Голубые капитаны - Владимир Казаков

— Непонятно одно: как мы выйдем на стойбище? Привод-то не работает?

— По счислению пути. По пересечению пеленгов двух боковых радиостанций.

— Определение МС[9]таким способом требует уточнения визуального, а какого дьявола сейчас можно разглядеть на земле!

— Есть еще способ, так сказать, домашний, самодеятельный… Займись-ка подбором ракет.

С полетом, а особенно с посадкой в тумане может справиться только высококлассный, думающий летчик. Если нет приводной радиостанции, то исчезает уверенность, что аппарат вышел именно на то место, куда летел. Пусть небольшие, но ошибки неизбежны.

«Пьяный медведь» — ветер, непостоянный по направлению и силе, может оттащить вертолет с трассы в любую сторону, прибавить скорость или уменьшить ее. Отсюда — ожидание неожиданностей. Эта психологическая штука тяжеловата, она способна выжать пот даже из перчаток и штурвала. Никому не хочется разбивать лоб. Если в какой-то миг пропадает уверенность и сдают нервы, — уходи вверх. Небо ласково даже в тумане. А прыгнул вверх, еще раз заходить на слепую посадку не торопись. Посмотри на руки, послушай сердце, подумай. Может быть, и не следует еще раз. Не нужно. Свяжись по радио с всезнающими диспетчерами, попроси у них район с хорошей погодой и уходи туда. Эта наука сидела в Донскове крепко.

— Наташа, брось крутить радиокомпас, ведь в регламенте написано, что привод на ремонте.

— Тогда давайте ваш домашний способ! Как мы узнаем, что прилетели в стойбище? Не лучше ли уйти домой, Владимир Максимович?

— Попробуем поймать собственный голос.

— Это как? Какой еще «голос»? Вы шутите?

— Свяжись-ка с радистом стойбища.

Радиостанция Маточного ответила быстро. Пискливый, похожий на девичий, голос спросил, где находится вертолет и когда прибудет.

— Какая у вас погода? — поинтересовался Донсков.

— Нормальная, — вздохнул радист.

— А точнее? — Донсков по опыту знал, что оленеводы всегда приукрашивают погоду, лишь бы к ним прилетел вертолет. — Посмотрите в окно. Тракторы видите?

— Просматриваются.

— Как просматриваются, ясно или в дымке?

— Четко… однако за ними туман, — неохотно добавил радист.

— Ну вот, — сказал Донсков Наташе по СПУ, — видимость более пятидесяти метров.

— Белая стела, — вяло произнесла девушка. Тон ее голоса не понравился Донскову. Она же верила в успех, плохо представляя, как же они найдут Маточное, как будут садиться.

— «Маточное», я — борт 19201, кто у микрофона? — запросил Донсков. — Мужчина или женщина? Назовите имя.

— Мужчина, — пропищал голос. — Аслак я! Аслак — мужчина.

— Внимательно слушай, дружище Аслак! Мы подходим к вам. Открой все окна и двери, не выпускай микрофона из рук и слушай небо. Только сядь носом по нашему курсу. Как услышишь вертолет, скажешь, с какой он от тебя стороны. Все время будешь информировать, в какой стороне гремит вертолет: справа, слева от тебя или впереди. Все понял, Аслак?

— Не знаю, как сесть. Мало понял. Что значит — по вашему курсу?

— Лицом к озеру. Понял?

— Сел носом к озеру.

— Молодец, Аслак! Навострил уши? В радиорубке, кроме тебя, есть кто?

— Есть, однако.

— Пусть выходят наружу, встанут у окон и тоже слушают. Пусть помогают тебе. А ты не поворачивайся, сиди носом к озеру.

— Все понял, понял! — радостно запищал радист, словно мальчишка, наконец-то уразумевший правила сложной игры. — А медикаменты везете? А спирт? А книги есть?

Наташа, оценив задумку Донскова, уже улыбалась. Ей начала нравиться игра в «тепло-холодно». «Горячей» была земля, которую надо было поймать хоть одним глазом и удержать хоть бы на мгновение.

— Слышу шум спиной и левым ухом! — передал радист.

— Слева и сзади, так Аслак?

— Правильно, борт девятнадцать двести один.

— Для краткости зови меня дядей Володей. Подворачиваю на тебя.

В наушниках хмыкнуло, будто радист поперхнулся. Кто-то рядом с ним захохотал простуженным голосом.

— Как пролечу над тобой, дай знать, дружище Аслак.

Через минуту в наушниках пилотов прозвучал, заглушаемый грохотом, вопль радиста:

— Пролетел! Над крышей! — Это звуковая волна от вертолета, попав в открытые окна и двери, срезонировала в радиорубке и вернулась к пилотам через микрофон Аслака.

