Странствия Персилеса и Сихизмунды - Мигель де Сервантес

Глава четырнадцатая

Человеку не дано безмятежно радоваться своим радостям — ни одной секунды не может он быть за них спокоен.

Ауристела, раскаявшись в том, что поделилась замыслами своими с Периандром, уже с легким сердцем отправилась его разыскивать; она не сомневалась, что это ее раскаяние благодетельно для Периандра, что оно принесет ему счастье: ведь она считала себя силой, приводящей в движение колесо его Фортуны, тем центром, вокруг которого вращаются его желания. И она не обманывалась, ибо Периандр сам возвращался к ней, дабы подчинить все свои желания желаниям Ауристелы. Но — о коварство изменчивой Фортуны! — за столь короткое время в жизни Ауристелы произошли такие резкие перемены! Она надеялась порадоваться, и вот она плачет; ей хотелось жить, и вот она умирает; она мечтала насладиться лицезрением Периандра, и вот она зрит перед собой его брата, принца Максимина, — он ехал с огромною свитою, разместившейся в нескольких каретах, из Террачины в Рим, и его внимание обратила на себя толпа, окружавшая раненого Периандра; он велел подъехать поближе, но тут от толпы отделился Серафид и поспешил к нему навстречу.

— О принц Максимин! — воскликнул Серафид. — Недобрые вести предстоит вам от меня услышать. Раненый, которого поддерживает прелестная девушка, — это брат ваш Персилес, а девушка — несравненная Сихизмунда, которую вы благодаря своей неутомимости наконец нашли, но нашли в грозный для нее час, в роковую для нее минуту, — видно, не судьба вам праздновать встречу с ними, а судьба — положить их обоих во гроб.

— Не только их, — по всей вероятности, и меня положат вместе с ними, — примолвил Максимин.

Выглянув из кареты, он сейчас узнал своего брата, хотя Периандр был залит и обагрен своею собственною кровью; узнал он и Сихизмунду, несмотря на мертвенную бледность, покрывавшую ее лицо, ибо волнение, согнав с него краску, не исказило его черт, напротив того: если Сихизмунда была прекрасна до этого несчастья, то теперь она стала еще прекраснее, — известно, что иные хорошеют от горя. Максимин сделал шаг — и упал в объятия, но в объятия уже не Ауристелы, а королевы Фрисландской и королевы острова Фуле, за каковую он уже ее почитал; столь внезапные перемены мы склонны приписывать всемогуществу так называемой Фортуны, на самом же деле это есть незыблемая воля небес.

Максимин выехал из Террачины в Рим с целью полечиться у лучших врачей, террачинские же врачи ему предрекали, что он умрет по дороге, — видно, в такого рода пророчествах они были искуснее и опытнее, нежели в лечении; впрочем, излечить перемежающуюся лихорадку редко кому удается.

Итак, перед собором св. Павла, в открытом месте безобразная смерть, выйдя навстречу красавцу Периандру, сразила его и покончила с Максимином, Максимин же, чувствуя, что жить ему остается считанные мгновения, взял правою рукой левую руку своего брата и поднес ее к глазам, потом левою рукой взял его правую руку и вложил ее в правую руку Сихизмунды, после чего, с трудом переводя слабеющее дыхание, прерывающимся голосом заговорил:

— Своею душевною чистотою, милые мои дети, родные мои брат и сестра, вы заслужили то, что я вам сейчас объявлю. Сомкни же мне вежды, брат мой, и закрой мне очи для вечного сна, а другою рукой крепче сожми руку Сихизмунды в знак того, что ты обещаешь принадлежать ей, и да будут свидетелями этой помолвки та кровь, которую ты пролил, и друзья, которые тебя окружают. Ты взойдешь на престол твоих предков и примешь под свой скипетр королевство Сихизмунды. Скорей выздоравливай и владей обоими королевствами неисчислимые годы.

Эти слова Максимина, столь ласковые, столь радостные и вместе столь печальные, оживили Периандра, и во исполнение воли брата он поспешил, пока тот еще не скончался, закрыть ему глаза и голосом, в котором слышались одновременно и радость и грусть, произнес клятву супружеской верности Сихизмунде.

Скоропостижная и столь прискорбная кончина принца поразила присутствовавших; воздух наполнился их стенаниями, землю оросили их слезы. Мертвого Максимина отнесли в собор, а полуживого Персилеса перенесли в карету покойного и повезли в Рим, чтобы там лечить его, и в Риме путешественники наши уже не застали ни Беларминии, ни Делеазир, — оказалось, что они вместе с герцогом отбыли во Францию.

