Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 13 - Вальтер Скотт

— Так зачем же, дорогая леди, — спросила Маргарет, — вы останавливаетесь на них?

— Это происходит оттого только, — ответила леди Гермиона, — что я, подобно преступнику, идущему на эшафот, стараюсь оттянуть тот миг, когда наступит неизбежная роковая развязка. Да, дорогая Маргарет, я так долго задерживаюсь на событиях этого путешествия, так много распространяюсь о нем, хотя оно было утомительным и опасным, хотя дорога пролегала через самые дикие, безлюдные пустыни и горы и спутники наши, как мужчины, так и женщины, были свирепы и необузданны, а те, с кем они постоянно имели дело, отплачивали им той же монетой самым безжалостным образом, — несмотря на все это мне легче вспоминать о тех опасностях, нежели перейти к рассказу о том, что ожидало меня в Сен-Жан де Люс.

— Но вы добрались туда благополучно? — спросила Маргарет.

— Да, девочка, — отвечала леди Гермиона. — Главарь преступной шайки сам отвел нас в указанный ему дом, выполнив возложенное на него поручение с не меньшей аккуратностью, чем если бы он сдавал тюки с контрабандным товаром. Мне сообщили, что какой-то джентльмен уже два дня ожидает меня. Я вбежала в комнату, полагая обнять моего мужа, и очутилась в объятиях его друга!

— Негодяй! — воскликнула Маргарет, под впечатлением рассказа забыв на минуту о собственной тревоге.

— Да, — сказала Гермиона спокойно, хотя голос ее слегка дрогнул, — он вполне достоин того, чтобы его так называли. Тот, ради кого я пожертвовала всем, Маргарет, чья любовь, память о ком во время моего заключения в монастыре были мне дороже свободы, а во время опасного путешествия дороже жизни, — этот человек приложил все усилия, чтобы освободиться от меня и передать, словно тайную распутницу, своему развратному другу. Сначала незнакомец насмехался над моими слезами и отчаянием, принимая их за истерическую вспышку обманутой и брошенной наложницы, а может быть, за ловкое притворство куртизанки. Он смеялся над моими заверениями, что я замужем, и уверял меня, будто наш брак не более как комедия, на которой настаивала я и которой друг его покорился, чтобы сохранить видимость приличий. Он выразил удивление по поводу того, что я могла как-то иначе расценивать эту церемонию, не имевшую силы ни в Испании, ни в Англии, и, наконец, нанес мне новое оскорбление, предложив заключить подобный же союз с ним, если это рассеет мои сомнения. Мои крики услышала монна Паула и поспешила на помощь; она, по счастью, находилась неподалеку, так как предвидела возможность такого оборота дела.

— Господи помилуй! — воскликнула Маргарет. — Неужели она была сообщницей вашего вероломного мужа?

— Нет, — ответила Гермиона, — не оскорбляй ее таким несправедливым подозрением. Благодаря ее настойчивым поискам было раскрыто место моего заточения, она уведомила об этом моего мужа; тогда уже она заметила, что известие это обрадовало моего мужа гораздо меньше, чем его приятеля, так что с самого начала она заподозрила, что негодяй хочет от меня отделаться. По пути подозрения ее укрепились. Она слышала, как муж мой с холодной насмешливостью сказал приятелю, что цвет моего лица резко переменился после заточения и болезни, и как приятель ответил, что испанские румяна могут поправить этот недостаток. Подготовленная этими и другими обстоятельствами к предательству, монна Паула с решительным видом вошла на мой зов в комнату, готовая защитить меня. Ее спокойные увещания возымели на незнакомца более сильное действие, нежели мое отчаяние. Если он и не до конца поверил нашему рассказу, то, во всяком случае, повел себя как человек порядочный, не собирающийся преследовать беззащитных женщин, кем бы они ни были; он согласился оставить нас в покое и не только дал указания манне Пауле, как добраться до Парижа, но и снабдил ее для этой цели деньгами. Из столицы Франции я написала мейстеру. Гериоту, самому доверенному из корреспондентов моего отца. Получив письмо, он немедленно приехал в Париж и… Но вот и монна Паула, которая несет больше денег, чем ты просила. Бери их, моя дорогая, помоги тому юноше, если тебе так хочется. Но не ожидай благодарности, Маргарет!

Леди Гермиона взяла от служанки мешочек с золотом и отдала своей юной приятельнице; Маргарет бросилась к ней в объятия, расцеловала ее бледные Щеки, которые скорбь, пробужденная воспоминаниями, покрыла слезами, затем вскочила на ноги, утерла свои заплаканные глаза и торопливыми, но твердыми шагами вышла из покоев Фолджамб.

Глава XXI

Не проходи, о путник, торопливо!

Живет здесь тот, чьи бритвы крепче пива.

Путь от цирюльника до бочки недалек —

Тут сбреют бороду и срежут кошелек.

Мы принуждены перенести наших читателей к жилищу Бенджамина Садлчопа, мужа деятельной и расторопной миссис Урсулы, который и сам исполнял разнообразнейшие обязанности. Помимо того, что он подстригал кудри и бороды и закручивал усы вверх на залихватский военный манер или опускал их книзу по моде горожан; помимо того, что по временам он пускал кровь ланцетом или оттягивал ее банками, удалял корни зубов и занимался прочим мелким врачеванием, почти не уступая в этом своему соседу, аптекарю Рэрдренчу, — он мог также при случае выдернуть затычку из пивного бочонка с такой же легкостью, как больной зуб, нацедить пива так же ловко, как пустить кровь, и ополоснуть добрым элем только что подстриженные им усы. Однако все эти занятия были у него строго разграничены.

Над его цирюльней на Флит-стрит выступала длинная загадочная вывеска, размалеванная цветными полосами, которые должны были изображать ленты, украшавшие эту эмблему в прежние времена. В окне красовались зубы, нанизанные рядами на нити словно четки, а также чаши с красным лоскутом на дне, напоминавшим кровь, в знак того, что клиентам здесь «вкупе с ценными наставлениями» отворяют кровь, ставят банки и прикладывают шпанские мушки. Между тем о более доходных, но менее благородных манипуляциях над головой и бородой упоминалось коротко и деловито. В цирюльне стоял протертый кожаный стул для посетителей и висела гитара, по-тогдашнему кифара, или цитра, которой мог развлекаться клиент, покуда Бенджамин трудился над его предшественником, и которая поэтому зачастую в переносном смысле терзала уши клиентов, в то время как бритва терзала их подбородки в буквальном. Словом, все в этом заведении говорило о том, что его двуликий хозяин с одинаковым успехом исполняет обязанности и хирурга и брадобрея.

Однако в доме была еще задняя комнатка, негласно используемая как распивочная, которая имела отдельный вход с глухой изогнутой улочки, посредством множества проулков и проходных дворов сообщавшейся обходным путем с Флит-стрит. С заведением Бенджамина, открытым для всех желающих, сей тайный храм Бахуса соединялся длинным узким коридором; в этой комнатке несколько старых пьяниц имели обыкновение пропускать утреннюю чарочку, а другие потягивали свою четверть пинты спиртного, стыдливо войдя в цирюльню якобы для того, чтобы побриться. Кроме того, из этого укромного уголка отдельный ход вел в покои миссис Урсулы, которая, как предполагали, пользовалась им для своих многообразных дел, когда ей самой требовалось выйти из дому незамеченной или приходилось впускать клиентов и заказчиков, не желавших навещать ее открыто.