— Вот это и есть «свой голос», Наташа, — повернулся к девушке Донсков. — Мы услышали сами себя, значит, прошли над домиком. Теперь построим маленькую «коробочку»[10] и будем пробираться к земле-матушке.

Вертолет сделал первый заход.

— Уходите влево, — подсказал радист и через некоторое время закричал: — Ты улетаешь, дядя Володя! Шум тишится!

— Все правильно, Аслак, не волнуйся. Подскажи, справа от тебя, за тракторами чисто? Оленей нет?

— Олени в загоне и на озере. Ты шумишь сзади, дядя Володя! Точно за спиной.

— Сейчас делаем последний разворот, Наташа, и выходим на посадочную прямую. Повтори свои обязанности.

— Открыть дверь. Смотреть вперед. Стрелять по ходу из ракетницы. Если увижу или почувствую препятствие, потяну штурвал на себя.

— Умница!

Донсков вывел машину из четвертого разворота и начал плавно гасить скорость. Радиовысотомер показывал сто метров.

— Аслак, где мы?

— Справа и сзади, дядя Володя! Приближаетесь.

— Благодарю. Теперь можешь отдыхать, дружище. Одновременно, синхронно Донсков производил несколько действий: он продолжал уменьшать скорость полета, невидимым для глаза движением руки подтягивал штурвал на себя, другой рукой опускал вниз рычаг шага несущего винта и вводил «коррекцию» — тюльпан винта становился более плоским, терял подъемную силу, но набирал, увеличивал обороты, тем самым накапливал запас энергии на случай неожиданных действий пилота рулями управления. Правая нога жала на педаль, потому что вертолет начал снижаться и пытался повернуть нос влево. Машина постепенно входила в режим тряски, режим, очень неприятный для экипажа, но единственно безопасный в данной ситуации. Глаза Донскова видели перед собой сразу несколько приборов. Вот стрелка радиовысотомера медленно клонится к нулю. Ноль — земля. Вариометр показывает снижение полметра в секунду. Больше допускать нельзя, если хочешь мягко коснуться земли. Стрелка прибора скорости пляшет между двадцатью и сорока километрами в час. Это соответствует неторопливому ходу автомашины по шоссе. При таком движении достаточно немного потянуть ручку управления на себя, потянуть вверх рычаг «шаг-газа», и вертолет остановится, замрет в воздухе.

Напряженный взор Донскова не упускал даже на долю секунды и главный прибор слепого полета — авиагоризонт. Крылышки маленького силуэтика самолета под стеклом должны точно лежать на искусственной линии горизонта, только тогда вертолет будет идти без кренов и скольжения вбок.

И еще важное — курс. Стрелку компаса необходимо «приклеить» к заданной цифре курса, иначе вертолет поползет не к открытой площадке, а может сесть верхом на трактор или дом. Все приборы пилот видел, командовал ими, и вертолет, подчиняясь его дрожащим от сильной вибрации рукам, крался в тумане к земле.

Когда высотомер показал семьдесят метров, Наташа выстрелила из ракетницы. Горячая ракета, по лету конденсируя белую муть в воду, прорезала в тумане узкий темный туннель. Он мгновенно затянулся. Но главное — взрывная ракета не дала вспышки, а это значит не уткнулась в близкое препятствие. Впереди чисто.

Вторая… третья ракета. Стреляя, Наташа называла высоту:

— Шестьдесят метров… Пятьдесят… Сорок… — Землю обозначила четвертая ракета — она заискрилась, выбрасывая поочередно снопы черного и лилового дыма.

— Вижу! — подтвердил Донсков.

— Дует в левый борт!

Сначала смутно, потом четко обрисовалась группа стоящих людей. Они замерли, словно пораженные необычным видением: из белой, неподвижной, но грохочущей стены тумана вдруг выполз зеленый с красной кабиной вертолет. Он завис, повернул нос против ветра и четырьмя колесами примял ягель.

Выключив двигатель и остановив винты, Донсков немного посидел в кабине с закрытыми глазами. Внутренне он весь еще трясся, как в полете от вибрации, под веками прыгали, метались, теперь хаотично, серебряные искристые стрелки приборов, в ушах не умолкал ватный гул. Открыв глаза, Донсков увидел, что и Наташа сидит недвижно.

— Пошли?

Девушка нервно зевнула.

Спустившись по скобам вниз, Донсков увидел перед собой толстого старика. Редкие вислые усы, будто выщипанная бородка, ржавая от табака, узких глаз почти не видно: их сжали выпуклые коричневые скулы, приподнятые вверх широким улыбающимся ртом.

— Здравствуй, дядя Володя! — сказал старик тонким голосом. — Я Аслак. Аслак Мартынов. Книги привез?