Гладиаторы «Спартака» - Георгий Миронов

В папке каждого фигуранта «дела братьев Старостиных» было одно и то же: «Заключение в отношении такого-то, такого-то года рождения, тренера, спортсмена, массажиста и т.д. Арестован в таком-то месяце 1942 года как участник преступной группы, действовавшей...» и так далее.

Приговорен... И далее разные сроки заключения в лагере.

А в конце везде одна фраза: «Доказательств совершения инкриминируемых ему преступлений в деле не имеется».

В некоторых случаях была такая красноречивая запись: «Основанием к осуждению являлись агентурные данные. Обвинение не предъявлялось, свидетели не допрошены, сам он на единственном допросе категорически отрицал какую бы то ни было преступную деятельность».

Или еще короче: «Арестован... Осужден...» Никаких доказательств «вины» в «деле» нет.

— Ну, как вам? — спросила, печально улыбаясь, Весновская.

— Ужас! Я, естественно, знал о нарушениях социалистической законности в те годы... Но специально историей не занимался. Кошмар, стыдно за моих старших товарищей. С другой стороны, не знаю, кого больше судить: тех, кто отдавал приказы, или тех, кто их выполнял... Меня в этом деле интересует одна судьба, один, возможно, эпизод...

— Мне Михал Борисыч Кардашов звонил. Я готова вам всячески помочь. Только вы и сами видите — надзорное производство скупо на информацию для историка. Это вам придется у себя «дело братьев Старостиных» поднимать.

«Дело» состояло из внушительного количества томов.

Ильин удивился: обвинения составили несколько томов, а реабилитация выражена одной фразой: «Никаких доказательств вины в деле нет»...

Арестованы были братья Николай, Андрей, Александр и Петр. Кроме них мужья сестер — Петр Попов и Павел Тикстон, близкие друзья, спартаковцы Евгений Архангельский и Станислав Леут. Александра Старостина привезли на Лубянку чуть позднее остальных, — он служил в армии в чине майора, потребовалось время на «доставку».

Ильин листал и листал пыльные тома, состоявшие из порыжелых от времени листков низкокачественной бумаги, на которой бледным шрифтом (почему-то, как правило, на фиолетовой машинной ленте) были отпечатаны документы доставки, дознания, следствия, осуждения...

Вчитался наугад в одну из страниц допроса:

"— Старостин Николай Петрович?

— Да.

— Вы знаете, почему здесь находитесь?

— Не знаю.

— Как вы думаете об этом?

— Не могу себе представить.

— И все-таки?

— Не знаю.

— И все-таки?

— Я не могу понять главное — причину ареста. Считаю, тут какое-то недоразумение.

— Разве вы не знаете, что сюда по недоразумению никто не попадает?

— Но ведь бывают же исключения?

— Вы путаете: для врагов народа бывают не исключения, а исключительная мера..."

Ильин искал в материалах «дела» фамилию Феклистова. Встретил начальника следственного отдела полковника Есаулова, следователей, их имена фиксировались в протоколах допросов. Имя Сидора Ивановича Феклистова пока в «деле» не встречалось. Чаще всего встречалось имя следователя Россыпинского... Ильин наморщил лоб... Кается, после смерти Сталина, когда был репрессирован Феклистов, был и приговорен к «высшей мере» за фабрикацию ложных политических дел следователь Россыпинский. Но почему-то в архиве дела об осуждении следователей он не нашел. И, решив заняться поиском его позднее, углубился опять в изучение «дела братьев Старостиных».

На всякий случай поднял материалы тюремной больницы на Лубянке. Встретил там имя Николая Старостина. Диагноз — фурункулез, нарушения вестибулярного аппарата, недосыпание. Бессонница? Вспомнил рассказы старых чекистов, что в 20-50-е годы была такая практика: не давать спать заключенным, чтобы начинали «сотрудничать со следствием». Так что, скорее всего, жаловался тюремному лекарю Николай Старостин не на бессонницу, а как раз наоборот — на изматывающую практику допросов и содержания в камере, когда следователи и контролеры просто не давали спать.

В допросах, желтых страницах их протоколов все чаще мелькают требования следователей: «Подпишите добровольное признание».

Следователь: «Не упорствуйте». Старостин: «Упорство в игре — фамильная черта футболистов Старостиных».

Старостиных обвиняют еще и в «связях» с арестованным секретарем ЦК комсомола Косаревым, уже расстрелянным к тому времени...

Следователь: «Какие задания вы получали от врага народа Косарева?»

