сей раз моих, конечно: гадатели-то сказали, что, уйдя к ругам, я сильно смогу врагам напортить, да соврали, выходит. Ну вот, хворост поджигают, а потом пугают и погоняют быков. Если дышло вовремя не обгорит, погибнут они, ох погибнут.

— Кто, прорицатели? — наивно спросил дядюшка Гнуб.

— Да пес с ними, с прорицателями, — взъярился Опас, — этого добра у нас навалом! А вот быков жалко!

Многочисленные шрамы на лице кунна побагровели. Он так затряс бритой головой, что пучок волос на затылке замотался из стороны в сторону. Опас напрягся, стараясь разорвать путы, понял всю тщетность своих усилий и тут же успокоился.

Дагеклан слегка поморщился. Когда-то он побывал у мунган, живших за морем Вилайет по берегам реки Запорожки. Те тоже брили головы, оставляя на затылке пучок волос, правда не уродовали себе лица шрамами, как делали это кунны, желая казаться более свирепыми. Мунгане тоже куда больше ценили жизнь своих лошадей и быков, чем жизнь соплеменников. Дагеклан спокойно относился к смерти, которой не раз смотрел в лицо, но — одно дело рисковать собственной жизнью, другое — чужими, а этот кунн, лелея свою корысть, подставил дружину, которой предстояло сейчас бесславно погибнуть на глазах своего предводителя. А он печется о каких-то быках!

Конечно, хитрость, на которую пустился Опас, желая раздобыть уж если не Священную Палицу, то меч Ареса, чтобы самому стать Верховным каганом степняков и покорить племена ругов, могла показаться недостойной лишь столь благородному рыцарю, каковым являлся кампанарий. Для варвара, да и для многих обитателей более цивилизованных земель, всякий обман считался благом, если вел к успеху. Более того, почитался за великий подвиг. Увы, Опасу не повезло.

Вручив Мидгару волшебную плеть ямбаллахов, тщательно завернутую в рогожу, хитрый кунн сумел проследить, куда отправился Лисий Хвост с драгоценной ношей. Поначалу Мидгар отнёс сверток в избу Большой Матери. Это было как раз в то время, когда Конн, Дагек — лан и дядюшка Гнуб томились в ожидании своей участи, подкрепляясь мясом и чечевичной похлебкой. Мидгар недолго задержался в избе колдуньи, вскоре появился со свертком в руках и отправился куда-то на окраину селения. Опас, которому Лисий Хвост в знак того, что принимает его на службу, вручил высокую шапку и богатый плащ, последовал за сыном Таркиная, прикрывая изувеченное шрамами лицо густым воротником из меха черной лисицы. Руги уже собирались в центре селения, возле избы Мартоги, и редкие встречные не обращали на Опаса внимания, принимая его за своего.