Двор Красного монарха: История восхождения Сталина к власти - Саймон Монтефиоре

Берия и усталость палачей

4 апреля 1938 года Николай Иванович Ежов был назначен комиссаром водного транспорта. Это назначение имело определенный смысл, потому что строительство каналов велось в основном силами заключенных ГУЛАГа, то есть находилось в ведении НКВД. Но чувствовалась тут и тревожная для Ежевики симметрия – Генрих Ягода после снятия с поста наркома внутренних дел получил такую же должность.

Ежов тем временем основательно прошелся даже по политбюро. На Лубянке допрашивали Постышева. Вскоре был арестован Роберт Эйхе, руководитель Западной Сибири.

Сталин решил повысить Станислава Косиора. Он был назначен заместителем председателя Совнаркома и переехал в Москву. Однако в апреле 1938 года чекисты схватили брата Косиора. Как обычно бывало в подобных случаях, единственной надеждой самого Косиора на спасение был отказ от родственника.

«Мне приходится жить в обстановке подозрений и недоверия, – писал он Сталину. – Вы не можете себе представить, насколько это тяжело для невинного человека. Арест моего брата бросает тень и на меня. Клянусь жизнью, я даже представить себе не мог истинную природу Казимира Косиора. Мы с ним никогда и не были особенно близки. Не могу понять – зачем он все это придумал?.. Товарищ Сталин, все обвинения в мой адрес от начала и до конца неверны. Прошу вас, товарищ Сталин, разрешить мне объясниться перед политбюро. Я докажу, что стал жертвой лжи врагов народа. Иногда мне кажется, что все это какой-то глупый сон…»

Как же часто жертвы доносов и наговоров сравнивали свое положение со сном! 3 мая Косиора арестовали, за ним последовал Чубарь. Каганович позже утверждал, что защищал Косиора и Чубаря, но когда увидел подписанные ими признательные показания, сдался.

Николай Ежов и не думал менять свою ночную жизнь вампира, наполненную пьянками и пытками. Его раздавила гигантская работа. От Сталина, конечно, не укрылось, что его любимый нарком морально разлагается. «Позвонишь в комиссариат – говорят, что он уехал в Центральный комитет. Позвонишь в Центральный комитет – выясняется, что он уехал в комиссариат. Посылаешь курьера к нему на квартиру, а он там валяется мертвецки пьяный», – жаловался вождь.

Конечно, палачам приходилось постоянно жить в обстановке стрессов. Как Гиммлер спустя несколько лет заботился о своих подручных, чтобы те лучше выполняли работу, так и сейчас Сталин часто успокаивал своих помощников. Далеко не все обладали достаточными силами, чтобы выдержать такую напряженную жизнь.

Палачи из НКВД спасались при помощи спиртного. Даже у тех, кто не пил, голова шла кругом от потоков крови и гор трупов. Даже страшный Мехлис едва не сломался в самом начале террора, когда он еще руководил «Правдой». Он отправил необычное письмо Сталину. Оно позволяет нам понять, как трудно приходилось помощникам вождя в годы репрессий.

Дорогой товарищ Сталин, мои нервы на пределе. Я не достоин высокой чести быть большевиком. Особенно обидно и больно мне было после нашего частного разговора, ведь я обязан вам не только своей жизнью, но и партийностью. Я чувствую себя полностью раздавленным. Эти годы забрали у нас много людей… Мне приходится руководить «Правдой» без секретарей и редакторов, когда нет одобренных руководством тем, когда я оказался в конце концов в роли «мальчика для битья». Это организованный бедлам, который может поглотить кого угодно. И он уже поглотил немало народа! В последние дни я мало спал и сейчас чувствую себя разбитым, засыпать удается лишь в одиннадцать часов утра или даже в двенадцать… Я мечусь по квартире после бессонных ночей в газете. Считаю, что пришло время освободить меня [от этой работы]. Я не могу быть главным редактором «Правды», потому что не сплю и болею, потому что не могу следить за тем, что происходит в стране, в экономике, искусстве и литературе, у меня нет времени даже сходить в театр… Простите меня, дорогой товарищ Станин, за те неприятные минуты, которые я вам доставил. Мне очень трудно перенести такое потрясение!

У генерального прокурора Вышинского также едва не произошел нервный срыв, когда он нашел у себя на столе записку следующего содержания: «Все знают, что вы меньшевик. Сталин попользуется вами, а потом приговорит к вышке. Бегите! Вспомните Ягоду. Это ваша судьба. Мавр сделал свое дело, мавр должен уйти!»

Постоянно пьяный Ежов почувствовал, что Сталин, как он позже сам писал Хозяину, «не доволен работой НКВД», что еще сильнее ухудшило его настроение. Он предпринимал отчаянные попытки доказать свою преданность и полезность. От него, говорят, исходило предложение переименовать Москву в Сталинодар. Политбюро идею высмеяло и отклонило. Вместо этого наркома призвали расстреливать собственных сотрудников, которых он защищал.

В начале 1938-го Сталин с Ежевикой решили уничтожить старого чекиста Абраама Слуцкого. Слуцкий руководил зарубежной разведкой, поэтому, чтобы не пугать советских агентов за границей, они придумали хитрый план. 17 февраля Фриновский пригласил Слуцкого к себе в кабинет. Туда же вошли и другие заместители Ежова. Они схватили Слуцкого и прижали к его лицу маску с хлороформом. Потом ему вкололи яд. Слуцкий скончался прямо в кабинете Фриновского. Официально было объявлено, что он умер от сердечного приступа.

Вскоре чистки стали угрожать даже тем чекистам, кто был близок к самому Ежову. Когда с Дальнего Востока решили отозвать его протеже, Люшкова, Ежевика предупредил своего человека. Люшков все понял и перебежал к японцам. Николай Ежов был в такой страшной панике, что попросил Фриновского поехать вместе с ним к Сталину и присутствовать при разговоре. «У меня одного не хватит для этого сил», – признался нарком. Ежов чуть с ума не сошел от страха. Сталин справедливо заподозрил, что тот предупредил Люшкова о вызове в Москву.

Чувствуя, что Ежов сейчас в опале, соратники Сталина, с лихвой доказавшие готовность и решимость убивать, начали обвинять наркома внутренних дел в моральном разложении и лжи. Наиболее острым критиком ежовских перегибов, по словам очевидцев, был Андрей Жданов. Его сын Юрий утверждает, что отец давно хотел переговорить со Сталиным наедине, но в кабинете всегда присутствовал Ежов. «Наконец отцу удалось встретиться со Сталиным тет-а-тет, – рассказал Юрий Жданов. – „Политические провокации продолжаются“, – сказал он». Эта история звучит вполне правдоподобно, потому что Жданов был ближе всех к Сталину и мог позволить себе некоторые вольности.

В середине 1938 года на заседании политбюро произошла горячая перепалка между Вячеславом Молотовым и Николаем Ежовым. Сталин стал на сторону премьера и велел Ежевике извиниться.