Горько было Арнальду услышать о неожиданном и внезапном замужестве Сихизмунды; еще горше было ему сознавать, что пошло прахом столько лет, в течение коих он оказывал ей всяческие услуги и благодеяния ради того, чтобы в конце концов мирно насладиться несравненною ее красотою. Но особенно надрывало ему душу воспоминание о том, чтó ему нашептывал злоречивый Клодьо, — Арнальд тогда не внял его предостережениям, и вот теперь, на горе Арнальду, они подтвердились. Смятенный, подавленный, ошеломленный, он хотел было удалиться, даже не попрощавшись с Персилесом и Сихизмундой, однако, приняв в соображение, что им надлежит занять королевский престол и что в этом их оправдание, и примирившись на том, что такова, уж видно, его судьба, передумал и пошел к ним. Персилес и Сихизмунда приняли его с отменным радушием и, чтобы хоть как-нибудь вознаградить, предложили ему жениться на младшей сестре Сихизмунды Эусебии, на что Арнальд охотно согласился. Он не задумываясь отправился бы с ними во Фрисландию за невестой, но ему надлежало испросить прежде дозволение у своего отца, ибо при заключении столь важного брачного союза, как, впрочем, и при заключении всякого брачного союза, крайне желательно, чтобы желания детей совпадали с желаниями родителей. Дождавшись окончательного выздоровления своего будущего свояка, Арнальд выехал к себе на родину просить у отца благословения, после чего он собирался тотчас же начать приготовления к торжествам, имеющим быть по случаю прибытия его невесты. Фелис Флора решилась выйти замуж за Антоньо; ей не хотелось возвращаться в родные края, где ей пришлось бы жить среди родственников того человека, которого убил Антоньо, а это представлялось ей отнюдь не безопасным. Крорьяно и Руперта по окончании своего паломничества положили вернуться во Францию, где им было что порассказать о приключениях мнимой Ауристелы. Ламанчец Бартоломе и кастильянка Луиса поселились в Неаполе; говорят, будто они оба кончили плохо, оттого что неправедно жили. Персилес похоронил своего брата в соборе св. Павла, взял к себе всех его слуг, еще раз посетил римские храмы и обласкал Констансу, Сихизмунда же ей подарила бриллиантовый крест и в конце концов выдала ее замуж за ее деверя — графа. Облобызав стопы святейшего владыки, Сихизмунда исполнила свой обет и наконец успокоилась, и прожила она на свете с мужем своим Персилесом до тех пор, пока не дождалась правнуков, и многочисленное и счастливое их потомство на долгие годы продолжило их род.

1

Пребенда. — В эпоху Сервантеса пребендами в католической церкви назывались те материальные блага, которые предоставлялись духовным лицам в виде денежного обеспечения, земельных владений, домов и т. д. В более узком значении слова пребендой в Испании называется денежная рента, предоставляемая каноникам. Пребенды обычно испрашивались у старших духовных чинов, в частности у епископов.

2

…нимфами и гамадриадами. — Нимфы — низшие женские божества, которыми воображение древних греков населяло окружающую природу. Нимфы вод, в зависимости от того, где они жиля: в источниках, реках или морях, — разделялись на наяд, нереид и океанид. Нимфы рощ и деревьев носили имя дриад и гамадриад.

3

…даже не на пизанской глине. — Пиза, главный город одноименной итальянской провинции, издавна славилась своими изделиями из глины и алебастра.

4

Кандия — древнее название острова Крит, славившегося высокой культурой сельского хозяйства, особенно виноделия.

5

Церера, Бахус, Венера, Марс — латинские наименования греко-римских божеств: Деметры (богини земледелия), Вакха (бога вина и виноделия), Афродиты (богини любви и красоты) и Ареса (бога войны).

6

…войну вел тогда… Карл Пятый с государями германскими. — Имеется в виду война, объявленная Карлом V протестантским князьям Германии в 1546 году. Эта война, в которой принимали участие испанские и итальянские войска, закончилась поражением князей в битве при Мюльберге (1547).

7

Я верую во все… что исповедует… римско-католическая церковь. — Читатель не должен преувеличивать значение восхвалений католической религии, вложенных в уста Антоньо и Риклы, и других высказываний в этом же роде, встречающихся в романе. Как известно, рукопись получила одобрение цензуры уже после смерти Сервантеса и поэтому навсегда останется невыясненным, что в романе было опущено и что добавлено благочестивым цензором. Но даже если допустить, что огромное большинство этих высказываний принадлежит Сервантесу и что смертельно больной писатель переживал период повышенной религиозности и находился в тяжелой материальной зависимости от церковных кругов, то все же нельзя не указать, что в романе имеется немало эпизодов, выражающих подлинное отношение автора к католической церкви. Таковы: защита Сервантесом вопреки Постановлениям Тридентского собора от 11 ноября 1563 года тайных браков и внебрачной любви, разоблачение им паломничества как одной из форм бродяжничества, изображение разврата, царящего наравне с показным благочестием в папском Риме, и многое другое. Порочной с точки зрения строгой церковности была и фабула романа. Паломничество Персилеса и Сихизмунды было предпринято ими не из религиозных побуждений, а являлось лишь более или менее удобной формой маскировки, чтобы спасти жизнь. Иронически звучит и концовка романа. Дав обет принять монашество, Сихизмунда после своего свидания с папой легко от него отказывается и выходит замуж за Персилеса, с которым живет долго и счастливо, окруженная многочисленным потомством. Все эти особенности романа позволяют усомниться в искренности высказываний Сервантеса в похвалу католической религии. Возможно, что и в этом случае мы лишь присутствуем при весьма нередкой в творчестве великого писателя маскировке его подлинных мыслей и чувств.