Эвиал - Ринат Таштабанов

У кого-то получалось уклониться и насадить на копьё нескольких врагов. Кто-то даже успевал выхватить меч, прежде чем его стаскивали с коня обезумевшие ополченцы.

Наконец, всадники смогли остановиться, нестройной массой впечатавшись в пехотный строй. И тут с яростными воплями выдержавшие натиск врага абардимцы сами пошли в атаку. К пикам прибавились переданные из задних рядов алебарды, протазаны, гизармы, боевые вилы, трезубцы… Всё, чем можно если не сразу убить, то хотя бы стянуть с коня всадника.

Поднимались и опускались клевцы, со скрежетом пробивая сталь доспехов. Тяжёлые кузнечные молоты обращали тела упавших в кроваво-металлическое месиво.

Но конники не собирались умирать, как бараны на бойне. Здоровенный латник, легко размахивая увесистым бастардом, разметал окруживших его ополченцев и теперь вёл небольшой отряд всадников на прорыв. Привычным движением разрубив пополам сунувшегося к нему мужика с обрубком пики, он двинул коня дальше. Но благородное животное, вывезенное хозяином из самого Княж-города, лишь жалобно заржало и припало на колено, почувствовав, как чьи-то зубы впились в подколенную жилу. С трудом привстав, конь ловко ударил копытом. Захрустели сломанные рёбра. Ещё раз — копыто раздробило скулу и разворотило полчелюсти, но хватка не ослабла, зубы всё глубже впивались в неподатливую плоть. Обречённо захрипев конь рухнул на землю. Всадник неуклюже свалился рядом. И последним, что увидел перед смертью сын одно из богатейших арвестских купцов, было окровавленное лицо неграмотного абардимского подёнщика. Изуродованные губы ополченца изогнулись в жутком подобии улыбки: «Прими Спаситель душу отступившего от Тебя, не оставь его без Милости Своей». А затем сжались пальцы, легко сминая стальной воротник и погружаясь в горло упавшего всадника.

Довершая разгром арвестской конницы из расположенной рядом рощи вышли ровные ряды абардимских инквизиторов, что несколько часов пролежали на земле, прикрывшись зелёными ветками, и атаковали правый фланг. До полутысячи имперцев выдвинулось вперёд и, развернувшись, ударило в левый. Сквозь образовавшийся проход проскакали три сотни всадников в серых рясах и обрушились с тыла на конных лучников северян, что до последнего посылали стрелы через головы своих умирающих товарищей.

Но арвестцы продолжали отчаянно сражаться, даже не пытаясь отступить. Сквозь грохот сталкивающегося металла они слышали знакомые звуки сигнальных труб — а значит, враг разбит, его ряды прорваны. Лишь здесь он пытается ещё сопротивляться, но для победы осталось сделать последнее усилие.

А за строем арвестской пехоты, пораженные магическим ударом, лежали командиры северян. Из широко раскрытых глаз упавшего Архипрелата вытекали кровавые слёзы.

Невдалеке стояла сотня святых братьев, но, поглощенные незримым поединком с адептами противника, они ничего вокруг не замечали.

А рядом главный трубач, не в силах оторвать от губ свой инструмент, продолжал играть гибельный сигнал, что, подхваченный остальными, долетал до гибнущей в окружении конницы, вселяя во всадников ложную надежду.

Сверкнула ослепительная вспышка, и, внезапно замолкнув, трубач в ужасе уставился на оставшиеся на мундштуке окровавленные губы.

— Отступление! Спасителем тебя заклинаю, отступление играй! — рявкнул ему в ухо чей-то голос.

Трубач обернулся и узнал отца Грелана. Вышедшего из транса инквизитора заметно шатало, но на бледном лице яростно сверкали глаза.

— Отступление! Слышишь?! Отступление!

Трубач послушно кивнул и, зажав инструмент окровавленным ртом, заиграл необходимый сигнал.

Остатки почти уничтоженной конницы, прорвав неплотное окружение, отошли назад. Потрёпанный враг не решился на преследование.

Приказами Грелана на место переставшего существовать правого фланга выдвинулись резервные сотни и последние ряды воинов центра. Дыру удалось заткнуть, хотя строй и имел недостаточную глубину, но против понесших серьёзные потери ополченцев этого должно было хватить. Уцелевшие после чудовищного разгрома всадники прикрыли выходящий в чистое поле правый фланг арвестцев.

За спинами южан взревели трубы, вся линия, слаженно пропустив стрелков, которые должны были посылать стрелы через головы пехоты, в едином порыве двинулась вперёд.

Загрохотали имперские барабаны, задавая шаг эбинской фаланге, но наступающим под орлиноголовыми штандартами воинам приходилось сдерживаться, чтобы не оторваться от идущих с обеих сторон ополченцев. Те, хотя их и подгоняли инквизиторы последнего ряда, просто не могли двигаться быстрее — их строй сразу бы развалился.

Но командующего эбинцами — незаконнорождённого сына императора — такой темп не устраивал. Решив присвоить себе все лавры победителя нечестивых еретиков, он отдал приказ, и барабанщики застучали быстрее. Фаланга рванулась вперёд, переходя на знаменитый «эбинский атакующий шаг».

Арвестские лучники попытались отойти за ополченцев, но те, напуганные зрелищем стремительно наступающих имперцев, замешкались. Началась давка.

Первый удар фаланги был страшен. Тысячи глоток исторгли: «Слава Империи!», пятнадцатифутовые, до половины окованные сталью пики, с пугающей лёгкостью пробивали бездоспешные тела ополченцев. Потерявшее всякий порядок человеческое стадо с безумными воплями отхлынуло назад, оставляя сотни погибших.

Но стоявшие редкой цепью позади них инквизиторы тут же затянули песню во Славу Спасителя, обещая любому погибшему за Веру, будь он богат, как аррасский султан, иль нищ, как последний семиградский бедняк, вечное блаженство в Царствие Господнем.

Несколько мгновений поколебавшись, ополченцы нестройной толпой кинулись на врага и сполна воспользовались растерянностью фалангитов. Дрогнули руки имперцев, привыкших видеть после первого стремительного натиска лишь спины убегающего неприятеля. Вразнобой взметнулись пики, забирая множество жизней, но уже не внося опустошения первого удара.

А под длинными древками уже ползли вооружённые топорами и ножами ополченцы.

Дико орущий безоружный арвестский ремесленник чуть ли не сам насадился на пику. Имперец попытался вырвать оружие из живота ополченца, но тот, помогая себе руками, уже полз к нему по древку. «Спаситель!» — кровавым потоком, хлынувшим прямо на побледневшего лицо фалангита, вырвался из глотки ополченца яростный вопль. И эбинец, не успевая удивиться, почувствовал, как натруженные пальцы противника с безумной лёгкостью пробивают кованый нагрудник, ломают рёбра и, глубоко погрузившись в плоть, резко сдавливают сердце.