Щепки плахи, осколки секиры. Губитель максаров - Юрий Брайдер

— Не иначе как заграничный, — бабушка покачала головой не то с завистью, не то с осуждением. — Я таких кружевов отродясь не видывала,

— И не увидишь, — рассмеялась Лилечка. — Их только лет через двести научатся делать.

— Что же ты музыкальный инструмент не захватила? — поинтересовалась бабушка. — Мы бы с тобой частушки спели. А не то тут скука кромешная… Аль нести тяжело было?

— Инструмент наш, бабуся, за тридевять земель отсюда остался. Ничего, мы и под барабан споем,

— А это кто с тобой? — Анаун перевела, наконец, взгляд на Леву Цыпфа, сидевшего на высоких носилках, как петух на жердочке. — Важный такой, в очках… На счетовода похож.

— Это мой друг, — ответила Лилечка несколько уклончиво.

— Хахаль, что ли? — не унималась бабушка.

— Ну как тебе сказать… — замялась внучка. — Между нами ничего нет, но он мне нравится. Может, и обвенчаемся, если все нормально будет.

— А сейчас, стало быть, ненормально? — Бабушка поджала бесцветные губы.

— Ой, бабуся, ты просто не в курсе дела, — поморщилась Лилечка. — Живешь тут… как медведица в берлоге. А в Отчине такое творится, что просто ужас дикий! Ну только об этом потом. Не хочу себе настроение портить… Лева, иди сюда! Познакомься с моей любимой бабусей.

— Анна Петровна! — необычайно широкий регистр голоса позволял королеве саванны легко переходить с нежного сопрано на грубый бас.

Цыпф галантно чмокнул ее красную натруженную длань, протянутую для рукопожатия и в свою очередь представился:

— Лев Борисович Цыпф.

— Ну на Борисовича, ты, положим, еще не тянешь, — сказала бабушка несколько холодновато. — Пока в Левках походишь, а там видно будет. Сам-то из каких будешь?

— Сирота. Родителей не помню, — смиренно объяснил Цыпф. — А родился скорее всего в Талашевске.

— В Талашевске этом спокон веку толковых ребят не водилось, — вздохнула бабушка. — Пьешь, небось, горькую?

— Как раз и нет! — заступилась за своего дружка Лилечка. — Он, бабуся, знаешь какой умный! Тысячу книжек прочел. И все языки знает.

— Не может быть! — удивилась бабушка, — И тарабарщину тутошнюю тоже?

— А как же! — Лилечка ободряюще погладила Цыпфа по голове. — Испытай, ежели не веришь.

— Пусть тогда скажет этим сучкам черномазым, чтобы не валялись задницей кверху, а бежали в горницу угощение гостям дорогим подавать.

Задача была несложная, и Лева Цыпф постарался лицом в грязь не ударить, но его энергичная команда возымела действие только после того, как по совету Анны Петровны он добавил, что обращается к коленопреклоненной челяди от лица их милостивой и милосердной госпожи.

Вновь ударили барабаны, празднично разодетая публика, окружавшая дом королевы, пустилась в пляску, а прислуга поволокла в трапезную глиняные кувшины с бормотухой и кислым молоком, деревянные подносы с горячими закусками, корзины с фруктами и стопки свежих лепешек.

Бабушка, обняв Лилечку и Цыпфа за плечи, провела их под своды своего сумрачного и прохладного жилища, где трогательные салфеточки, фарфоровые слоники и ширпотребовский хрусталь соседствовали с парадными щитами, ритуальными масками и звериными шкурами.

Глинобитный пол был сплошь устлан коврами — и кастильскими, тонкой мавританской работы, и местными, грубыми, зато необычайно пестрыми, и войлочными татарскими паласами. Но жемчужиной этой коллекции было жаккардовое изделие Талашевской текстильной фабрики. Этот ковер, некогда украшавший тамошний Дом культуры, носил название «Дружба народов». На нем были изображены три женщины разного цвета кожи — белая, черная и желтая. Соединив руки, они вздымали над собой голубя мира, больше похожего на рахитичную курицу.

Самые почетные места располагались вокруг этого самого сомнительного, голубя. Анна Петровна, кряхтя, присела первой и похлопала рукой по ковру, приглашая гостей последовать ее примеру.

— Уж не обессудьте, — сказала она при этом. — Стульев не держим. Привыкайте.

— Бабуся, ты меня за кого-то другого принимаешь, — сказала Лилечка не без бахвальства. — Ты про неудобства говоришь, а я к кошмарным бедам давно привыкла. Меня, между прочим, и на кол сажали, и на горячей сковороде плясать заставляли, и в райской речке топили, и в ад кромешный затаскивали.

— Бедненькая ты моя, кровинушка ты моя единственная, дите неразумное! — запричитала бабушка. — Да кто же это посмел так над тобой изгаляться? Ты мне только словечко шепни, я на него своих сатаноидов черных напущу! И дня не пройдет, как его поганая шкура на нашем заборе сушиться будет!

— Верю, бабуся, — кивнула Лилечка, косясь на приготовленное угощение. — Но об этом чуть позже. Зачем аппетит портить?

— А ведь и верно, — спохватилась бабушка и взмахнула костяной дубинкой, которую украшал пышный султан из человеческих волос. — Вы, чай, голодные. Как говорится, начнем, благословясь.

Все участники пира, до сих пор находящиеся на ногах, присели и стали хватать первое, что подворачивалось им под руки. Предпочтение отдавалось сосудам для хранения жидкости. Сразу запахло худо сваренной и плохо очищенной сивухой.

— Ешьте, детки, — Анна Петровна стала подтягивать к себе подносы и корзины. — Сил набирайтесь. Мяска хотите?

— Не отказался бы. — Лева сглотнул слюну и раскрыл свой перочинный нож. — Это свинина или говядина?

— Еще лучше! — похвалилась гостеприимная хозяйка. — Молодая мартышка. Тебе ребрышко или лапку?

Лилечка, заметив, что Лева впал в некоторое замешательство, немедленно пришла ему на помощь.

— Мы этого мяса так недавно наелись, что даже глядеть на него не можем. Вот рыбки бы с удовольствием попробовали. Вон там что, рыбка?

— Почти. А на самом деле молодые крокодильчики. Минтаю не уступят. Филе нежное и костей почти нет.

— С тобой, бабуся, все ясно, — констатировала Лилечка. — Мартышки, крокодильчики… А змей или скорпионов сегодня в меню нет?

— Вот чего нет, того нет, — призналась бабушка. — Из насекомых одна саранча имеется. Сама, между прочим, вялила.

— Саранчой нас не удивишь. В Отчине саранчой собак кормят. Ты бы нас, бабуся, чем-нибудь людским угостила. Вспомни, какой ты борщ умела готовить. А кашу гречневую! А пироги с капустой!

— Я бы сготовила. Если бы вы капусту, свеклу и гречку с собой принесли, — обиделась Анна Петровна. — Не угодишь на вас… Тут, между прочим, огородов нет. И никакого скота домашнего, кроме коров. А их есть не полагается. Вот и приходится всякими гадами питаться. Хорошо еще, если корешок какой-нибудь откопаешь… Нечего вам здесь кочевряжиться. Ешьте, что дают.