Журнал Наш Современник 2009 #3 - Журнал Современник

— Видимо, Господь хранил для больших дел, — сорвалось у меня. Бондарев на какое-то время задумался, потом продолжил:

— Знаете, на фронте бывали моменты, когда действительно просекало в сознании: "Спаси и сохрани!" Всё меркло вокруг от огня и грохота! Вера — она ведь глубоко в душе. Как-то священник Дмитрий Дудко спросил меня: "Есть ли у вас духовник?" Ответил ему: "В церковь не хожу". Он ничего не сказал, но однажды пригласил к себе в храм, и мы долго беседовали. С годами пришло осознание, что все в этом мире не так-то просто. Недавно ездили с женой в церковь в селе Былово. Поставили свечки за упокой усопших родственников…

Конечно, Бондарева очень волнует состояние нынешней литературы. Ему присылают книги, просят отзывы. Но, по его мнению, ярких романов, повестей, рассказов встречается мало. Всё как-то пресно.

— Перечитываю классику и открываю для себя много нового, — говорит он. — На днях вернулся к письмам Антона Павловича Чехова: какой был великий талант! Или дневники Ивана Сергеевича Тургенева: необычайное чтение! Потрясающие откровения у Льва Николаевича Толстого. Люблю Аксакова, Бунина, Шишкова, Чапыгина… Колоссальное впечатление произвел на меня роман "Тихий Дон" Михаила Александровича Шолохова. Хотелось бы перечитать Плутарха, Сенеку, Сервантеса, Джека Лондона, Свифта, Дефо…

Несмотря на почтенный возраст, он продолжает писать. К 85-летнему юбилею вышла новая книга "Мгновений".

— Последняя страница не дописана, — смотрит на меня с улыбкой Юрий Васильевич. — Она еще чиста. Хочется еще что-то сказать о нашем непростом времени, где слишком много лжи, боли, неразрешенных конфликтов. Я реалист и следую правде жизни. Каждый мой роман — это познание какой-то тайны. Был ли я прав — рассудит время…

— Раньше писатели жаловались: мол, задавила цензура, "нетленные" рукописи пылятся в столах… В то же время вышли весьма жесткие романы: "Касьян остудный" Ивана Акулова, "Драчуны" Михаила Алексеева, "Судьба" Петра Проскурина… Ныне, казалось бы, полная свобода: вытаскивай "шедевры", пиши что хочешь. А где сильные книги?

— Графоманов тьма! — согласился Бондарев. — Кроме себя, никого не читают. Карманы набиты деньгами — только плати, и любую муру напечатают. К сожалению, государство совершенно безразлично к духовному состоянию общества. Что касается моих отношений с цензурой, то они были сложными. Радовался, когда удавалось договориться, прийти к обоюдному согласию. Но вот что настораживало: после выхода книг — в частности, повести "Батальоны просят огня" — вдруг обрушивалась яростная критика! Дескать, слишком обострено, так на войне не бывало… Особенно разносили вещи, в которых шла

речь о потерях. Потом прошло время, и те же критики стали писать об этих книгах совершенно противоположное. Тогда я понял простую истину: если один и тот же роман подвергается и хвале, и хуле, значит, надо верить только самому себе.

— В романе "Горячий снег" — боль и страдание простого русского солдата, борьба за человека — как символ самой жизни на земле. Благодаря тому, что роман был экранизирован и по нему поставили во многих театрах спектакли, я считаю, три поколения россиян сохранили в себе чувство патриотизма…

— Спасибо за добрые слова, — смутился Юрий Васильевич. — По большому счету, мои книги — это дань памяти тем солдатам, которые погибли за Отечество и свободу. Жаль, что эти высокие понятия истрепали донельзя. Поражает, с какой легкостью ряд деятелей культуры отказались от прежних идеалов, взявшись проповедовать низменное, отвратное, пагубное… Видимо, на то были веские причины: и личного характера, и внешнего. Не хочется даже говорить о мерзостях! Это — как болезнь…

— Об этих "вывихах" вы довольно обстоятельно написали в романах "Тишина", "Берег", "Непротивление", где сплетены воедино злободневные и вечные вопросы нашего бытия. Но идеал ведь так и не найден?

По лицу Бондарева пробежала легкая усмешка:

— Если бы идеал нашли, то тогда оказались бы бессмысленны и театр, и кино, и поэзия, и проза… Вообще — искусство. Вся жизнь — стремление к некой высшей цели. Можно сказать — идеалу. Хотя некоторые наши "революционеры" никогда не признавали и не признают слов "идея", "идеология", "идеал", не понимая, что сама жизнь — это и есть идея. Поэтому хвастать тем, что я, дескать, не служу никакой идее — означает, что не служу никому, даже себе. Сам человек — это есть великая идея на этой земле.

