Тайна царствия - Мика Валтари

Записывать все это стало для меня отныне жизненной необходимостью из-за запрета говорить об Иисусе вслух. Да и что я мог бы сказать о его царстве, если бы своими глазами не видел его смерти и не встретил его воскресшего? А этого я никогда не опровергну и не поставлю под сомнение! Все же мне запретили рассказывать обо всем, потому что я не иудей и не прошел обрезания.

Если кто-либо, знающий о тайне царства больше меня, поведает о случившемся совершенно по-другому, я готов преклониться перед ним. Таким образом, мой рассказ имеет какое-то значение лишь для меня одного, и если мне суждено дожить до старости, он поможет воспроизвести в памяти все факты так же ясно, как если бы это происходило в сей момент. Поэтому я старался записывать события, имеющие смысл и значение лишь для меня одного: со временем все эти слова облекутся в должную форму, а благодаря поверхностным и незначительным деталям я смогу точно придерживаться сути рассказа и поведать о самом главном.

Я ничего не собираюсь скрывать: разобравшись в самом себе, я понял, что представляю собой легкомысленное, лишенное воли существо, без труда увлекаемое всем новым, суетное, эгоистичное и являющееся рабом собственной плоти, которому нечем гордиться, как утверждает Мирина. В этом кроется еще одна причина, по которой я стараюсь ничего не упускать из своего рассказа.

Итак, мне запрещено говорить, остается лишь покориться судьбе и признать, что это справедливо. Во мне нет силы воли, я похож на воду, которую переливают из одного сосуда в другой и которая каждый раз принимает форму нового сосуда. Если бы я мог оставаться таким же чистым, как прозрачная вода! Увы со временем даже вода мутнеет и начинает загнивать! Когда я почувствую, что превращаюсь в стоячую воду, я смогу развернуть эти свитки и вспомнить, что однажды мне посчастливилось увидеть его царство.

Почему именно я, чужестранец, стал свидетелем его воскресения и почувствовал наступление его царства? На этот вопрос я не смогу ответить, однако по-прежнему считаю, что это не было случайностью. Тем не менее, хорошо зная себя, я чувствую что со временем эта уверенность может поколебаться. Как бы низко я не пал в этот момент разочарования и сомнений, поддавшись искушению удовольствий, я всегда смогу обрести покой, вспоминая предсказания одинокого рыбака на берегу озера, даже если мне никогда не удастся понять, каким образом они сбылись. Конечно, это всего лишь хрупкая надежда, но кто способен жить без надежды? По сравнению со мной все остальные кажутся мне так твердо стоящими на ногах, что я ощущаю полную беззащитность! Хорошо, что рядом со мной Мирина, она обладает той самой силой воли, которой мне не хватает, и, быть может, она мне послана, дабы я никогда не терял надежды!

Сейчас мы в Иерусалиме. Но поскольку я уже начал говорить о Мирине, то следует немного вернуться к событиям у термин Тивериады.

Не знаю, как объяснить возникшую между нами ссору: еще незадолго до этого мы оба пребывали в превосходном настроении. Возможно, во всем виновата Клавдия Прокула, в присутствии которой Мирина, утратив свое хладнокровие, дала мне пощечину и за руку увлекла из комнаты.

Если я правильно помню, вернувшись к себе, она заявила, что чем больше встречает светских женщин, тем уверенней чувствует себя, потому что ей нет необходимости выдавать себя за ту, кем она не есть на самом деле. Она собрала свои вещи с видимым желанием тотчас же покинуть меня, а я не стал ее удерживать, чувствуя себя обиженным. Тогда она набросилась на меня с такими оскорбительными речами, что одна лишь Туллия могла бы сравниться с ней в этом, да и то в наихудшие минуты наших отношений.

Она принялась топтать мое самолюбие, обвинив меня даже в том, что я, поддерживая тщетную болтовню Клавдии Прокулы, предал назаретянина, и заявила, что не поверила ни единому слову о сне, рассказанном римлянкой. Короче говоря, неожиданно я перестал понимать эту до сих пор скромную и кроткую девушку. Мне даже пришла в голову мысль, что в этом проявляется ее настоящий характер, а до сих пор она лишь обманывала меня!

Я подумал, уж не овладел ли ею какой-то предательский дух: так резко и хитроумно обличала она мои недостатки. И откуда ей было известно то, в чем она меня упрекала? Мирина копалась в моей душе, не оставляя места даже для самого сокровенного, ее слова были достаточно правдивы, что заставляло меня прислушиваться к ним, несмотря на то что в душе я решил больше никогда с ней не разговаривать.

Наконец, успокоившись, она опустилась на стул и, поддерживая голову руками, со взглядом, обращенным в никуда, сказала:

– Такой ты есть! Я была готова уйти и оставить тебя на произвол судьбы, что было бы справедливо по отношению к тебе! Однако Иисус из Назарета поручил мне заботиться о тебе, и я не могу его ослушаться. Ты похож на ягненка, затерявшегося среди волков, и в мгновение ока тебя могут совратить с избранного пути. Видеть больше не могу, как ты горишь желанием при воспоминании об этой Туллии и о своих бесстыдных похождениях! Немедленно положи золотое кольцо обратно в кошелек!

Затем она вскочила и опять дала мне пощечину.

– Ты похож на мальчика из александрийского дома свиданий! – добавила она – Лучше бы вместо этих завитков твои волосы были растрепанны! Если бы я не видела, как ты шел по дорогам Галилеи, глотая пыль, истекая потом, не жалуясь на боль в ногах, то можешь быть уверен: я сразу бы покинула тебя!

Так она продолжала говорить, пока ее последние аргументы не иссякли.

Я не унизился до того, чтобы ответить ей тем же, и не мог смотреть в ее глаза – настолько слова эти были правдивы. Кроме того, я не собираюсь ставить здесь точку, поскольку считаю, что в данном рассказе и так были заметны все мои слабости, несмотря на то, что я вовсе не старался намеренно описывать их.

– Взгляни на себя и ты поймешь, права я или нет, – подытожила она – Я больше не хочу жить с тобой в одной комнате!

Она вышла и так громко хлопнула дверью, что вздрогнула вся гостиница. Чуть погодя за ее вещами зашел слуга, однако я не стал обращать на это внимание, хорошо понимая, что после приема у Клавдии Прокулы владелец гостиницы мог выделить ей любую комнату.

Вспомнив сказанные Мириной слова, я впал в глубокую депрессию и принялся записывать все, что со мной произошло, надолго задерживаясь над эпизодами, касавшимися ее, чтобы мое разочарование не попало в рассказ. За этим занятием я провел не один день, не открывая ставен, и даже пищу мне доставляли в комнату. Мирина зашла ко мне сообщить, что собирается в Тивериаду заказать надгробный камень в греческом стиле для могилы брата. Затем она вернулась еще раз, чтобы доложить, что меня разыскивает Натан: он пришел с моими ослами. Я ответил ей, что мое единственное желание – поработать в покое.

После этого она больше не приходила спрашивать у меня разрешения, покидая пределы курорта. Чуть позже я узнал, что за это время она побывала у Марии в Магдале и вместе с Натаном ездила в Капернаум.

Не знаю, сколько времени я провел над этими строками, потому что из-за бессонницы писал даже по ночам. Постепенно моя ярость начала угасать, и засыпая или просыпаясь, я начал подумывать о девушке и о ее словах: все равно рано или поздно мне это должны были высказать. Конечно, временами мне удавалось демонстрировать смирение, однако вскоре гордость орала верх, и я начинал чувствовать превосходство над другими и свою непогрешимость.

Однажды утром, когда я еще спал, Мирина вошла в комнату: я ощутил на себе ее взгляд и затем легкое прикосновение к моим волосам. От этого прикосновения ее руки ко мне вернулась прежняя радость и стало стыдно, что я столь долгое время старался показать свою непреклонность. Желая понаблюдать за ней, я лишь повернулся на ложе, делая вид, что не могу проснуться. Увидев, что я открыл глаза, она тотчас же отпрянула в сторону.

– Ты правильно делаешь, что хранишь молчание; что бы ты ни писал в своих свитках, ты не можешь наговорить глупостей или кому-то навредить! – неожиданно произнесла она – А теперь пора вставать. Сорок дней уже прошли, и нам нужно как можно скорее добраться до Иерусалима. Натан с ослами ждет нас внизу. Собирай вещи, оплати гостиницу и следуй за мной! Во время поездки ты сможешь дуться так же, как и в этой комнате с закрытыми ставнями!

– О Мирина, прости за то, что я лишь таков, как есть, и за все то плохое, что я думал о тебе во время моего молчания, – прошептал я – Однако что мне делать в Иерусалиме? Не знаю, стоит ли мне позволять тебе свободно распоряжаться моим временем.

– Мы еще успеем поговорить об этом во время поездки, – ответила она – Приближается иудейский праздник, и многие уже отправились в священный город! Поспеши же!

Ее план не был для меня неожиданным. Записывая эти строки, я сам лелеял мысль о том, чтобы увидеть, как разрешится судьба учеников Иисуса, отправившихся в Иерусалим. Кроме того, столь неожиданная прогулка пошла бы мне на пользу, потому что я уже устал писать и молчать.