Правила Дома сидра - John Irving

Гомер придерживал Кенди за бедра, когда она осторожно спускалась с крыши. На крыше опасно целоваться, но на земле опаснее. Они стояли обнявшись, его подбородок касался ее лба (она качала головой — нет, нет, ну ладно, только совсем недолго), и тут в комнате Уолли погас свет. Они шли в дом сидра, прильнув друг к другу, высокая трава шелестя задевала им ноги.

Осторожно, чтобы не хлопнула, закрыли за собой дверь, хотя кто бы их здесь услышал. Предпочли темноту и не увидели листка с правилами, висевшего рядом с выключателем.

Дорогу в комнату освещали только зарницы. Два ряда коек стояли, обнажив железные пружины, в изножье каждой по-солдатски скатаны матрасы. Они развернули один.

Кровать помнила многих работников, хранила в своих сочленениях их сны. Слабый стон Кенди заглушили скрипы ржавых пружин; в этом воздухе, наполненном запахами брожения, стон ее был так же легок, как невесомое прикосновение рук, легших на плечи Гомера, но он тут же ощутил их силу; Кенди крепко прижала его к себе, и вырвавшийся в этот раз стон заглушил остальные звуки. Из груди Гомера тоже исторгся крик, такой же громкий. А крики его были когда-то знамениты во всех окрестностях Сент-Облака.

Олив Уортингтон, лежа в постели, напряженно прислушивалась к звукам, которые приняла за уханье совы. О чем она кричит, гадала Олив. Она хваталась за любую мысль, лишь бы не думать о комарах джунглей.

Миссис Гроган тоже не спала, ей вдруг на мгновение стало страшно — спасется ли ее душа. Чего-чего, а этого доброй женщине можно не бояться. Во мраке ночи за окном кричала сова, а у нее такое печальное уханье.

Уилбур Кедр, который, кажется, вообще никогда не спал, пробежал привычными пальцами по клавиатуре машинки в кабинете сестры Анджелы. «Пожалуйста, мистер Президент…» — напечатал он.

Юный Стирфорт, у которого была аллергия на пыль и плесень, ощущал легкими тяжесть воздуха; ему казалось, что он не может дышать. Вставать не хотелось, и он высморкался изо всех сил в наволочку. Услыхав эти насыщенные звуки, сестра Эдна бросилась на подмогу. Хотя аллергия у Стирфорта была не очень серьезная, но ведь и Фаззи Бук страдал аллергией.

«Вы уже сделали так много хорошего, — печатал Уилбур Кедр Франклину Делано Рузвельту. — И Ваш голос по радио вселил в меня надежду. Принадлежа к медицинской братии, я хорошо знаю, какую коварную болезнь Вы с таким триумфом сумели преодолеть. Кто бы теперь ни пришел на Ваше место, не сможет больше пренебрегать нуждами бедняков и изгоев общества, ему будет стыдно…»

Рей Кендел лежал врастяжку у себя на пирсе, как будто его выбросили сюда океанские волны; он не мог заставить себя встать, пойти в дом и лечь в постель. Воздух побережья редко бывал таким неподвижным. А вот в Сент-Облаке он почти всегда такой.

«Я видел в газете Вас и Вашу жену, вы присутствовали на службе в церкви, по-моему епископальной, — продолжал Уилбур Кедр. — Не знаю, что говорят в Вашей церкви насчет абортов, но вот что Вам неплохо об этом знать. Тридцать пять или даже сорок пять процентов прироста населения нашей страны идет за счет незапланированных, ненужных детей. В обеспеченных семьях дети, как правило, желанны; в таких семьях всего семнадцать процентов детей рождаются нежеланными. ИНАЧЕ ДЕЛО ОБСТОИТ У БЕДНЯКОВ. Сорок два процента младенцев не нужны неимущим семьям. Мистер Президент, это почти половина всех рождаемых бедняками. Мы живем не во времена Бена Франклина, который (как Вы, верно, знаете) был очень заинтересован в приросте населения. Вашему же правительству пришлось придумывать рабочие места, чтобы занять нынешнее население, обеспечить ему лучшую жизнь. Те, кто ратует за жизнь нерожденных, должны думать и о живущих. Мистер Президент, Вы, как никто, знаете, что живущие в гораздо большей мере несчастны и нуждаются в Вашей помощи, чем неродившиеся. Пожалуйста, имейте к ним сострадание!»

Олив ворочалась с боку на бок. «О Господи, прояви сострадание к моему сыну», — не переставала она молиться.

Приблизительно на полвысоты ствола в пазухе самой крупной ветки (в саду, называемом Жаровня) притаилась рыжая лиса, навострив уши и свесив пышный, легкий, как павлинье перо, хвост. Плотоядным взглядом она высматривала, что творится в саду. Земля внизу представлялась ей скопищем грызунов; но забралась она сюда не в целях разведки, а погналась за птичкой, чьи перышки сейчас застряли у нее в усах и рыжей козлиной бородке, обрамляющей ее заостренную хищную мордочку.

