Русофобия. История изобретения страха - Наталия Петровна Таньшина

московитов, двигавшихся в направлении Европы и продолжающих это делать по сей день»[1330]. Между тем, продолжает он, несмотря на то, что имя рутенов не фигурирует в школьной программе, как и имя Литвы, «эти постоянные атаки Московии против славянского населения Днепра и, в их лице, атаки против всех западных народов составляют первостепенный характер истории восточной Европы»[1331].

История России (или Московии, незаконно присвоившей себе это название), по мнению Делямара, — это история страны-завоевательницы: «Существует огромная империя, покрывающая половину Европы и треть Азии, угрожающая одновременно Австрии, Турции, Персии, Индии и Китаю. Российская империя — это империя, без конца расширяющаяся. Она состоит из мозаики народов, большинство из которых содрогаются под её игом. Эта империя стала результатом завоевания одним из этих народов всех остальных. Московиты — народ-завоеватель; что касается завоёванных народов, то их перечень будет бесконечным, ограничимся рутенами, литовцами и поляками, о которых и пойдёт речь в этой петиции»[1332].

Российские власти, подчёркивает Делямар, заинтересованные в том, чтобы московитов считали славянами, проводили настоящую научную кампанию, используя науку как мощное политическое оружие: «Это привело к тому, что европейские учёные разделились; некоторые из них, обманутые искусным набором исторической лжи, склоняются к идее славянства московитов; другие, напротив, полагают, что московиты являются татарами по своему происхождению и нравам, хотя и говорят на одном из славянских языков, которым является русский»[1333].

Между тем, «живя между Московией и, собственно говоря, Польшей, рутены, к которым прежде и относилось наименование „русские", и русины были порабощены в прошлом веке московитами, и народ-завоеватель сам на себя распространил имя порабощённого им народа, прежде всего для того, чтобы присвоить себе мнимые права на владение им»[1334].

Французские лицеисты, по словам Делямара, не знают, что все предшественники Петра Великого были царями и самодержцами московскими и что сам Пётр принял этот титул в 1721 году только после Полтавской битвы, сделавшей его властелином Малороссии, то есть земли, населённой рутенами. В этом отношении Делямар полностью повторяет идеи Духинского. Изменение титула, продолжает Делямар, стало одним из важнейших событий современной истории, поскольку оно «в самом себе заключает план завоевания, который Петербург продолжает осуществлять по сей день»[1335].

Таким образом, Пётр Великий подчинил себе истинно русских людей, а московиты — это народ-завоеватель туранского, азиатского происхождения, присвоивший себе земли, которые прежде принадлежали подлинным славянам, рутенам или русам, и они и есть настоящая Россия.

Поэтому, подчёркивает автор, необходимо понимать, что слова «русские» и «московиты», которые французам представляются синонимами, на самом деле являются для историка совершенно различными. Он считает, что «эта нарочитая путаница позволила московитам поглотить даже саму историю рутенов, словно поздний политический акт способен влиять на историю предыдущих эпох»[1336].

При этом данная полемика, отмечает Делямар, не является сугубо научной: «Политические последствия этого научного спора очень важны, поскольку если московиты не являются славянами, если их цивилизация и обычаи существенно отличаются от обычаев завоёванных ими славян, то по закону они теряют всякое право на свои территории с того момента, как славяне выступят против порабощения»[1337]. Как видим, речь идёт о территориальных вопросах, о том, что Российская империя, наследница Московии, является страной-завоевательницей, занимающей не принадлежавшие ей территории, и если «истинные» славяне выступят против «порабощения», то Россия потеряет права на обладание этими землями.

Итак, не имеющие достоверной научной основы тексты Ф. Ду-хинского в момент своего появления вызвали серьёзный общественный интерес во Франции. Как справедливо отмечает О. Б. Йеменский, «если в России была собственная сильная славистика, то во Франции она ещё только начинала зарождаться, и в такой ситуации полемически яркие тексты Духинского, несомненно, находили свою аудиторию. Тем более это можно сказать о польской эмигрантской среде, так как они отвечали её идеологическим и политическим запросам»[1338].

Более того, эти антинаучные идеи находили поддержку не только у неискушённой публики, падкой на скандальные разоблачительные заявления и уже приученной к одиозному образу России, но и среди интеллектуальной элиты Франции, в кругах профессиональных историков и политиков. Однако они использовали расовые концепции о неславянском происхождении «московитов» с одной главной целью: вытеснить Россию из Европы, доказать незаконность владения Россией польскими, финскими, прибалтийскими и малороссийскими землями. Для них речь шла об ослаблении России и не просто об объединении Европы перед лицом «русской угрозы», а о непосредственной войне с Россией, которую известные историки продолжали именовать Московией, считая, что даже само имя «Россия» было ею присвоено незаконно.

Между тем после Франко-прусской войны на волне начавшегося франко-русского сближения такие откровенно русофобские идеи стали политически неактуальными и даже вредными. Духинский был вынужден перебраться в Швейцарию и в 1872 году стал хранителем польского музея в Рапперсвилле. Анри Мартен, несмотря на то что в 1878 году был избран во Французскую академию, к этим идеям также больше не вернулся. Новое время требовало новые образы России и русских. И всё же расовые идеи не уйдут в прошлое. И уже идеологи германского национал-социализма будут исповедовать идеи о славянах как о недочеловеках, незаконно занимающих земли, которые по праву должны принадлежать представителям высшей арийской расы. И, как и французские историки-расисты XIX века, выход идеологи национал-социализма видели в экспансии и войне. Совершенно не думая о цене, которую придётся заплатить человечеству.

Фридрих Энгельс: революция в России как альтернатива её мировому господству

К концу XIX века восприятие России оставалось двойственным. Но если в середине столетия критический настрой задавали либералы, то к концу века главными противниками России начинают выступать левые силы. Именно в это время вновь оказалась востребована книга Кюстина, а его «прогнозы» начали всё сильнее влиять на общественное мнение.

В 1871 году французский философ Эрнест Ренан (1823–1892) записал свои собственные апокалиптические страхи: «Славяне, подобно дракону Апокалипсиса, чей хвост сметает за собой треть небесных звёзд, когда-нибудь притащат за собой стада Средней Азии, древних подданных Чингисхана и Тамерлана <…> Вообразите, что за груз обрушится на всемирную чашу весов, когда Богемия, Моравия, Хорватия, Сербия, всё славянское население Оттоманской империи сгрудится вокруг огромного московитского сгустка»[1339].

Но если либералы в целом были вполне оптимистичны по отношению к пореформенной России и даже возлагали на неё надежды, то мыслители левого направления таких иллюзий не испытывали. Как отмечает С. Г. Кара-Мурза, представление о России как об азиатской империи, стремящейся покорить Европу, — «примитивный миф, но он был оживлён в конце XIX в. практически без изменений»[1340]. И это наглядно проявилось в публицистике Фридриха Энгельса.

В декабре