«Если», 2004 № 05 - Александр Громов

Акция, повторяю, была проведена вполне профессионально.

1. Её разработчики учли, что любая инициатива сверху будет встречена низами с недоверием.

2. Затеяв нарочито нелепую депутатскую полемику, в ходе которой предлагалось, например, заменить «компьютер» «вычислительной машиной», а «футбол» — «игрой в ножной мяч», разработчики умышленно дискредитировали саму идею.

3. Кары за нарушение закона предусмотрено не было.

«Следует вменить в обязанности городовым (бывшим милиционерам), — изгалялись по этому поводу всё те же зубоскалы, — смело заносить в ябеду (бывший протокол) такие, например, записи: «выражался иноязычно, оскорбляя тем самым достоинство граждан».

Уверен, язвительному провинциалу и в голову не пришло, что нынешний разгул русского мата и заимствованных с Запада словес во многом вызван попытками борьбы с данными неприятными явлениями.

Однако возникает вопрос, кому и зачем это нужно.

С матом всё ясно. Для многих общественных и политических деятелей он неотъемлемая составная часть логических конструкций. Кстати, упомянутое выше «а» («э-э…», «мнэ-э…») зачастую является речевым эквивалентом того бибиканья, которое мы слышим из динамика, когда требуется заглушить нечто, как выразился бы А. Н. Радищев, «неграмматикальное». Но чего ради понадобился новый прилив западной лексики?

Ответ прост. Иностранное слово именно в силу своей непонятности гораздо лучше скрывает неприглядную суть обозначаемого им явления. Отсутствие эвфемизма смерти подобно. Не случайно же каждый раз расцвет жульничества и смертоубийства на Руси совпадал с массированным словесным вторжением из-за кордона. Попробуйте буквально перевести на русский такие слова, как «киллер» и «дилер». В первом случае вы ужаснётесь, во втором — призадумаетесь.

Впрочем, лучше известного поэта девятнадцатого века не скажешь:

По-французски — дилетант,А у нас — любитель.По-французски — интендант,А у нас — грабитель.По-французски — сосъетэ,А по-русски — шайка.По-французски — либертэ,А у нас — нагайка.

Уж на что я национал-лингвист — и то временами так и тянет заменить исконное слово зарубежным. Взять хотя бы для сравнения английский и русский тексты Нового Завета. У них — «officer», у нас — «истязатель» (Лк. 12, 58). Чувствуете разницу?

3. ДУЭЛЬ НА РЫЧАГАХ

Речь в данном разделе пойдёт о планирующейся на ближайшее будущее операции, поэтому некоторые существенные подробности мне по известным соображениям придётся обойти молчанием.

Партия национал-лингвистов не скрывает, что, поскольку заимствованные слова возврату не подлежат, ближайшей задачей следует считать их скорейшую русификацию. Метод вытеснения более сложен и далеко не всегда приводит к успеху. Да, иностранку «перпендикулу» когда-то удалось заменить на отечественный «маятник», «аэроплан» — на «самолёт», но это не более чем единичные случаи.

Следующее утверждение кому-то может показаться пародоксом, и тем не менее многие искажения родной речи продиктованы исключительно стыдливостью русского мышления. Борцы со словом «ложить» никак не желают уразуметь, что слово «класть» почитается в народе неприличным. А глагол «надеть» вызывает ассоциации сексуального характера. Как тут не процитировать А. Н. Толстого!

«— Ну, Кулик, скажи — перпендикуляр.

— Совестно, Семён Семёнович».

Кстати, не этим ли объясняется победа «маятника» над «перпендикулой»?

Стало быть, для вытеснения неугодного нам слова следует, во-первых, придать ему физиологический или сексуальный смысл (как это случилось со стремительно исчезающими из нашей речи прилагательным «голубой» и глаголом «кончить»), а во-вторых, подготовить ему соответствующую замену. Не представляю, как такое можно осуществить на практике.

Думаю, сказанного вполне достаточно, чтобы осознать всю бесперспективность данного способа. Гораздо привлекательнее выглядит метод ускоренного обрусения. Аналитическим центром при ЦК партии национал-лингвистов разработан план операции «Суффикс» или, как его принято называть в кулуарах, «Подкоп под правый фланг». Суть в следующем: усилиями рядовых членов партии и сочувствующих внедряется мода заменять в устной речи иноязычный суффикс «-ор» («редактор», «терминатор», «спонсор») исконно русским суффиксом «-ырь» («редактырь», «терминатырь», «спонсырь»).

Вторым этапом должна стать волна возмущения в средствах массовой информации, которую, разумеется, поначалу придётся поднимать самим. Как только шум в прессе обретёт черты борьбы за чистоту языка, победу суффикса «-ырь» можно будет считать неизбежной.

После чего настанет черёд следующего иностранца: скорее всего, это будет «-анс» («шанс», «аванс», «ассонанс»), который логично поменять на «-анец» («шанец», «аванец», «ассонанец»).

Знаю, у многих возникнет вопрос: в чём смысл акции, если корень слова останется иноязычным? Дело однако в том, что, ощутив присутствие родной морфемы («Ура! Наши пришли!»), народ, согласно выкладкам, не остановится на достигнутом и довольно быстро русифицирует слово целиком. Так заимствованное существительное «профос» (военный полицейский) превратилось когда-то в «прохвост», заново обретя ясное и соответствующее истине значение.

Могут также спросить: не является ли данная публикация опрометчивым шагом? Не раскрывает ли она прежде времени планов партии? Напротив: это и есть начало операции «Суффикс». Мало того, каждый, кто сейчас ознакомился с этим текстом, независимо от отношения к прочитанному, уже является её участником.

P. S. Автырь заранее благодарит редактыря и корректырей за предоставленный ему шанец.

ЭКСПЕРТИЗА ТЕМЫ

________________________________________________________________________

Какие «новации» в русской речи вас раздражают больше всего? Возможно ли с этим бороться и, главное, как? Или же вы считаете происходящее естественной эволюцией языка, а значит, препятствовать этому не стоит?

Геннадий ПРАШКЕВИЧ:

Да, раздражает речь дикторов, политиков, деловых людей, деятелей попсы — речь глупая и нелепая от неуверенности и хамства.

Однако что касается литературы, то она должна процветать, ибо период ломки — самый счастливый для нее период. Тут главное, иметь совершенный вкус — вещь для писателя обязательная. У каждого вкус свой: один у Алексея Толстого, другой у Артема Веселого, третий у Бабеля, четвертый у Панферова. Мы с наслаждением погружаемся в «Петра Первого», с ужасом в «Бруски», но то и другое запоминается. Я уж не говорю про «Конармию» или «Россию, кровью умытую». И все это насыщено сленгом тех времен, языковой трухой, но как гениально организованной у того же Толстого! В эпоху первого русского императора язык подвергся исключительно мощной атаке — как со стороны «иностранщины», так и со стороны «подлого» языка. Для современников речь молодых сподвижников Петра звучала чудовищно, зато писателю это позволило передать истинный дух эпохи.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});