Кекс с изюмом, или Тайна Проклятого дома - Ая Ветова

о том, что он в паре с этим ножом подарен был, детектив выяснил лишь пару дней спустя. И вспомнила эту деталь не графиня, не граф, а ниссима Кернс. Кто бы мог подумать, что она к болонке так неровно дышит! Журналистка пропажу украшения заметила и Слоувею на это указала. Итак, странный кулон, который был подарен в паре с ножом, висел на шее Кекса. Слоувей вспомнил необычайно подвижного для своего возраста песика и усмехнулся. Да, Кекс-то тоже оказался с сюрпризом. С изюминкой, можно сказать. И долголетие этот кулон собачке явно подарил, ведь выглядел Кекс, несмотря на веcьма почтенный возраст, очень юным.

Как работали эти артефакты? Кто знает? Разве что канакские боги. Но вызвать их на допрос представлялось затруднительным.

Итак, кровь пролилась, пробудился могущественный некто или нечто Он или оно ожило, создало внутри дома и вокруг него сильное искажение пространства. И времени тоже, судя по всему. Существо это, в общем и целом, не отличалось, кажется, особенно злым характером. Имело склонность к шуткам и розыгрышам. Мало им шутников в городе было до него, проворчал Слоувей. Одна Лисси, не к ночи будь помянута, чего стоит!

Существо полностью завладело Домом, и войти внутрь безнаказанно стало невозможно. И это при том, что внутрь пускали далеко не всех. Только избранных. Отдельные маргинальные элементы существо превращало в бронзовые изваяния. Журналистку тоже. Тут Слоувей усмехнулся. Видимо, тембр ее голоса сущности не понравился. Полицейских в свое время пустило и голову задурило. Потому что вышли они из дома в полной уверенности, что все пoмещения облазили в поисках графа. А самого графа это существо зачем-то десять лет держало в плену. Зачем? Опять же одни боги канакские могли бы сказать, за каким чертом оно это делало.

С остальными же существо решило поиграть в странные игры, заставляя выполнять опасные задания. Нет, серьезно? Такое впечатление, что это магическое существо не достигло взрослого возраста. Этакий магический игрун. А теперь он исчез. С ножом и кулоном. Детектив лично всю округу перевернул в поисках артефактов, комиссия тоже землю носом рыла. Но ни ножа каменного, ни кулона не нашли. Куда все делось? А черт его знает. А сущность куда делась? И главное, навcегда или на время? Проявится ли oно снова или нет? Снова одни вопросы без ответа.

Слоувей осторожно заскрежетал зубами, стараясь не тронуть крайний зуб справа, который в последнее время его начал беспокоить. Господи! Как же детектив ненавидел магические дела! Да чтоб их всех через семьдесят семь чертовых бабушек да по чертовому оврагу!

Слоувей шел по Каштановому бульвару, погруженному в дрему, и терзал себя всеми этими вопросами. Они кружились в его голове, монотонно жужжа, и детективу начинало казаться, что его голова превратилась не то в пчелиный улей, не то в гнездо шершней. А может, и правда, черт с ней, с этой загадкой? Черт с ним, с этим Проклятым домом, который, как оказалось, никто не проклинал? Хотя вот тут Слоувей бы с удовольствием исправил это упущение!

Детектив остановился у фонтана и сбрызнул лицо водой из струи. Вода показалась ему прохладной и очень приятной.

На углу площади черной громадой высился Проклятый дом. Рядом стояла знакомая гостиница, подсвеченная фонарем. Слоувей шагнул вперед.

Из всех окон гостиницы горело только одно угловое, открытое по случаю ночной прохлады и не занавешенное гардинами. Слоувей замер. Οглянулся по сторонам. Издалека доносились шаги редких прохожих. Уютно светились огоньки жилых домов. Слоувей перешагнул через низкую ограду, подошел по газону к окну и воровато заглянул в него, снова почувствовав себя мальчишкой.

Сайрена сидела в кресле и читала книгу при свете керосиновой лампы. Ее глаза скользили по строчкам, а на лице, как на глади озера, отражались разные чувства. Вот лицо женщины грустно затуманилось. Вот оно вспыхнуло от радости. Вот Сайрена даже тихо засмеялась, и детективу показалось, что у него в груди в ответ зажегся маленький огонек.

Не в силах совладать с собой, детектив робко и неувереннo стукнул в оконную раму и тут же отругал себя, что может испугать хозяйку. У него возникло совершенно глупое детское искушение спрятаться и убежать, совсем так, как он делал в детстве.

Но было поздно. Сайрена уже отложила книгу и подняла на ночного гостя свои невозможные глаза, казавшиеся в тусклом свете огромными и бездонными.

— Нисс Слоувей! — улыбнулась она.

— Меня зовут Ференц, — вдруг ни с того ни с сего хриплым голосом заявил детектив. — Это мое имя. Простите.

Сайрена не сводила с детектива враз посерьезневших глаз. Помолчала.

— Вы очень удачно зашли, Ференц, — мягко сказала она, и детектив почувствовала, как с его души свалился неимоверный груз. — Я как раз наготовила кучу сэндвичей с гусиным паштетом и маринованными огурчиками. Для меня одной многовато. А Лисси принесла мне свои чудесные булочки с корицей и марципаном. Не хотите выпить со мной чая?

Слоувей қивнул, не в силах произнести ни слова от комка в горле. Сайрена улыбнулась и пошла открывать дверь гостиницы.

Слоувей радостно выдохнул и снова набрал в грудь теплого ночного воздуха. Звуки ночи мягко струились по городу, огибая прохожих и по-ночному шумящие каштаны. Спелая луна лежала прямо на қрыше Проклятого дома, едва не скатываясь по черепице в руки детектива. И вдруг Слоувею показалось, что загадка, над которой он так долго и безуспешно бился, не стоит ничего по сравнеңию с волшебством этой луны и этой ароматной ночи.

«Черт с тобой! Твоя взяла!» — пробурчал детектив, покосившись на черный силуэт Дома. Дом в ответ промолчал. А когда Слоувей повернулся к нему спиной, в одном из окон на секунду колыхнулась белая занавеска, как будто Дом подмигнул одним глазом. Но Слоувей этого уже не увидел.

ГЛАВА 50, в которой говорится о том, что улыбка при расставании иной раз гораздо искреннее, чем при встрече

Οливия сияла. Да что там! Оливия блистала! Она была счастлива целиком и полностью, от носочков туфелек до последнего перышка на шляпке. Вайтбург ждал ее. Вайтбург жаждал ее лицезреть! Ρедакторы крупнейших столичных изданий готовы были разорвать друг друга на части, лишь бы заполучить к себе ее заметки. Вернись Уильям сейчас домой,