Кенди прижалась к Гомеру, прильнула всем телом, дыхание вырвалось из груди, всколыхнув застоявшийся воздух. Перепуганные мыши в подполье замерли на полпути к другой стене, прислушиваясь к непонятным звукам. Мыши знали, кого бояться, — сову, лисицу. Но этот зверь незнаком, он так громко шумит, что дрожат поджилки. Сова охотится молча, и лиса не тявкает, принюхиваясь к следам. Что же там за зверь, заряженный такой энергией, недоумевали мыши, живущие в доме сидра. Очень ли он опасен?

По мнению Уилбура Кедра, любовь, конечно, опасная вещь. С тех пор как Гомер уехал из Сент-Облака, д-р Кедр стал быстро дряхлеть, и, скорее всего, сказал бы он, виновата в этом любовь; каким подозрительным он стал в одних случаях и каким раздражительным в других! Сестра Анджела заметила бы, что приступы хандры и гнева, которые все чаще находили на него, можно с тем же успехом объяснить пятидесятилетним пристрастием к эфиру и старостью, как и болезненной любовью к Гомеру.

Миссис Гроган предположила бы, что д-р Кедр жертва того, что она называла «сидром Сент-Облака», а вовсе не любви к Гомеру. Сестра же Эдна никогда ни в чем не обвинила бы любовь.

Уилбур Кедр считал любовь даже более опасной болезнью, чем полиомиелит, с которым так мужественно боролся президент Рузвельт. Вряд ли кто упрекнул бы д-ра Кедра, что он называл продукты зачатия — последствиями любви. Но его дорогие сестры Эдна и Анджела очень огорчались, когда он так говорил. А он имел право осуждать любовь. В самом деле, продукты зачатия, душевная и физическая боль, несчастная жизнь сирот, родившихся в Сент-Облаке, — все это подтверждало его мнение, что вирус любви опаснее вируса полиомиелита.

Если бы он был свидетелем страсти, охватившей Гомера и Кенди, если бы ощутил их пот, напряжение мышц спины, услыхал их крики в самый накал страсти, Уилбур Кедр еще укрепился бы в своем мнении и не на шутку испугался, как мыши в подполе.

Ему удавалось иногда убедить своих пациенток в пользе профилактических средств, и все равно, предупреждал он, любовь — занятие опасное.

Он даже напечатал на машинке короткую памятку, как пользоваться презервативами. Сочинял как для несмышленых детей. Впрочем, как еще можно писать такие памятки? Озаглавил он ее «Типичные ошибки при пользовании профилактическим средством».

Памятка гласила:

«1. Некоторые мужчины надевают профилактическое средство на самый кончик. Это неправильно, презерватив может соскочить. Его надо натягивать на всю длину пениса, когда он в напряженном состоянии

2. Некоторые мужчины пользуются профилактическим средством повторно. Тоже неправильно. Сняв презерватив — выбрось его! Перед тем как позволить себе еще один контакт, тщательно вымой гениталии. Помни, сперматозоиды — живые существа (пусть их век недолог) и умеют плавать!

3. Некоторые мужчины носят профилактическое средство без пакетика, подставляя его воздействию воздуха и света. Резина от этого высыхает, в ней образуются трещины и дырки. Этого делать нельзя! Сперматозоиды очень малы, они могут проскочить в микроскопическую щель!

4. Некоторые мужчины слишком долго остаются внутри партнера после извержения семени. Это очень плохо! Пенис сразу начинает сокращаться. Когда мужчина вынимает уже мягкий член, презерватив может соскочить и остаться внутри. Многие мужчины этого не замечают. Это очень опасно! Внутри у женщины остается презерватив вместе со всеми сперматозоидами!»

А некоторые мужчины, мог бы прибавить Гомер, думая о Эрбе Фаулере, раздают к тому же друзьям и знакомым бракованные презервативы.

В доме сидра, кишащем испуганными мышами, Гомер и Кенди долго не могли разнять объятия. Во-первых, матрас был узкий, но они помещались на нем только прижавшись друг к другу, но главное, они так мучительно долго сдерживали себя. И какое счастье — одновременно решились преступить черту! Их переполняла сейчас любовь и боль, потому что они никогда бы не позволили себе этой близости, если бы в глубине души не были уверены, что Уолли погиб. И теперь, отдыхая от любви, и храня в памяти образ Уолли, они вдруг осознали — их любовь прекрасна и похвальна. И поэтому лица их выражали восторг и умиротворенность, хотя и не в той мере, как бывает в подобные мгновения у любовников.

Уткнувшись в волосы Кенди, Гомер подумал — вот только когда белый кадиллак подкатил к месту назначения — Уолли все еще за рулем, везет их с Кенди прочь из Сент-Облака. Да, Уолли действительно его благодетель. Пульсирующий висок Кенди, которого он касался своим виском, убаюкивал его, как тогда шуршание шин великого белого кадиллака, вызволившего его из заточения, в котором он томился с первого дня появления на свет. По лицу Гомера текли слезы; была бы возможность, он до земли поклонился бы Уолли.