Моя жизнь – борьба. Мемуары русской социалистки. 1897–1938 - Анжелика Балабанова

После войны эта притягательность исчезла. После развала монархии страна лишилась своих богатых ресурсов. А ввиду того что промышленность была сосредоточена в Вене и вокруг нее, столица теперь стала умирающим городом, воскресить и восстановить который мог только класс, ведомый верой в свое собственное будущее. Этим классом были промышленные рабочие Вены, приученные выносить трудности и ведомые своей верой в социализм.

В голодающей столице, которую разрушили война и голод, рабочие-социалисты закладывали фундамент нового общества. Строились большие дома – не для отдельных аристократов или капиталистов, а для рабочих и работниц, которые никогда не имели приличного жилья. Образование стало всеобщей привилегией; чистота, гигиена, солнце, воздух, физическая и духовная культура стали доступны народу. Эти новые красивые квартиры для рабочих давали им чувство социального равенства. Постепенно внутри старого мира выстраивался новый. Социалистическое движение приобретало огромный авторитет; большую часть городских учреждений возглавили социалисты; их партия была больше всех представлена в парламенте. Это было время, когда каждый восьмой житель Вены был членом Социалистической партии, а каждый шестой – членом профсоюза.

В Вене я начала новую жизнь. Я решила зарабатывать себе на жизнь преподаванием иностранных языков – стать никому не известной работницей среди миллиона других работников. Я знала, что это будет нелегко в бедном городе, учитывая неопределенное состояние моего здоровья, но, поселившись в дешевом пансионе, я начала помещать объявления о том, что ищу учеников. Когда я стояла в переполненном трамвае или давала уроки на дому, лежала на кушетке, страдая от боли и изнеможения, были моменты, когда я чувствовала себя слишком больной, чтобы продолжать все это. И все-таки я была счастливее, чем когда-либо за прошедшие три года моей жизни в России.

Как член Коммунистической партии и «вождь», которого они надеялись возвратить к активному участию в своем движении, я получала приглашения на различные мероприятия, проводившиеся в советском посольстве. Единственное мероприятие, которое я посетила, было празднование годовщины революции. Дипломатические приемы в советском посольстве казались мне доказательством революционного упадка самой России, возрождением мелкобуржуазного духа. Они должны были поощрять и способствовать коммерческим и дипломатическим отношениям, но мне казалось наивным предполагать, что на капиталистов или правительства, желающие получать прибыль от бизнеса в России, окажет влияние количество икры и шампанского, поданного на этих приемах. Я полагала, что даже с коммерческой точки зрения авторитет России повысит соответствие между ее лозунгами и их применением на практике.

Уже в это время проводились два вида приемов в советском посольстве в Вене: один – для буржуазии и дипломатов, другой – для коммунистов и сочувствующих из рабочей среды. Прием, посвященный годовщине революции, на котором я присутствовала, относился ко второму виду. Ближе к одиннадцати часам вечера в посольство с поздравлениями прибыла делегация безработных венских рабочих. Их не приняли. Я немедленно покинула посольство.

Весть о смерти Ленина в январе 1924 года стала ударом для всех, чья жизнь была тесно связана с русской революцией и международным рабочим движением. Как только я услышала о ней, я поспешила в посольство, чтобы узнать подробности. К моему удивлению, атташе, замещавший посла (посол Шлихтер уехал в Москву на похороны), попросил меня выступить на следующий день с мемориальной речью на русском и немецком языках на небольшом собрании людей, имевших отношение к посольству.

– Но вы же знаете, что я инакомыслящая, – сказала я. – У вас, возможно, будут осложнения с Москвой.

– Может быть, – ответил он, – но я надеюсь, что вы не откажетесь…

Казалось странным и трагическим чтить память Ленина в небольшой аудитории служащих, стенографисток, австрийских коммунистов, в то время как те, ради которых он работал и боролся, находились вне этих стен.

Через несколько месяцев я получила доказательство того, что большевики все еще надеялись вернуть меня в свои ряды. Я только что возвратилась с уроков и лежала на кушетке, когда зазвонил телефон. Это был посол Шлихтер.

– Здравствуйте, товарищ, – сказал он, – давно мы с вами не виделись.

– Да, – ответила я, – я живу довольно далеко от вас и чувствую себя не очень хорошо.

– Я уверен, что очень скоро вы себя почувствуете гораздо лучше. Вы сможете получить медицинский уход в санатории…

– Что вы имеете в виду? – спросила я, удивленная такой неожиданной заботой обо мне.

– Руководство партии поручило мне узнать, как вы живете, и прислало для вас деньги…

– Деньги? – прервала я его. – Немедленно отправьте их назад, пожалуйста.

– Но послушайте, товарищ, – продолжал настаивать он, – руководство очень хочет, чтобы вы вернулись в Москву. Вам предлагают очень интересную работу…

– Какое отношение это имеет к деньгам? Если бы я могла быть полезной Советской республике, я бы вернулась. Для этого мне не нужны деньги. Когда я почувствую себя лучше, я приду к вам, и вы расскажете мне об этом письме поподробнее.

Когда несколько дней спустя я пришла в посольство, Шлихтер сказал, что письмо из Москвы куда-то затерялось. Я была настолько наивной, что поверила ему. В тот же день в Россию отбывал курьер, и Шлихтер предложил, чтобы я села в соседней комнате и написала свой ответ. Когда он и его атташе пришли за ним, они обнаружили меня лежащей в кресле в плохом состоянии. Написание письма и все, что с этим было связано, так подействовало на мои нервы, что у меня случился новый приступ болей.

Все же я написала в Центральный комитет: поблагодарила за предложение денег и отказалась от них. Условие моего возвращения состояло в том, что моя работа не должна была иметь ничего общего с Коммунистическим интернационалом. «Как я уже говорила раньше, – писала я, – вы деморализуете движение во всем мире. Я не стану делить ответственность за это преступление. Мое мнение по итальянскому вопросу не изменилось. Но даже если бы я и расходилась во мнениях с моими итальянскими товарищами, я не покинула бы их теперь. Они терпят поражение. Вы одержали победу. Они защищают социализм своими жизнями; вы же разрушаете его».

Приблизительно через две недели посол еще раз позвонил мне. Он, дескать, получил телеграмму, вызывающую меня в Москву. И снова он сделал вид, что не может найти ее.

– Я отослал ее в другой офис, – сказал он, когда я приехала в посольство. – В ней содержатся некоторые дипломатические распоряжения. Но Центральный комитет хочет, чтобы вы приехали в Москву объясниться по поводу статьи, которую вы опубликовали в итальянской газете.