Старостин: «Обыгрывать басков, выиграть первенство Союза, побеждать на международных соревнованиях».

Следователь: «Не прикидывайтесь простачком, речь идет о политических заданиях. Разве не давал он вам задание с братьями осуществить теракт против членов Политбюро и лично товарища Сталина во время парада на Красной площади в 1937 году?»

— Бред какой-то, — вытер пот со лба Ильин. — Ну и хренотой занимались наши старшие товарищи!

Следователи менялись, фамилия Феклистова не появлялась. Со страниц допросов нельзя было понять, применяли ли против Николая Старостина недозволенные методы следствия...

Далее в «деле» возник какой-то вагон с мануфактурой, который якобы братья Старостины похитили во время эвакуации первых месяцев войны. На протяжении целого тома было видно, как им пытались привязать обвинение в мародерстве, что в условиях военного времени вело однозначно к расстрелу. Логикой следствия все это объяснить было невозможно.

— Неужели их специально топили по приказу Берии, — подумал Ильин...

Он листал допросы штатных сотрудников городского совета общества «Спартак». Видно было, что все на допросах дрожали от страха. Но обвинений против своего бывшего руководителя не поддержали. А «шили» Старостину во втором томе «дела» уже пропаганду буржуазного спорта. Не расстрельная статья, но под лагерь вполне годилась.

Два года, судя по документам, просидел Николай Старостин во внутренней тюрьме НКВД на Лубянке. Было видно из материалов «дела», что обвинение рассыпается. Но и признать его невиновным НКВД не могло.

Среди следователей, ведших допросы Старостина, наиболее свирепым выглядел начальник управления генерал-лейтенант Федоров, самым вежливым — Есаулов. Фамилии Феклистова по-прежнему не было.

Проанализировав все тома «дела», Ильин пришел к следующим выводам: к Александру и Николаю «недозволенных методов следствия» не применялось. Андрея особенно мучили бессонницей, круче, чем Николая, у него перед отправкой в лагерь зафиксированы серьезные нарушения вестибулярного аппарата, отмечено, что он «не мог самостоятельно передвигаться».

И только когда Ильин добрался до тома следствия по делу Петра Старостина, он встретил фамилию и Сидора Ивановича Феклистова. Проверил, обобщая итог своих изысканий, справку врача перед отправкой в лагерь, — «затрудненное дыхание, гематомы на ребрах, на спине как результат падения с нар...»

Это уже была ниточка. И он отправился в дачный поселок старых большевиков «Микитки», где по причудливой параболе судьбы на разных концах дачного кооператива жили два человека, связанные одной судьбой, — бывший сотрудник Московского городского совета спортивного общества «Спартак» Владимир Михайлович Реутов и бывший сотрудник НКВД СССР-МВД СССР-КГБ СССР Сидор Иванович Феклистов.

Первый визит — к Реутову.

— Владимир Михайлович, помните время следствия по делу Петра Старостина? Вы были арестованы на три месяца позднее и на три месяца раньше его были направлены в лагерь. Никаких следов оговора с вашей стороны Старостина я в материалах дела не встретил, так что воспоминание для вас, может быть, не такое уж неприятное...

— Неприятнее некуда, — печально затряс головой старый грузный человек в клетчатой серо-черной толстой ковбойке, сидевший напротив Ильина в инвалидном кресле. — Мне во время следствия повредили позвоночник. Я тогда отмучился болями и вроде ожил. Но на лесоповале застудил его и далее мытарился по санчастям разных лагпунктов, пока не попал в инвалидный барак, откуда меня и реабилитировали уже на носилках.

— А с Петром Старостиным удавалось увидеться?

— В лагерях не встречались. А во внутренней тюрьме на Лубянке... Там, знаете ли, молодой человек, в коридоре случайно нельзя встретиться, за этим контролеры внимательно следили. В одной камере «подельников» не держали. Были два перекрестных допроса, две очные ставки. Виделись.

— Как он выглядел?

— Плохо. Под глазами синяки, лицо отекшее, и все время задыхался. Наверное, легкие отбили. Я потом в Москве с ним встречался, чудный, светлый был человек. На такого руку поднять — надо быть последней сволочью. Вы уж извините, что я так про вашу организацию.

— Я уже из другой организации. Но вы про Петра...

— А что Петр? У него после возвращения в Москву тоже прошлое боком вышло, — у него туберкулезными кавернами были поражены оба легких. Конечно — следы побоев.