Я ничего не боюсь. Идентификация ужаса - Жан Делюмо

некоторых условиях это изменение настолько бросается в глаза, что привлекает к себе внимание как главный симптом состояния. Таким путем, например, разрешается амбивалентный конфликт при истерии, ненависть к любимому лицу подавляется чрезмерной нежностью и боязнью за него. Необходимо, однако, подчеркнуть, что, в отличие от невроза навязчивости, такие реактивные образования при истерии не относятся к общей природе черт характера, а ограничиваются только специальными отношениями к данному лицу. Истеричная женщина, например, обращается со страстной нежностью с ненавистными ей в сущности детьми, но от этого не становится любвеобильнее, чем другие женщины, и даже не более нежной к другим детям. Реактивное образование при истерии крепко держится одного определенного объекта и не становится общим предрасположением эго. Для невроза же навязчивости характерно именно это обобщение, ослабление связи с объектом, облегчение сдвига в выборе объекта.

Другой вид противодействия, кажется, больше соответствует своеобразным особенностям истерии. Вытесненное влечение может быть разбужено (снова усилено) с двух сторон: во-первых, изнутри, вследствие усиления влечения из внутренних источников его возбуждения; во-вторых, извне – посредством восприятия объекта, желанного для данного влечения. Истерическое противодействие направляется преимущественно вовне против опасного восприятия. Оно принимает форму особой бдительности, избегая посредством ограничения эго таких ситуаций, в которых могло бы иметь место такое восприятие. Или же этой бдительностью удается отвлечь внимание от этого восприятия, если таковое все-таки возникает. Французские авторы дали недавно этому явлению истерии особое название «скотомизация». Еще более странной, чем при истерии, эта техника противодействия проявляется при фобиях, когда внимание концентрируется на том, чтобы как можно больше удалиться от возможности опасного восприятия. Противоположное направление противодействия при истерии и фобиях – с одной стороны, и неврозе навязчивости – с другой, кажется значительным, хотя оно и не абсолютно. Оно наводит на мысль, что между вытеснением и внешним противодействием, как и между регрессией и внутренним противодействием (изменением эго посредством реактивного образования) имеется тесная связь. Отражение опасного восприятия составляет, впрочем, общую задачу неврозов. Той же цели должны служить различные заповеди и запреты невроза навязчивости.

Мы уже выяснили, что сопротивление, которое нам необходимо преодолеть в анализе, исходит от эго, крепко держащегося своего противодействия. Эго с трудом удается обратить свое внимание на восприятие и представление, избегать которых стало для него законом, или признать свои душевные движения, составляющие полную противоположность тому, что ему о себе известно. Наша борьба с сопротивлением в анализе основана на таком его понимании. Мы делаем сопротивление сознательным там, где оно, как это часто бывает, бессознательно, вследствие своей связи с вытесненным. Мы противопоставляем ему логические доводы, а когда оно становится сознательным или после этого обещаем выгоды и награды эго, если оно откажется от сопротивления. В сопротивлении эго не приходится сомневаться или каким-либо образом оправдывать его. Но зато возникает вопрос, объясняется ли только этим то трудное положение, с которым мы встречаемся в анализе. Опыт показывает, что эго все еще сталкивается с трудностями при устранении вытеснений и после того, как оно приняло решение отказаться от сопротивлений, и мы назвали эту фазу напряженного усилия, следующую за таким похвальным решением, – фазой «проработки». Весьма легко открыть динамический момент, делающий такую проработку необходимой и понятной. Он может состоять только в том, что после устранения сопротивления эго приходится преодолевать еще силу навязчивого воспроизведения, являющегося результатом притяжения вытесненных влечений к бессознательным прообразам. И ничего нельзя возразить против желания назвать этот момент сопротивлением бессознательного. Пусть нам эти исправления не будут неприятны. Они желательны, если способствуют нашему пониманию, и в них нет ничего постыдного, если они не опровергают прежде сказанного, а только обогащают его, еще, может быть, ограничивают какое-нибудь обобщение или расширяют слишком узкий взгляд.

Трудно предположить, что благодаря этой поправке мы получили полный обзор всех видов сопротивления, с которым встречаемся в анализе. При дальнейшем углублении мы, напротив, замечаем, что приходится бороться с пятью видами сопротивления, исходящими с трех сторон, а именно: из эго, из ид и из суперэго. При этом эго оказывается источником трех различных в своей динамике форм сопротивления. Первое из этих трех сопротивлений эго представляет собой описанное выше сопротивление вытеснения, о котором мы меньше всего можем сказать что-нибудь новое. От него необходимо отличать сопротивление переноса, по природе своей точно такое же, как и предыдущее. Однако в анализе оно приводит к другим более ясным явлениям, т. к. в этом случае удается установить связь с аналитической ситуацией или с личностью аналитика, и таким путем снова ярко оживить вытеснение, которое должно было всплыть только в воспоминании. Сопротивлением эго, хотя совершенно другим по своей природе, является также сопротивление из выгоды, исходящее от болезни и основывающееся на том, что эго вбирает в себя симптом. Оно соответствует противодействию отказу от удовлетворения или облегчению состояния. Четвертый вид сопротивления – сопротивление ид – мы только что сделали ответственным за необходимость проработки. Пятое сопротивление – сопротивление суперэго – стало нам известно последним. Это самое непонятное, но не всегда самое слабое сопротивление, исходящее, по-видимому, из сознания своей вины (чувства вины или потребности в наказании). Ид противится всякому успеху, в том числе и выздоровлению при помощи анализа.

б) Тревога, возникающая вследствие превращения либидо

Защищаемый в этой работе взгляд на тревогу значительно отличается от того взгляда, который мне казался верным до сих пор. Раньше я рассматривал тревогу как общую реакцию эго при условии возникновения неудовольствия. Я старался оправдать ее возникновение всегда с экономической точки зрения и, основываясь на исследовании актуальных неврозов, предполагал, что либидо (сексуальное возбуждение) отклоненное и неиспользованное эго, получает выход в форме тревоги. Нельзя не заметить, что эти различные определения не совсем подходят одно к другому, по крайней мере, не следуют одно из другого. Кроме того, весьма похоже, что существует особенно тесная связь между тревогой и либидо, которая опять-таки не гармонирует с общим характером тревоги, как реакция неудовольствия.

Возражение против этого взгляда исходило из тенденции сделать эго единственным местом развития тревоги, т. е. было следствием сделанной в «Эго и Ид» попытки расчленения психического аппарата. Прежнее понимание совершенно оправдывало взгляд на либидо вытесненных влечений как на источник тревоги. С точки зрения нового понимания, эго скорей ответственно за эту тревогу. Следовательно, тревога эго, или тревога влечения ид. Т. к. эго работает с десексуализированной энергией, то в этом нововведении ослаблена также интимная связь тревоги и либидо. Надеюсь, что мне удалось по крайней мере выяснить противоречия, резко нарисовать очертания неуверенности.

Напоминания Ранка, что аффект тревоги, как и я сам сначала полагал, является следствием процесса рождения и воспроизведением пережитой тогда