Сливовое дерево - Эллен Мари Вайсман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Может, сразу это трудно понять? — предположила ома.
— Но я и представить не могла, что кто-то мне не поверит, — сказала Кристина. — Особенно бывшая лучшая подруга.
Она опустила руки на колени и наклонилась вперед, пытаясь унять озноб, охвативший ее даже в этом жарко натопленном помещении. Девушка не успела нащупать номер на коже — она почувствовала между пальцами что-то мягкое, похожее на нитки. Взглянув вниз, Кристина увидела тонкую прядь светлых волос, протянула руку к голове и ощутила за ухом болезненное пятно.
— Не беспокойся, — сказала мутти. — Кати непременно вернется. Ей нужно время, чтобы все это переварить. Люди не готовы слушать правду. У каждого сейчас хватает собственных несчастий и житейских трудностей.
Острый нож вины пронзил Кристине грудь. Она в сотый раз подумала, как отнесется мутти к новости о беременности Марии — даст ли ее вновь обретенный дух трещину или, наоборот, укрепится. Она сочла за лучшее больше ничего не говорить, но все же не смогла сдержаться:
— Кати не вернется. Она будет всем рассказывать, что я помешалась.
«А может, так оно и есть, — подумала девушка, — раз я выдрала у себя клок волос?»
— Почему? — поинтересовалась мутти.
— Потому что я сообщила Кати, что ее жених работал охранником в Дахау.
Под столом Кристина выпустила из рук прядь, представляя, как тонкие легкие волоски плавно опускаются на кухонный пол, подобно выщипанным куриным перьям. Потом она прижала большой палец к запястью.
Мутти и ома молча воззрились на нее. Кристина тоже смотрела на них, а в груди у нее набухало что-то жесткое. Ей казалось, что она закричит, если мать или бабушка сейчас же что-нибудь не скажут.
— Могла бы и промолчать, — наконец произнесла мутти. — Их семья и так достаточно натерпелась. Пусть Кати сама судит, что он за человек.
Кристина прикусила язык и, когда начала говорить, почувствовала вкус крови.
— Я не собираюсь сидеть и помалкивать.
Мутти нахмурилась и повернулась к плите. Защищая руки полотенцем, она вытащила из печи поджаристые буханки. Кристина знала, что мама не позволит сгореть драгоценному хлебу, но ждала, что та скажет хоть что-нибудь, как-то выразит понимание. Мутти выложила буханки на стол остывать. Лицо ее было непроницаемым. Ома села рядом с Кристиной.
— Так или иначе правда обнаружится, — проговорила бабушка. — Если жених Кати виноват, то однажды он заплатит за свои поступки. Может, не так быстро, как нам бы хотелось, но Бог все видит.
К вечеру Кристина осознала, что тяжесть в груди объяснялась не досадой и гневом. Тянущая боль, затрудняющая каждый удар сердца, происходила от напоминания о том, что она навеки разлучена с Исааком. Кати и Штефан снова вместе, в то время как ее шанс на истинную любовь безвозвратно потерян. Исаак погиб. Кристина жаждала, чтобы он был рядом, вдыхал запах сирени и пробовал хлеб с повидлом, она хотела показать ему переливающиеся перья петушиного хвоста, пурпурно-белые цветки сливы.
Где-то после полуночи Кристина проснулась от ощущения, будто кто-то сидит у нее на груди. Ей снилось, как она стоит рядом с Исааком, держа в руках букет фрезий, позади нее струится мягкий кружевной шлейф материнского свадебного платья. Исаак в черном костюме с галстуком берет невесту под руку; она так ясно видела его карие глаза и черные волосы, будто он стоял прямо перед ней. Потом он ей улыбнулся.
Кристина повернулась на бок, чувствуя тяжесть и скованность в плечах, словно ее тело обратилось в камень. Слезы катились по щекам, капали на белую подушку и растекались серыми пятнами. В тусклом свете буковой масляной лампы она пробежала пальцем по неровным коричневым цифрам на запястье. «Я все еще там, с тобой», — мысленно произнесла она.
Глава тридцать вторая
На следующий день после визита Кати Кристина отнесла отцу обед и, возвращаясь обратно, привычно срезала путь, свернув в мощенный булыжником переулок между пятиэтажными домами со щипцовыми крышами. Стояла необычная для июня жара, и девушка наслаждалась медленной прогулкой по узкому тенистому коридору, наполненному спокойной прохладой. Воздух был неподвижен, и развешенное между домами влажное стираное белье не шевелилось.
В середине длинного проулка из открытого окна доносились женский смех и возбужденные возгласы. Всех слов Кристина не разобрала, но слышала, что две девушки выражали бурный восторг: ами позвал одну из них уехать вместе с ним в Штаты. Это напомнило Кристине о Джейке. Возможно, стоит его разыскать. Если она придумает, как рассказать ему о Штефане, он сообщит об этом командованию и бывшего охранника арестуют.
В глубине души она завидовала девушкам, радующимся предстоящему отъезду в Америку. Она бы хотела, чтобы Мария была одной из них, а не питала ненависть к ребенку, развивающемуся в ее утробе. Кристина желала бы такой судьбы и для себя, потому что ее все еще мучили кошмары о грязных бараках и умирающих узниках, и временами она терла цифры на своем запястье, сдирая до крови кожу. В такие дни Германия казалась ей страной, в которой не осталось ничего, кроме искалеченных войной людей, раскуроченных зданий, лишившихся отцов голодных детей и пустых домов, в которых раньше жили еврейские семьи, — и тогда она подумывала о том, чтобы найти Джейка и упросить его увезти ее с собой.
Теперь же, когда девушка узнала, что люди, подобные Штефану, все еще разгуливают на свободе, ей начало казаться, что весь ужас, который она изо всех сил старалась оставить позади, не имеет конца.
Не могло быть и речи о том, чтобы бросить семью и уехать в США, но во время этой неспешной прогулки Кристина дала волю фантазии и стала воображать, как садится на корабль. Начнет ли она скучать по дому уже в тот момент или предвкушение путешествия и приключений затмит сожаления? Интересно было бы увидеть Америку, и она смогла бы помогать родным, высылая деньги… Но все же она не готова покинуть близких и выйти замуж за человека, которого едва знает. Когда Кристина представила, как прощается с матерью, душа у нее заныла. Но мысль о том, чтобы провести жизнь не с Исааком, а
