Блеск клинка - Лоуренс Шуновер

Наступил серый рассвет. Пьеру казалось, что перед его взором предстала абсолютно гладкая отвесная гора, чернеющая на фоне неба. Невероятно высоко над дорогой, огибавшей подножие горы, виднелся огромный прямоугольный просвет в скале, а в нем белые здания и люди, живущие в этих зданиях. С горы плыло и разносилось по долине звучание церковного хора. Такая картина не могла быть реальной.

Как ни странно, она была реальной. Монахи монастыря Святого Шумелы пели утренние молитвы, начиная очередной день служения Богу. Хор звучал из часовни среди монастырских зданий, возведенных в огромной естественной пещере в верхней части скалистой горы. Добраться туда можно было только преодолев тысячи и тысячи ступеней по деревянным лестницам, прикрепленным к отвесной скале. Даже путешественники, более трезвые, чем Пьер, не верили своим глазам при виде этого чуда.

В направлении монастыря и за ним, о чем Пьер мог лишь смутно догадываться, земля в утреннем свете выглядела более плодородной и счастливой. Тропа, протоптанная мулами, покидала дикие скалы и ущелья и выходила на широкую равнину, поросшую деревьями, а за ней вздымались бесконечные хребты Кавказа. Перед ними на небольшом холме, недалеко от дороги, которая уходила на юг и исчезала из виду, стоял небольшой старинный замок. Рядом с ним возвышалась новая постройка, напоминающая восточный караван-сарай. Родник между замком и приютом в скалах, был огорожен для сбора воды, избыток которой образовывал небольшой ручей с каменистым ложем. Из ручья вода поступала в ров, окружающий замок.

Некоторые зубцы разрушились, в наружных стенах зияло множество трещин — результат длительной заброшенности и частых землетрясений в Трапезунде. В трещинах вырастали и засыхали растения, окрашивая камни следами гниения.

В замке было темно и мост через ров поднят. Филельфус, граф Месембрийский, хозяин замка, имел более острый слух, чем любой из его немногочисленных слуг. Он всегда вставал на рассвете, чтобы убедиться, что он еще может видеть солнце. Полуслепому старику мир казался уныло серым, наполненным движущимися, бесцветными и бесформенными тенями. В результате слабого зрения у него обострился слух. Когда, как сегодня, он убеждался, что видит наступление рассвета, он преклонял колени и благодарил Господа.

Он вызвал управляющего, сказав:

— Мой сын приехал, — и послал его к воротам замка дать указание стражникам опустить мост. Граф всегда был худощав, как многие старые понтийские аристократы, но приближающаяся слепота не позволяла ему вести активную жизнь. В последние годы он большей частью проводил время в замке и стал тучным. Волосы он прятал под фригийским колпаком и месяцами не стриг их. У него была длинная борода с проседью. Терпение и самодисциплина придали безмятежное выражение его лицу, которое двадцать лет назад отличалось быстрой сменой настроений. Его мягкий и патриархальный облик не имел ничего общего с человеком, чьи храбрые подвиги, обычно завершавшиеся неудачей, чуть не возродили могущество древнего рода Месембрии.

Ближайший хирург находился в монастыре и его никогда не приглашали в замок, если только человеку не было настолько плохо, что ему требовалась как духовная, так и медицинская помощь. Поэтому раны Пьера не прижигали. Его завернули в одеяла и уложили в чистую постель, предоставив ему дрожать от озноба, метаться в жарком бреду и выздоравливать, если у него достанет сил. Грубоватый солдат, который первым осмотрел Пьера и сказал, что он будет жить, признавал два основных метода лечения. Раны промывали водой с добавкой бренди и забинтовывали. Жар лечили голодом, вливая в рот пациента через короткие промежутки немного воды. К услугам хирурга-священника обращались редко, предпочитая обходиться без его помощи.

Когда Пьера устроили возможно удобнее и посадили рядом человека, который должен был исполнять желания пациента, если он их выскажет, и следить, чтобы он не улетучился через окно, Теодор отправился в покои графа. В присутствии отца суровость, которую заметил Пьер, исчезла с его лица.

— Милый отец, — сказал он, — я привез хорошие новости. Нам заплатили новыми французскими монетами за аренду нашего склада.

— А наша арендная плата внесена?

— До последнего пенни. И баланс оказался в нашу пользу.

— Я рад, сынок. Я всегда рад, когда наш убогий караван-сарай пуст. Ты вел себя прилично?

— Да, сэр. Лучше, чем обычно. Я расскажу вам позже.

— А люди вели себя прилично?

— Все, кроме Джона. Ему на глаза попался в городе серебряный ошейник странно одетого западного рыцаря и он стащил его.

— Какая глупость! Он убил этого человека?

— Нет, сэр. Он лишь слегка стукнул его по голове. Человек был крупный и сильный. Он заревел как буйвол и начал размахивать саблей, и мы все убежали. К счастью, в «Звезде Востока» произошла какая-то драка, и нам удалось скрыться.

— Надеюсь, ты наказал его.

— Ему пришлось всю дорогу до дома нести факел. Когда факел догорел, я заставил его продолжать путь пешком. Мы никого не убили, сэр. Наоборот, мы спасли жизнь человеку.

— Это лучшая новость, какую я когда-либо слышал из твоих уст. Надеюсь, что ты всегда будешь спасать людям жизнь, а не лишать их жизни. В моих размышлениях, Теодор, я часто приходил к мысли, что если бы сыновья учились на ошибках отцов, на земле с приходом новых поколений стало бы не хуже, чем в раю. Дай мне взглянуть на твое лицо, сынок.

Теодор наклонил голову к руке отца. Граф прикоснулся к его лицу и разгладил пальцами хмурые морщины, вдруг появившиеся на лбу юноши.

— Я знал, что тебе в голову придет эта грешная мысль, сынок. Не надо. Я запретил тебе думать о мести.

Теодор выпрямился и улыбнулся.

— Я подумал о человеке, которого мы спасли, милый отец. Он нагой и раненый, очевидно, его ограбили. Но он, по-видимому, имел при себе приличную сумму в новых французских монетах. Кроме того, у него был ценный старинный турецкий кинжал. Сейчас он очень болен и неразговорчив. Но я уверен, что это важная птица. Когда он поправится, он несомненно будет благодарен нам за гостеприимство.

— И предложит нам значительную сумму, чтобы освободиться от нашего гостеприимства. Я правильно тебя понял, Теодор?

— Конечно, отец.

— Для понтийского дворянина не бесчестно потребовать выкуп за богатого франка. Для франков несколько поколений назад мы были властителями Трапезунда, а имя Комнинов никто на свете еще не слышал. Ну, ладно. Веди себя с ним любезно, но препятствуй его возвращению, пока он не захочет щедро расплатиться.

— Я был уверен, что вы одобрите это, сэр.