Леонид Шинкарев. Я это все почти забыл - Л.И.Шинкарев

цензура над средствами информации. По их пониманию, у народа нет буду-

щего, если выпасть из упряжки с Советским Союзом. И пусть в чьих-то глазах

соседняя империя выглядит отсталой, живущей хуже их всех, это следствие

ее добровольного бремени содержать и кормить другие народы. В чешских и

словацких городах гуще прежнего офицеров КГБ, сотрудников чехословац-

кой безопасности, их оживившейся агентуры. Общественные сумерки сгу-

щаются, а реформаторы во власти утрачивают последние признаки полити-

ческой проницательности. Они еще на что-то надеются, делают вид, что все

идет, как надо; пытаются по мере сил сопротивляться. Но даже к железу ко-

гда-то приходит усталость.

Именно в это время на Вацлавской площади вспыхнул живой факел.

Растерянные «нормализаторы» старались объяснить случившееся экс-

травагантной выходкой излишне впечатлительного, сосредоточенного на

личных переживаниях молодого человека. Поползли слухи, будто студенту

обещали дать бутылку с жидкостью, которая горит холодным пламенем, ис-

ключающим ожоги, а случилось досадное, даже чудовищное, но несомненное

недоразумение. Функционерам невозможно было признать самосожжение

следствием стыда за унижение страны, за поведение властей.

С Яном Палахом прощались на философском факультете Карлова уни-

верситета. Люди шли и шли траурной процессией через Староместскую

площадь, мимо памятника Яну Гусу, к месту новой исторической скорби. В

поступке одного аккумулировалось отчаяние всех. Многие сжимали кулаки,

не зная, как ответить самим себе, сможет ли эта страшная плата что-то из-

менить в бессильном и оцепеневшем обществе.

А 25 января три десятка человек, большей частью родственники и жур-

налисты, собрались на Ольшанском кладбище, неподалеку от захоронения

советских солдат в 1945 году. Здесь было тихо, несуетно, малолюдно, как на

сельском кладбище. Простой гроб на веревках опускали в могилу № 89. Ни-

каких кулаков – только горящие свечи в руках. Священник Якоб Троян окро-

пил могилу святой водой. «Я думаю, – сказал священник, – никто из нас пока

не способен осознать глубоко, что произошло и какие всходы даст в нашей

жизни эта жертва…»

Она оказалась не последней.

На той же Вацлавской площади, близ гостиницы «Ялта» в знак протеста

против оккупации 25 февраля поджег себя 19-летний Ян Заиц из Шумперка

(Северная Моравия), учащийся железнодорожного техникума. Он это сделал

в проходе между зданиями, надеясь выбежать на открытое пространство

площади, но добежать не успел. По заключению медиков, он не страдал ду-

шевным заболеванием, не был замечен в слабости к алкоголю или наркоти-

ческим веществам, но в классе был лидером, человеком с обостренным чув-

ством правды и справедливости. В оставленной им предсмертной записке он

называл себя «факелом номер два», возгоревшимся, чтобы будоражить и

дальше дремлющую в людях совесть.

Полтора месяца спустя в средневековом моравском городке Йиглаве на

площади Мира поджег себя сорокалетний Эвжен Плоцек, добрый семьянин,

отец 15-летнего сына. По мнению всех, его знавших, серьезный, спокойный,

обязательный человек, сторонник дубчековских реформ, делегат ХIV (Высо-

чанского) съезда партии. Ни в каких вредных наклонностях и в нарушении

психики тоже не был замечен. На одном из листков, им оставленных, он

написал: «Я за человеческое лицо и не переношу насилия». Не взрывчатым

юношеским порывом, но всем своим жизненным опытом он восстал против

оскорбляющей его, его семью, его народ постыдной «нормализации»,

С 16 января по 30 апреля доцент Милан Черный и его группа зареги-

стрировали на территории Чехии и Моравии еще 26 случаев самосожжения.

Среди них четыре женщины. Хотя общая атмосфера в стране оставалась той

же, ученые не стремились во всех разочарованиях жизнью непременно ви-

деть политику; у некоторых жертв обнаруживали психические отклонения,

вызванные личными и семейными проблемами. Избрание именно этого спо-

соба самоубийства выдавало, видимо, желание, может быть, бессознатель-

ное, романтизировать уход и хотя бы чуть погреться в лучах поклонения, ко-

торым были отмечены первые жертвы. Как бы ни было, эпидемия само-

убийств после гибели Яна Палаха свидетельствует о глубоко проникшей в

общество подавленности, утрате смысла существования. Медики назовут это

«оккупационным стрессом» 9.

Ян Палах выбрал философию под влиянием унаследованного от отца

интереса к всеобщей истории. Отец, вшетатский кондитер, не слишком

успешный в торговле, много читал, хранил книги и совсем забывал о делах,

когда где-то возникал спор о будущем устройстве мира. В среднем сословии,

особенно в чешской провинции, всегда находились любители жарких диспу-

тов. Так что Йозеф Палах, отец двух сыновей, не был исключением. Прожив

немногим больше пятидесяти, он умер от инфаркта, не оставив семье боль-

шого наследства, но внушив сыновьям обязанность быть во всем искателями

истины, жить своим умом.

Мироощущению юного Яна, многих его сверстников ближе других был

Ян Амос Коменский, просветитель-гуманист ХVII века. Он был кумиром не

одного поколения молодых интеллектуалов, остро переживавших взлет и

падение общественной активности. В предшественниках чехи искали опору

своим надеждам на равноправное национальное развитие. По Коменскому,

великие державы должны прекратить между собой вражду, дать мир «хри-

стианским народам», а это наступит, когда ружья будут применять «только

против хищников», а пушки переплавят на колокола, чтобы «созывать наро-

ды». Милые утопические планы отвечали чешской ментальности с ее верой в

победу скорее разума и знаний, нежели грубой силы. Духовное завещание

Коменского, его трактат «Необходимо только одно», написанный в 1668 го-

ду, был бы поводом в 1968 году всей Европой отметить 300-летие этой глу-

бокой проповеди мира и исправления человеческих дел. Но до этого ли бы-

ло…

Под влиянием идей Яна Амоса Коменского в первые дни оккупации

студент Палах пишет для семинара реферат «Значение сознания в поступках

человека». Человечество, замечает он, стоит на развилке, его существование

в собственных руках, и изменение (совершенствование) мышления – одно из

необходимых условий прогресса. Той же осенью пражские студенты, и Палах

в их числе, переживая спад общественной активности, устраивают массовую

забастовку с национальными флагами и плакатами, стараясь встряхнуть лю-

дей, помочь избавиться от чувства безысходности. Но молчат, не хотят гово-

рить со студентами их сверстники, советские солдаты. Под стук дождей и гул

холодного ветра танкисты сидят у железных печей в двадцатиместных па-

латках. Отныне брезентовые палатки, которые скоро прикроет снег, станут

их жильем, столовой, клубом, а заодно – образом слякотной Европы, которую

их послали спасать. Впереди когда-нибудь – возвращение на родину, экзаме-

ны в вузы, рефераты о роли сознания… Но, может быть, им предложат совсем

другие темы.

Мы говорим об этом в машине с Яном Петранеком.

Спасибо Яну, он согласился помочь мне добраться до поселка Вшетаты,

родины Палахов. Осенним утром 1990 года мы выедем из Праги и возьмем

курс на север, к виноградной равнине между Лабой и Влтавой, в сторону го-

родка Мельника, центра чешского виноделия. Но туда не попадем, а через

сорок километров пути, не доезжая до виноградников километров пятна-

дцать, свернем к Вшетатам. Машину Ян ведет спокойно, вдоль кукурузных

полей, не отрывая глаза от дороги, не утомляя излишней информацией, но

не упуская случая вспомнить о деталях, помогающих лучше почувствовать

пережитое.

– Знаешь, в феврале 1969 года кто-то отправил письмо Либуше Палахо-

вой. Она еще не пришла в себя после похорон Яна. «Вы правы, – было в пись-

ме, – правда победит, но это случится, когда на свет выйдет вся эта комедия,

в которой главную роль отвели вашему сыну…» Подписи под письмом «сту-

дентов из Оломоуца» оказались вымышлены, авторов не нашли. Потом пу-

стили слух, будто самосожжение Палаха организовали сами активисты

Пражской весны: драматург Когоут, спортсмен Затопек, шахматист Пахман,

публицист Шкутина, студенческий вожак Голечек. Подонки есть у вас, есть и

у нас 10.

…Во Вшетатах находим дом учителя истории Милослава Слаха, местно-

го летописца, собирателя старины. Он с 6 класса учил Яна. Рабочий кабинет с