Се, творю - Вячеслав Рыбаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Некоторое время он отчужденно смотрел на нее, будто не узнавая, и собирался с мыслями. Не собрался.
– Ты почему такая мокрая? – спросил он.
– Дождь, – объяснила она виновато.
– А зонтик?
– Ненавижу, – сказала она.
Ни раньше, ни позже дверь квартиры напротив принялась звякать замками, и разговор прервался, не начавшись. Сима коротко оглянулась на звук и тут же снова уставилась Вовке в лицо. Тяжелая дверь отворилась, и на площадку, ведя на поводке задорную упругую таксу, вышел сосед-пенсионер. Мельком глянул на Вовку, с интересом оглядел Симу. Впрочем, кроме длинной широкой куртки с капюшоном вместо головы и на ножках сейчас ничего было не разглядеть; и даже ножки обезличивались широкими штанами, до колен темными от впитавшегося дождя. Такса вприпрыжку дернулась нюхаться, сосед потянул ее назад, и она, нехотя повинуясь, брюзгливо тявкнула.
– Здравствуйте, Анатолий Кузьмич, – сказал Вовка.
– Здравствуйте, Володя, – сказал сосед. – Как у вас дела? Ничего нового не слышно?
– Нет, – сказал Вовка.
Сосед покачал головой сокрушенно, пробормотал: «Вы смотрите, что делается…» – и подошел к двери лифта. Лифт, наверное, после Симы, был тут как тут. От нажатия кнопки двери торопко разъехались, точно им не терпелось увезти старика вниз. Таксе тоже не терпелось, и она, возбужденно крутя хвостом, вся в предвкушении, перемахнула узкую пропасть, отделявшую площадку лестницы от пола кабины; перешагивая вслед за ней через эту расселину, сосед будто вспомнил что-то, обернулся и уже изнутри, с гулко просевшего под его ногой пола, спросил:
– А как Наталья Арсеньевна?
Вовка молча посмотрел ему в глаза. Старик помялся, неловко отвернулся и тиснул кнопку первого этажа. Двери съехались. Внутри шахты что-то высморкалось с металлическим призвуком и загудело, удаляясь.
– Ты один? – спросила Сима.
Мама с Фомичевым должны были приехать завтра. Что-то задержало их, то ли какие-то дела, то ли, может, и здоровье – по телефону мама не стала распространяться. Голос у нее был ужасный – такого голоса Вовка у мамы просто не помнил. Но было ли это из-за здешних событий или по каким-то тамошним, их собственным причинам, Вовка не знал.
– Да, – сказал он.
Она помолчала.
– Ты меня впустишь?
Он помедлил, заторможенно пытаясь понять, чего она хочет от него, потом дважды беззвучно похлопал себя ладонью по лбу: прости мол, голова никакая. Молча отступил на шаг в сторону. Она вошла. Он закрыл дверь. Она с явным облегчением поставила сумку на пол, сняла куртку.
– Куда деть? – спросила она. – С нее еще капает.
Он опять не сразу понял, что ей надо. Капает… Ну и что? Куда девают куртки? Потом ответил:
– Все равно.
Тогда она просто повесила ее на вешалку в ряд с их обычной одеждой, так внезапно потерявшей смысл. Вот элегантный расхожий теть-Наташин плащ, вот потрепанная любимая куртка отца – сколько Вовка помнил себя в этом доме, именно она тут и висела на этом штыре и зимой и летом.
И теперь висит.
То, что плащу с курткой ничего не сделалось и они спокойно висят, будто ни в чем не бывало, ранило, как кощунство.
Сима стащила одну кроссовку другой кроссовкой, потом другую – босой ногой. Не зная, как вести себя дальше, встала перед Вовкой, как лист перед травой. Он молча смотрел.
– Я вчера, когда услышала, что жену твоего папы увезли в больницу, подумала, что ты можешь тут проголодаться, – сказала она. Помолчала, заглядывая ему в глаза и пытаясь понять, как он отнесся к ее словам. – Через справочное узнала адрес… ты же телефон мне дал тогда… Сварю тебе суп и уйду. – Опять помолчала. Он был как деревянный. – Она там надолго?
– Не знаю, – сказал он.
– Ну, если надолго, я еще приду, – сказала она.
– Мы ребенка потеряли, – сказал он. У него задрожали губы и подбородок. Он прижал их ладонью.
– Господи… – тихо сказала Сима. – Об этом не…
– А я даже не знал, как к нему относиться. У папы будет сын, и не от мамы. Я злился почему-то. А сейчас сижу и думаю: ведь это был бы брат мне. – Запнулся и вдруг добавил нежно: – Раскосенький…
Некоторое время Сима стояла молча, потом призналась неловко:
– Ужас.
А он, пока она беспомощно молчала, уже пожалел, что разоткровенничался.
– Да ладно, – сказал он. – Прости. Не буду тебя грузить.
– Как это не будешь? – спросила она. – А зачем, по-твоему, я тут?
– Кто ж тебя разберет, – проговорил он.
– Проще простого, – сказала она. Встряхнулась и спросила: – Где у тебя кухня?
– Ты серьезно, что ли?
Она не удостоила его ответом, просто пожала плечами. Он показал: туда. Она с усилием оторвала сумку от пола и, обеими руками держа ее впереди себя, повернулась и босиком поковыляла прочь по коридору.
– У тебя штаны мокрые, – наконец заметил он. – Ты не простудишься?
Он смотрел на нее сзади и снова не увидел, как заалела ее шея под подбородком.
– На мне быстрее высохнет, – неловко сказала она. Вошла, увидела многозначительно торчащую посреди пустого стола бутылку. Оглянулась и храбро предложила:
– Хочешь, вместе выпьем?
– Еще не хватало мне детей спаивать, – пробормотал он, заходя в кухню за ней следом. Она взгромоздила сумку на стул, рывком раздернула ее, выставив на обозрение полные снеди потроха, и сказала:
– Если ты еще раз назовешь меня типа ребенком, я тебе морду набью.
Что-то слегка похожее на улыбку мимолетно коснулось его губ. Он сказал:
– В огороде воробей отдубасил кошку, а потом пообещал оторвать ей бошку.
– Одной левой, – деловито заверила она. – Картошка у тебя есть?
– Да.
– Тогда я твою буду пользовать, а ту, что купила, оставлю, она посвежее…
Не понимая, что происходит, и не в силах задумываться сейчас еще и об этом, он тупо уселся на свое прежнее место, на стул верхом, к столу и к бутылке спиной.
И стал смотреть, как Сима, точно хозяйничала тут много лет, споро выкладывает из сумки на стол пакеты и свертки, потом, как хирург перед операцией, моет руки над кухонной раковиной, потом лезет в холодильник, в морозилку, в один шкаф и в другой, настенный, что-то там перебирает и рассматривает… Накатило неуместное умиротворение. Вовку потянуло в сон – он две ночи почти не спал. Но было бы, подумал он, жалко спать, пока она тут. Пока она тут, надо смотреть на нее.
– Слушай, а ты правда физический гений? – спросил он.
– Рано судить, – бесстрастно ответила она, не оборачиваясь. Выбрала кастрюлю, поставила ее под кран набрать воды. – Мне это интересно, нравится. Но если бы то, что дело нравится, гарантировало успех, то… жизнь была бы гораздо счастливее. А почему ты спросил?
Он помедлил.
– А не знаю. Так… Тебе с папой было бы интересно, наверное…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});