Сумеречный Взгляд - Дин Кунц

Спустя некоторое время Райа сказала:

— Мне страшно.

— Я знаю, — ответил я, прижимая ее еще ближе и крепче. — Я знаю. Знаю.

22

Студенты за работой дьявола

На следующее утро, в пятницу, мы сняли домик на Яблоневой тропе, деревенском районе на самой окраине города, у подножия древних восточных гор, невдалеке от главных шахт графства. Дом отстоял от дороги более чем на двести футов. Он находился в конце проезда, покрытого коркой льда и заваленного снегом. Агент по торговле недвижимостью посоветовал нам намотать цепи на колеса, как у него. Деревья — в основном сосны и ели, но немало также кленов, берез и лавров, с которых зима сорвала одежды, — спускались с высящихся над нами крутых склонов, окружавших с трех сторон сад, укрытый белой мантией. День был мрачный, солнечный свет не проникал за край леса. Поэтому тревожная глубокая темнота начиналась сразу за первым рядом деревьев и простиралась в глубь леса, на сколько хватал взгляд, как будто сама ночь, сгустившись, искала там убежище с наступлением рассвета. В доме, уже обставленном мебелью, было три небольших спальни, ванная, гостиная, столовая и кухня — все это в двухэтажной, обшитой досками скорлупе, кровля которой была покрыта асфальтом. Под полом находился темный, сырой, с низким потолком подвал, в котором стояла топка, работающая на нефти.

Невыразимо страшные вещи происходили в этой подземной камере. Шестым чувством я улавливал психический осадок от пытки, боли, убийства, безумия, жестокости. Я ощутил это в тот самый миг, когда агент по недвижимости Джим Гарвуд открыл дверь на лестницу, ведущую в подвал. Зло било оттуда ключом — черное, пульсирующее, как кровь из раны. Нечего мне было и спускаться в это проклятое место.

Но Джим Гарвуд, серьезный мужчина средних лет с мягким голосом и нездоровым цветом лица, хотел показать нам поближе топку и дать инструкции по пользованию ею. Я не мог придумать никакого предлога, под которым мог бы отказаться, не вызывая его подозрений. Я с неохотой последовал за ним и Райей вниз, в эту яму человеческого страдания, крепко держась за рассохшиеся перила лестницы и стараясь не задохнуться от зловония крови, желчи, горящей плоти, запахов иного времени, которые ощущал только я. Спустившись с лестницы, я намеренно перешел на цепкую походку морского волка, чтобы не упасть в ужасе перед давно прошедшими событиями, которые — по крайней мере, для меня — казались происходящими прямо сейчас.

Указывая на шкафы и полки, вытянувшиеся вдоль одной из стен подвала, не ощущая зловония смерти, которое чувствовал я, и не обращая внимания даже на реальные неприятные запахи — черной плесени, грибка, Гарвуд сказал:

— Туг масса места для кладовой.

— Я вижу, — кивнула Райа.

А я видел окровавленную, объятую ужасом женщину — обнаженную, привязанную к угольной топке, стоящей на той же самой бетонной плите, на которой сейчас стояла более современная — нефтяная. Все тело ее было покрыто рваными ранами и синяками. Один глаз почернел и до того распух, что не открывался. Я узнал, что ее зовут Дора Пенфилд. Она боялась, что муж ее золовки Клаус Оркенвольд разрежет ее на куски и вскормит ее плотью пламя топки прямо на глазах у ее перепуганных детей. И в самом деле, именно это с ней и произошло, хотя я отчаянно и успешно прогонял и прогнал от себя ясновидческие образы ее гибели.

— Нефтяная компания Томпсона осуществляет поставки топлива раз в каждые три недели зимой, — пояснил Гарвуд, — и несколько реже — осенью.

— А сколько стоит заправить полный бак? — интересовалась Райа, мастерски играя роль аккуратной и расчетливой молодой жены.

Я же видел шестилетнего мальчика и семилетнюю девочку, подвергавшихся самому разнообразному жестокому насилию — избитых, сломленных. Хотя эти беззащитные жертвы, от вида которых щемило в груди, были давно мертвы, их всхлипы, крики боли и жалобные мольбы о пощаде эхом звучали в коридорах времени, вонзаясь в меня осколками жалобных стонов. Мне пришлось подавить в себе страстное желание заплакать по ним.

Я видел также на редкость злобного вида гоблина — самого Клауса Оркенвольда. В его руках появлялись кожаный кнут, стрекало для скота, затем другие кошмарные пыточные инструменты. Он казался наполовину демоном, наполовину мясником из гестапо — носился туда-сюда по своей импровизированной крепостной башне то в облике человека, то полностью трансформировавшись, чтобы еще больше устрашить свои жертвы. Его черты были как будто сотворены из трепещущего оранжевого пламени, свет которого струился из открытой дверцы топки.

Каким-то образом я продолжал улыбаться и кивать словам Джима Гарвуда. Каким-то образом я даже умудрился задать пару вопросов. Каким-то образом я выбрался из подвала, не показав своего невероятно подавленного состояния, хотя мне никогда не будет дано узнать, как я сумел убедительно изображать полнейшую невозмутимость, когда на меня обрушивались эти темные излучения.

Поднявшись наверх и плотно закрыв дверь подвала, я перестал наконец быть свидетелем страшных дел, которые творились там. С каждым долгим выдохом я очищал легкие от воздуха, пропитанного запахами того давнего жестокого времени. Поскольку местоположение дома идеально подходило для наших целей, обеспечивая нам как удобства, так и уединенность, я решил, что, во-первых, мы его снимем, во-вторых, ноги моей больше не будет в этом подвале.

Мы назвались Гарвуду под вымышленными именами — Боб и Хелен Барнуэлл из Филадельфии. Чтобы объяснить наше пребывание в этих местах, мы тщательно разработали легенду, согласно которой мы были парой студентов-геологов. Получив степени — один бакалавра, другой магистра, — мы отправились на шесть месяцев на полевые исследования — собирать для докторских диссертаций материал об особенностях скальных пород в Аппалачах. Это прикрытие должно было объяснить любые маршруты, по которым нам, возможно, придется бродить в горах, чтобы разведать тайну угольной компании «Молния».

Мне было почти восемнадцать, а опыта — больше, чем у иного мужчины вдвое старше меня, но, разумеется, я не производил впечатления человека, уже получившего ученую степень и работающего над докторской диссертацией. И все же выглядел я куда старше, чем был на самом деле: не вам мне объяснять — почему.

Райа же, которая была старше меня, выглядела вполне зрелой, чтобы быть той, за кого себя выдавала. Ее необычайная, строгая красота и мощная сексуальность — даже после того, как скальпель хирурга изменил черты ее лица, а цвет волос из светлого превратился в иссиня-черный — придавали ей еще более искушенный вид и делали старше, чем она была. Кроме того, нелегкая жизнь, полная трагедий, оставила на ней печать усталости и житейской мудрости, чем трудно было похвастаться в ее годы.