Взлет и падение короля-дракона - Линн Абби

Все белье на кровати было скомканно и растрепано. Изящные решетчатые ставни на окне не были открыты, они просто исчезли. А на полу рядом с койкой Руари валялась женская ночная рубашка.

Сунув руку в вырез своей рубашки и ухватившись за золотую цепочку медальона под ней, Павек выкрикнул имя Руари; ответа не было. Он перегнулся через высокий подоконник и выглянул наружу, внимательно вглядываясь в темный переулок двумя этажами ниже.

Никого. Тогда к нему присоединились все остальные друиды. Они быстро обыскали весь дом, тревожно поглядывая на разгорающийся горизонт. Ни единого следа пропавшего полуэльфа. Только в переулке под домом нашли разбитые ставни, и все. Зато во время поисков выяснилась, что к тому же еще пропала молодая женщина.

— Она встала в полночь, милорд, одела ночную рубашку и вышла за дверь, — объяснила какая-то девушка Павеку. — Я спросила ее, в чем дело, она не ответила. Мне показалось, что она вообще не услышала меня. Это было очень странно, милорд, но я не думала, что из-за этого может произойти что-нибудь плохое. Клянусь Прихотью Льва, милорд.

Так что никто не удивился, когда девушка уверенно сказала, что ночная рубашка, которую Павек держал в руке, принадлежит исчезнувшей женщине.

Действительно, Прихоть Проклятого Льва. Павек выругался длинной вереницей темпларских проклятий, так что у друидов Квирайта широко раскрылись глаза. Но прихоть льва была лучшим — и единственным — объяснением, которое он мог предложить пораженным гостям, но даже и тогда Павек не сказал им, почему и как полуэльф привлек к себе взгляд страшных желтых глаз.

— Он молод. Импульсивен и беспечен, — сказал один из друидов. — Он будет ждать нас здесь, когда мы вернемся.

— И все равно мы никогда не услышим, чем все кончилось, — добавил другой.

Павек взлохматил волосы и уставился на небо. С горечью в сердце он напомнил себе, что не ему судить Хаману из Урика и что одна юная жизнь — ничто по сравнению с преступлениями Хаману и достижениями Хаману, она не значит ничего. Просто эта жизнь принадлежала его другу, и он надеялся, что другой его друг будет уважать ее.

Друиды не нуждаются ни в чем, чтобы работать со своей магией, им не нужны ни магические компоненты или божественные амулеты, а только преданность объединенной силе живой силе Атхаса и вера в правоту своего обращения к ней. У Павека было кое-что с собой, пока он торопился вслед за своими товарищами по серым предрассветным улицам Урика, но самое последнее он оставил за собой: тонкую женскую рубашку, наброшенную на запечатанный ящичек со свитками, обтянутый потрепанной кожей.

За ночь положение Урика изменилось, и не в лучшую сторону. С башни южных ворот Павек видел крыши и дым из кухонь четырех рыночных деревень, бархатное полотно полей и ферм Урика, а за ними три грязных, освещенных факелами пятна, внутри которых армии Нибеная, Галга и Джиустеналя перегруппировывались в течении ночи. Армия Урика находилась за толстой черной линией, которая отделяла поля от врагов.

— Приказы, — сказал Джавед, когда Павек отошел от балюстрады башни. — Все двигались всю ночь. Все устали, а нам тесно, как рыбе в бочке. Нет места для боя. Ни нам, ни им. Мне кажется, битвы не будет.

Темнокожий эльф уставился на Павека, ожидая подтверждения или отрицания.

— Он приказал мне быть здесь на восходе, — вот и весь ответ Павека, но потом он — глупо — добавил, — Руари исчез. Прямо из кровати. И девушка.

Исключительно глупое замечание, особенно учитывая, что еще не родился чистокровный эльф, который будет симпатизировать полуэльфу. Вот если бы пропавшая девушка была эльфом, тогда это, может быть, и взволновало бы Героя Урика, но для Руари у Джаведа нашелся только вздох и неопределенное движение руки.

— Он уничтожил троллей, вплоть до последнего, — сказал коммандор, как если бы отчитался за судьбу Руари. — Он знает, что, будет или не будет сегодня битва, с поля боя ему не вернуться. Нет никакого способа вернуться обратно.

Герой Урика выполнял свои неприятные обязанности уже сорок лет. Еще в те времен, когда по Атхасу бродил Дракон Тира, каждые несколько лет он отводил большую партию рабов в пустыню и наблюдал за тем, что там происходило.

— Мы мясо, Павек, — сказал Герой Урика. — Меньше чем мясо. Немного жира, золы и костей. Это все, что оставалось от них после встречи с Борсом. Но я, как и ты, видел обсидиановые осколки. — Он покачал головой. — Мы умрем, пока Лев будет сражаться с Раджаатом. Я полагаю, что это справедливо, но я предпочел бы сразиться с Раджаатом сам.

За исключение стального медальона, который Джавед всегда носил на груди, командор не слишком доверял магии, будь то магия волшебников или друидов. Но именно магия заставила их всех опять прильнуть к перилам баллюстрады, когда сержант крикнул:

— Вот он!

Ворота были закрыты, и за башней не было никаких других зданий, где Хаману мог бы укрыться, пока он надевал на себя блистающие доспехи, его символ, в которых он вел в бой армии Урика уже тринадцать сотен лет. Да, это был он, одинокая фигура, сверкающая на свету, и пока кровавое солнце поднималось над горизонтом, Король-Лев пошел на юг, туда, где собрались его враги.

Павек хотел верить. Он хотел бы, чтобы его сердце наполнилось восхищением, благоговением или страхом перед настоящим Доблестным Воином. Он хотел бы испытать отчаяние от того, что абсолютно точно знал, что даже у Доблестного Воина нет шансов победить силу, против которой встал Король-Лев. Вместо этого он не чувствовал ничего, унылое, кислое ничего, потому что, забрав Руари, Хаману доказал, что он ничем не отличается от своих врагов, и нет никакой надежды для Атхаса.

Тем не менее он был не в состоянии отвернуться. Он смотрел, прикованный к месту, как сверкающая фигура становилась все меньше и меньше, пока совсем не скрылась из виду.

— Что теперь? — спросил один из друидов Квирайта. — Время призывать стража?

Павек покачал головой. Он уселся на пол, прислонился спиной к одному из фигурный столбиков южной балюстрады и спрятал лицо в руках. Солнце начало свой ежедневный подъем над восточным горизонтом. Небо изменило цвет, в воздухе уже чувствовались первые намеки на дневную жару. Павек поднял голову и взглянул на поднимавшееся светило. Судя по скорости, с которой шел Хаману, он уже был около одной из рыночных деревень. Павек опять опустил голову.

— Павек!

Он взглянул вверх. Голос был знаком. Сначал он подумал, что голос идет из его собственного сердца, а не из ушей — но другие тоже услышали его и сейчас смотрели на ступеньки.

— Павек!

Павек уже был на ногах, когда Руари преодалел последнюю ступеньку.