— Может, вы излишне требовательны? — пытаюсь возразить собеседнику. — В тех же романах "Выбор", "Игра", "Искушение" показываете своих героев в обстоятельствах, будто они перед высшим судом совести. Почему же в обыденной-то жизни забываем о Страшном суде?

— Простите, может быть, отвечу резко. — Бондарев весь напрягся, поднялся с кресла и заходил взволнованно взад и вперед по комнате: — Литература сама по себе изменить материальный мир не в состоянии! Она лишь способна повлиять на взгляды людей, отношение их к жизни. После того, что было написано и Шекспиром, и Сервантесом, и Толстым, и Достоевским, и Чеховым, казалось бы, все пороки и страхи должны были исчезнуть, а они существуют. И всё же отношение к миру части читающей публики, конечно, изменилось. Особенно в России, поскольку у нас слово исторически играло и играет огромную роль. Это — фундамент всего, если хотите, и Веры.

— В одной из своих миниатюр вы пишете, что за один миг можно потерять себя как личность… Слишком много искушений ныне, и русскому человеку ничего не остается иного, как полагаться только на себя, собственные силы.

— Так было всегда. Да и в Библии сказано: "Спасись сам, и спасутся тысячи вокруг тебя… "

Не мог не спросить Бондарева о его взаимоотношениях с другими писателями. Конечно, читал в "Мгновениях" о встречах с Александром Твардовским, который упрекал его за "постельные сцены" в "Тишине" (мол, "не дело русской литературы решать половую проблему"), но восхищался военными романами. Не сошлись они во мнениях и на творчество Ивана Бунина (любимого писателя Юрия Васильевича), после чего последовал "жестокий разговор, происшедший меж нами"… Бывал он не раз у Леонида Максимовича Леонова. Как-то тот спросил Бондарева: "С кем из писателей дружите?" "Я ответил, что после сорока лет, к сожалению, а может быть, к счастью, становится меньше друзей, что из старшего поколения писателей встречался с очень требовательным Гладковым, а чаще с добрейшим Паустовским, который привил мне любовь к слову… "

Но осталось в памяти от встреч с Леоновым и нечто простое, земное:

— Однажды осенью были в Ялте с женой, — вспоминает Бондарев. — Леонид Максимович пригласил на обед. Находился в хорошем расположении духа, шутил. Потом гуляли по парку. Вдруг сделал шаг в сторону с аллеи и стал палочкой шевелить опавшую листву: "Глядите, это самое лучшее удобрение…". На даче у него был прямо-таки дендрарий. Теперь каждый раз, когда жгу у себя на участке листья, вспоминаю тот давний разговор: Леонов на-

верняка обвинил бы в варварстве. Он был прекрасный собеседник, прожил целую эпоху…

Под Сталинградом воевал и писатель Михаил Николаевич Алексеев. Вроде бы должен был быть близок Бондареву, но что-то их разделяло… Незадолго до кончины Михаил Николаевич говорил мне: "Всегда ценил талант Бондарева, не раз писал о нем, а он обо мне ни строчки… " Осталась обида. Передал об этом разговоре Юрию Васильевичу. Он вздохнул и с грустью в голосе сказал:

— С Алексеевым мы в общем-то были в хороших отношениях, но, действительно, разные интересы. Сближает родство душ. Увы, этого не было. Я учел и свой, и его возраст и испытываю к нему самые добрые чувства. Он не был приспособленцем, а это говорит о многом…

Непостижимо: о существовании знаменитого русского писателя-фронтовика власти вроде как забыли! Живет себе тихонько в уединении и пускай, мол, молча доживает век. Уж очень Бондарев неудобен: говорит жгучую правду, неподкупен. Липовые "звезды" меркнут перед ним. Его книги переведены на 85 языков. На Западе прекрасно понимают, какой это мощный писатель. Но в шорт-листы Нобелевского комитета, отбирающего очередных лауреатов на премию в области литературы, фамилию Бондарева никогда не вносили. И вряд ли внесут.

Но не это печалит… Россия перестала быть читающей страной. Социологические опросы показывают: 95 процентов старшеклассников не способны воспринимать художественные тексты. Так низко пала наша культура! Дух нации подорван. Но…

В войну Сталин вернул народу великих полководцев Суворова, Кутузова, Ушакова, Нахимова, Багратиона, учредив ордена их имени. Придет время, вернутся к читателям и великие книги Юрия Бондарева, очищающие души, несущие добро и свет.

… И вновь стоим у ворот. В сухощавой, слегка сутулой фигуре Бондарева — что-то щемящее, грустное. Годы… Завожу разговор о прекрасных женских образах в его произведениях, и лицо Юрия Васильевича светлеет, в зрачках вспыхивают веселые искорки: