"Фантастика 2023-203", Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Синицын Владимир Сергеевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Слова выбирай, этот щегол столько жизней спас в городе, да и меня вытащил, полночи в воде держал, я за него голову оторву! – а это бас Малыша, живой, в сознании, значит, все хорошо.
– Мне без разницы, герой тут или нет, я вижу раненого, надо в санбат и оказать помощь, остальное не мое дело! – нейтрально так ответил голос с хрипотцой.
– Что с командиром? – продолжал Боря.
– С лейтенантом? Без сознания, травма живота и, похоже, ребра сломаны.
– Его лечите, я потерплю, – подытожил Малыш.
– Борис, ты как? – спросил я тихо, но присутствующие сразу обратили ко мне свои взгляды.
– Очнулся, Захарка? Да нормально, вон док говорит, ноги у меня поломаны, с рукой пока неясно. У тебя тоже нога сломана, как ты меня вытянул-то, не понимаю? – кажется, Малыш искренне удивлен.
– Да кто бы мне сказал, как? А с головой что, болит ужасно?
– Вы, молодой человек, чудом вообще ее не потеряли. Частичное скальпирование, благо что неглубоко, кожа нарастет, молодой вы еще.
– Понятно, лысый теперь вдобавок, – усмехнулся я и скорчился от боли.
Нас долго куда-то несли, потом везли на лодке, но недолго. Погрузили на телегу, к этому времени уже рассветало и появилась хоть какая-то видимость, долго везли. Лежали мы все вместе, причем Малыш, зараза, занимал больше половины всего свободного места. Меня пристроили на краю, и всю дорогу я был озабочен тем, чтобы удержаться и не вывалиться случайно на кочке. Лошадка попалась смирная, шла тихо, и трясло несильно, но я все же опасался.
Осмотр продолжился в медсанбате, за него тут были большие палатки, установленные в кустарнике. Сначала мне осмотрели голову, врачом на этот раз была женщина средних лет. Я с самого начала глядел на нее, отслеживал реакцию: в глазах у доктора стояли слезы. Она так осторожно промывала мне рану на голове, что я даже забалдел, забыв о боли. Казалось, вернулся в детство, свое, то, что в будущем… или прошлом… Блин, вообще запутался. Помню, как мама частенько сядет возле меня, положит свою мягкую ладонь мне на волосы и медленно так, перебирая пальцами, гладит и гладит, а я тихо млею. Даже в последний раз, когда мама лежала в больнице и умирала, мне всего пятнадцать было, она делала так же. Она долго болела, химия, куча лекарств, к ней никого не пускали кроме отца, он за сиделку с ней был, но я прорвался однажды. Как оказалось позже, успел буквально за пару дней до ее смерти. Увидел ее лежащей на койке, почти ослепшую от химии, и сердце сжалось в кулак. Упал перед ней, заплакал, взял за руку и прижал к лицу. А она положила ладонь мне на голову и тут же прошептала: «Сыночек, ты пришел ко мне…»
Врач промыла и забинтовала мне скальп, ничего не говорила, я видел только слезы в глазах, почему-то самому захотелось плакать. Чуть позже перешла к ноге. Тут доктору помогала сестра, толстенькая бабулька, подносила инструменты, а затем бинты. С меня срезали штаны, ощупали ногу, я чуть вскрикнул и почувствовал, что меня вновь гладят, как бы извиняясь. Ногу забинтовали жестко, привязав какую-то доску, закрепили, значит. Затем военврач вышла, а меня вскоре вынесли и разместили в другой палатке. Почти сразу я уснул и, думаю, проспал очень долго, так как, очнувшись, чувствовал лишь голод.
– Ну, что, братишка, прощай. Увидимся ли еще, не знаю. Я просил, чтобы отправили вместе, но тебя, говорят, в Москву, в детскую больницу повезут, а меня тут, рядом, в армейский госпиталь.
– Борь, я не забуду тебя, никогда не забуду, береги себя, ты очень хороший человек, – ответил я Малышу.
Этот парень проявлял ко мне столько внимания и заботы, что был похож на родного, с детства знакомого человека. Надеюсь, что доживет до Победы, хотя зачем я обманываю сам себя. Наверное, просто посчитал машинально, что пока Малыш ноги вылечит, бойня в Сталинграде, скорее всего, закончится, ну или прихватит самый ее конец. Но ведь это не вся война. Еще долгих два с половиной года биться, будут еще Крым и Донбасс, Курск и Минск, ой, да сколько еще предстоит пройти нашим мужикам, сколько вынести горя на себе, не представить. Я тут, на фронте, плен и школу не беру в расчет, провел всего около двух недель и то насмотрелся по самые гланды. Эх, да чего говорить, легче-то не станет.
– Да ничего, малой, прорвемся. Сейчас накостыляем в городе Гитлеру и пойдем вперед, в их поганый Берлин, – Боря говорил это не шутя, не как обычно по-солдатски хвастливо, как любят говорить бойцы, успокаивая свои тревоги такими разговорами. Малыш говорил с железной уверенностью в голосе, так, как будто знал точно. А ведь он даже не подозревает, СКОЛЬКО еще.
– Береги себя, Борь, война еще будет длиться долго, очень долго, – посмотрел я в глаза этому храброму воину и не сдержался: – Только не злись, просто запомни, хорошо?
– Что запомнить? – Боря чуть нахмурился, но скорее от повышенного внимания.
– В сорок пятом война кончится, Борь, в мае, – я глядел в его глаза. И увидел в них веру.
– Долго, – задумчиво произнес Малыш, не спрашивая при этом, откуда я знаю, – очень долго. Как бы дотерпеть теперь…
– Вот я дурень, на фига рот открыл, – вслух, как оказалось, выматерился я.
– Да ничего, братка, это ж не точно, откуда тебе знать? Буду помнить, конечно, но мало ли как дело выйдет. Не забывай своего братишку!
И мы расстались. Боря на костылях, весь в гипсе, поковылял назад, в санитарную палатку, а я сидел в кузове машины и ждал отправки.
Дорога оказалась не такой долгой, как я предполагал. Точнее, на машине меня везли совсем недолго, до железнодорожной станции, а затем посадили в поезд. Это был не санитарный эшелон, обычный грузовой состав, с прикрепленным к нему пассажирским вагоном. Ехал я не один, конечно, помимо меня в нем находились какие-то командиры, люди в штатском… и мой конвой. Да-да, никто меня не оставит в покое, люди-то знают, откуда я, веры мне, как и прежде, нет. Два сурового вида мужика, будучи в штатском, привлекали к себе еще больше внимания, чем если бы были в форме. Сейчас в штатском мало кто ходит, особенно вблизи фронта. Мужики представляли собой образец чекистов. Молчаливо наблюдали за мной, при попытке на первой же станции выйти подышать пресекли на раз, тем и раскрывшись. А я и не собирался сделать что-то плохое, реально хотелось подышать, в вагоне было сильно натоплено, хотя еще не холодно, вот и вышел. На костыле допрыгал до тамбура, и там был остановлен. Они не предъявляли каких-то документов, не грозили карами, просто встали у выхода и потребовали вернуться на свое место. Даже не пытался спросить, почему мне нельзя выходить, все равно ведь не ответят, так смысл воздух сотрясать? А персонажи весьма колоритные. Оба здоровые, как черти, под метр девяносто, наверное, широкоплечие, мощные, таких, скорее всего, специально отбирают в контору. То, что это чекисты, понятно и слепому. Думаю, в темноте их даже различить не сразу получится, весьма похожи. Только один носит волосы длиннее уставных, темные, зачесывает их на правую сторону, а второй русый, светлый, но не блондин, с ежиком, как будто только подстригся. Если очень приглядеться, то можно, конечно, заметить и глаза разные, как по цвету, так и по разрезу, ну и другие отличия. Только вот мне это не нужно как-то, на фига?
Путь от Сталинграда на поезде занял почти неделю, пять дней, если быть точным. Наш эшелон постоянно останавливали, что-то прицепляли, что-то отцепляли. В составе были вагоны с топливом, гнали откуда-то с юга, вот и шла постепенная разгрузка. Наконец, движение закончилось, и ко мне подошли два моих цербера.
– Собирайся, выходим.
У меня вещей лишь узелок, в котором чуток еды и… в общем, все. Вообще, я удивился, конечно, когда уже на третий день пути мне вдруг продуктов притащили. У меня ведь с собой почти ничего не было, только то, что в госпитале собрали Боря и другие бойцы. На третий день я вновь попытался выйти в тамбур, а когда мне перекрыли путь в очередной раз, так и сказал бойцам охраны:
