Искусство рисовать с натуры - Мария Барышева

— Эй, тебе плохо что ли? — спросили у нее над ухом. Наташа подняла голову, потом лениво качнула ею.

— Нет, — сказала она. — Мне хорошо. Мне очень хорошо. А я вас знаю — вы из милиции. Вы приезжали тогда сюда — на аварию, помните?

— Да, — мужчина, облаченный в одни брюки, присел на корточки рядом с ней, — было дело. Слушай, так тебе точно нормально?

— Да, спасибо.

— Удивительно, — он покачал головой и рассеянно почесал голую вспотевшую грудь. — Тогда слушай, я конечно, ну… Славка конечно… Может, ты объяснишь мне, что это сейчас было? Что вообще тут было — что-то не понял я ни хрена. Я никогда не видел, чтобы так картины рисовали… и чтобы такие картины! И чего народ друг на друга набросился? Я из Славки, конечно, вытрясу… Но, может, ты сама мне скажешь?

Наташа снова покачала головой и, прищурившись, посмотрела на небо, перечеркнутое ветвями платанов.

— Это было приобщение к искусству, — пробормотала она и засмеялась.

— Ага! — произнес мужчина, очевидно сделав для себя какой-то вывод — вряд ли в пользу Наташиного психического здоровья. Ей же было все равно.

— Слушай, Серега, отстань ты от нее! — резко произнес над ней Славин голос. — Я ж тебе сказал — приглядывай! Почему она на дороге сидит?! Иди, разберись с народом.

— Да ей в больницу надо — ты посмотри на нее!

— Разберемся!

— Ты лучше объясни…

— Разберемся! — голос Славы зазвучал резче. — Потом, Серега, все потом. Иди!

Он опустился рядом с Наташей.

— Ну? — спросил тихо, потом тронул за плечо. — Ну, ты как?

— Где картина?

— У тебя дома — как договаривались. Наташ, все… закончилось? Оно уже все там?

— Да. Что у тебя с лицом?

Слава сморщился и осторожно дотронулся до четырех подсохших царапин на левой щеке.

— Да ерунда. Пока ты работала, тут несколько студентов взбесились… Одна девчонка прямо как кошка — вот, полоснула… Ну, я примерно понял, из-за чего это — ребята проглядели, пустили их на дорогу, — он тихо засмеялся. — Елки, как эти студенты потом извинялись, я даже засмущался… Пива принесли. Они-то, бедняги, так ничего и не поняли — говорят, какое-то помутнение рассудка — от жары наверное. Ну ничего, хотя, конечно, неприятно — и девчонка эта когтистая, да и парнишка один чуть разбитую бутылку мне в шею не… Да, ладно, чего теперь-то. Но ты… Я никогда такого не видел!

— А сколько времени-то сейчас? — Наташа снова посмотрела на небо, на высоко стоящее солнце. — Часа два, да? Быстро я управилась.

— А?! — вырвалось у Славы, потом он отвернулся и пробормотал: — Да, дела!

— Ты что? — с тревогой спросила она, разминая затекшие от работы пальцы, и Слава искоса взглянул на нее.

— Да, заработалась ты на славу, лапа! Сколько времени!.. Ты и вправду не знаешь?! Четыре дня прошло!

— Не может быть?! — воскликнула Наташа, побледнев. — Мне казалось, час, не больше! Мне сейчас даже кажется, что ничего и не было… что вообще времени не было.

— Зато я тут время хорошо ощущал! — в его голосе появилось легкое ехидство, потом он снова повторил изумленно: — Я никогда такого не видел. Ты стояла, рисовала, как одержимая, ни на что не реагировала, словно в трансе… Как ты ночью-то видела, я не понимаю?! Народ тут в две смены стоял, у меня уже круги перед глазами, не соображаю ничего… месяц теперь отсыпаться буду… Но ты-то как?! Как это вообще возможно?! Ленка, знакомая моя, медсестра, тебе несколько уколов вкатила… что-то там — глюкоза, хлористый… и ты ничего не почувствовала, ничего, ты просто вот так стояла и рисовала, рисовала… ты даже, — он вдруг густо покраснел, — ну, это… в общем, не хотелось тебе никуда! Как это возможно?! Тебя словно и не было здесь!

— Меня и не было, — подтвердила она глухо, глядя на асфальт и вспоминая лица, далекого предка, вселенные цвета… Было все это на самом деле… или все — лишь ярчайшая галлюцинация длиной в четыре дня? Ответа на этот вопрос она не получит никогда… возможно только, если взглянет на свою картину. Но делать этого нельзя.

— Ладно, — резко сказал Слава, — все это потом. Давай, я отведу тебя домой. Пашки еще нет… Ленка тебя осмотрит, скажет, что нам с тобой дальше делать. Давай уйдем, Наташ. И тебе здесь незачем сидеть… и люди, понимаешь? Люди-то задают вопросы… Я не знаю, что теперь делать, я не знаю пока, что им сказать. Сможешь встать?

Наташа медленно поднялась, опираясь на Славину руку. На глаза ей упала прядь волос, она недовольно тряхнула головой, чтобы отбросить волосы назад, но тут же, вздрогнув, перекинула волосы обратно, растерянно глядя на пепельно-серебристую, словно припорошенную инеем прядь.

— Мои волосы, — прошептала она и пропустила прядь сквозь сжатые пальцы, словно это могло стереть чужой цвет и вернуть прежний, каштаново-рыжеватый. — Слава, мои волосы!

Слава молча обнял ее, прижимая лицо к своему плечу и заставляя замолчать, и она наконец-то дала волю слезам, чувствуя ужас и какое-то омертвелое равнодушие одновременно. Дорога вырвала из ее жизни четыре дня и состарила на много лет — и дело тут было не только в поседевших волосах.

— Я не хотел тебе сейчас говорить, — сказал он. — Ну, не расстраивайся — это всего лишь волосы, да и то треть головы. Перестань, хуже ты от этого не стала. Ну, подумаешь, покрасишь — большое дело! Ты же такое сотворила, а о волосах печалишься! Ерунда это все, Натаха!

— Вот именно — сотворила! — она вырвалась и замотала головой. — Боже мой, Слава, я не знаю… Может нам еще только предстоит понять, что я сотворила на самом деле!

— Но дорога-то в картине? — осторожно спросил Слава. — Ты же сама сказала.

— Вот именно, в картине, — Наташа вздрогнула, вспомнив что-то, и внимательно посмотрела на Славу. — Послушай, помнишь, та компания на тебя накинулась? Помнишь, ты тогда подошел ко мне и вдруг обернулся. Почему? Что тогда случилось?

— Я увидел твое лицо на картине… увидел тебя, — Слава замялся. — Ну, не знаю… но почему-то мне показалось, что ты… словно что-то сейчас случится… словно ты предупреждаешь о чем-то. Так и вышло.

— А потом?

— Потом ты себя стерла, что-то другое нарисовала. А что?

— Тогда понятно, — пробормотала она. — Тогда понятно. Отведи меня домой, Слава. Здесь все закончено. Отведи меня домой и как можно быстрее. Теперь я и в самом деле чувствую, что прошло четыре дня. У-ух! Отведи меня домой!

— А где теперь твой дом?

— Не знаю, — Наташа вздохнула и обернулась, посмотрела на исчезавшую вдали дорогу, потом повторила: — Не знаю.

Погода на День города была солнечной, мягко теплой, прозрачной, праздничной — словно природа сама расщедрилась городу на подарок, заперев где-то ветер, тучи и холод и слегка приглушив жар солнца. И город принял подарок с благодарностью и пользовался им вовсю — город праздновал от души, веселясь на много дней вперед. Гладкое море сверкало огромным искрящимся бриллиантом, и отовсюду летела музыка — и магнитофонная, и живая — строгая духовая и простецки-народная, и всюду гуляли люди, разговаривая и смеясь — тоже по-праздничному.