Семейство Доддов за границей - Чарльз Ливер

Тайвертонъ поспѣшилъ выслать всѣхъ изъ комнаты, говоря дочерямъ, чтобъ онѣ успокоились, и потомъ, затворивъ дверь, усѣлся подлѣ меня.

— Ничего, не бойтесь, пустяки, сказалъ онъ мнѣ ободрительнымъ тономъ:- дѣло обошлось неважною царапиною, которая заживетъ черезъ два дня.

— Что такое вы говорите? сказалъ я.

— Пустяки, впередъ вы будете осторожнѣе, сказалъ онъ, улыбаясь. — впрочемъ, вы ударили по опасному мѣсту, и ваше орудіе несовсѣмъ-удобно для деликатныхъ операціи.

— Вы хотите свести меня съ ума, лордъ? Я васъ не могу понять; объясните, о чемъ вы говорите.

— Не безпокойтесь, дѣло неочень-важно; я умѣю ладить съ этими молодцами: сунуть ему двадцать-пять наполеондоровъ — и онъ будетъ доволенъ.

— Вы раздражаете, оскорбляете меня! Пожалуйста, оставьте меня одного.

— Ну, не сердитесь же хоть на меня, Доддъ, сказалъ онъ своимъ ласковымъ голосомъ: — и знаю, это случилось нечаянно, вы не имѣли намѣренія…

— Что случилось нечаянно? какого намѣренія не имѣлъ я? вскричалъ я въ бѣшенствѣ.

Онъ въ отвѣтъ размахнулся палкою удочки и захохоталъ.

— Вы хотите сказать, что я ударилъ этого негодяя? закричалъ я.

— Ничего, большой бѣды не вышло.

— Вы говорите, что я ударилъ его? отвѣчайте же.

— Мнѣ было бъ очень-пріятно думать, что вы его не ударили. Другъ друга они колотятъ безъ церемоніи; но не любятъ, чтобъ ихъ били англичане. Да успокоитесь же: къ завтрему все будетъ устроено. Докторъ дастъ свидѣтельство о раздраженномъ состояніи нервъ, мозга и тому подобное. Мы докажемъ, что вы не можете отвѣчать за свои поступки.

— Вы удостовѣритесь въ основательности нашей теоріи, если будете продолжать бѣсить меня, сказалъ я, въ ярости стиснувъ зубы.

— Дѣло такимъ образомъ уладится; конечно, оно будетъ стоить денегъ; безъ этого не обойдется; но, по-крайней-мѣрѣ, мы постараемся избавить васъ отъ ареста.

— Пошлите ко мнѣ Кери! Пошлите ко мнѣ дочь! сказалъ я, чувствуя, что изнемогаю.

— Но лучше ли намъ окончательно согласиться?…

— Пошлите ко мнѣ Кери, лордъ, и оставьте меня въ покоѣ, сказалъ я выразительнымъ голосомъ. Онъ ушелъ изъ комнаты и черезъ минуту вошла Кери.

— Успокойтесь, успокойтесь, милый папа, сказала она: — еслибъ онъ не былъ дурной человѣкъ, то не сталъ бы жаловаться.

— И ты въ заговорѣ противъ меня? И ты принимаешь сторону враговъ?

— Нѣтъ, сказала она, обнимая меня:- я знаю, что еслибъ этотъ обманщикъ не оскорбилъ васъ, не угрожалъ вашей безопасности, вы никогда бы не сдѣлали этого, папа.

Мнѣ стыдно признаться, милый Томъ, но болѣзнь и кровопусканіи такъ ослабили мой духъ, что я заплакалъ отъ мысли о невозможности опровергнуть выдумку бездѣльника. Даже моя милая Кери вѣрила ей!

— Мнѣ надобно уснуть, мой другъ, я слишкомъ-утомленъ.

— Усните, папа, это лучше всего, сказала она, тихо опуская занавѣсы оконъ и садясь у моей постели.

Я притворился, что сплю, хотя не могъ задремать ни на минуту. Я все думалъ о томъ, что уличенъ передъ всѣми, даже передъ моей Кери, въ проступкѣ, котораго не дѣлалъ. Черезъ нѣсколько времени послышался шопотъ: «его надобно разбудятъ»;- «какъ ему сказать объ этомъ?» Я отозвался: — «Что такое?»

— Пусть передастъ ему Кери, сказала мистриссъ Д., поспѣшно, удаляясь изъ комнаты. Кери опятъ сѣла у моей постели и нѣжно начала спрашивать, какъ я себя чувствую; но я просилъ ее скорѣе сказать, въ чемъ дѣло.

— Ничего, папа, ничего; простая формальность — не больше. Гадкій Джіакомо, несмотря на всѣ старанія лорда Джорджа уговорить его, подалъ на васъ жалобу въ судъ.

— Ну, что же далѣе?

— Судья принялъ его жалобу и далъ предписаніе…

— Арестовать меня?

— Не безпокойтесь, милый папа: это одна формальность; полицейскій служитель самъ говоритъ…

— Такъ онъ здѣсь? въ нашемъ домѣ?

— Не тревожтесь, милый папа: увѣряю васъ, все устроится прекрасно. Полицейскій служитель хочетъ только видѣть васъ, чтобъ удостовѣриться въ невозможности взять васъ…

— Въ тюрьму, гдѣ сидятъ воры?

— Папа, я не буду безпокоить васъ своими словами, если вы такъ гнѣваетесь. Впрочемъ, вы ужь знаете все; и если только вы позволите полицейскому служителю войдти на минуту въ вашу комнату, отъ васъ больше ничего не потребуютъ.

— Готовъ принять его, сказалъ я унылымъ тономъ, и Кори пошла сказать объ этомъ.

Черезъ пять минутъ полицейскій служитель вошелъ, въ-сопровожденіи четырехъ вооруженныхъ солдатъ, которые построились во фронтъ и съ трескомъ опустили свои карабины «къ ногѣ». Предводитель ихъ посмотрѣлъ на мою фигуру съ очевиднымъ изумленіемъ: онъ вѣроятно ожидалъ найдти въ преступникѣ гиганта съ атлетическими формами, а не жалкое существо, едва-владѣющее ослабѣвшими членами. Видъ комнаты также не соотвѣтствовалъ его предположеніямъ: напрасно искалъ онъ глазами арсенала съ смертоносными орудіями, или хоть какихъ-нибудь оборонительныхъ орудій.

— Это господинъ милордъ? сказалъ онъ наконецъ, обращаясь къ Кери. Она кивнула головой.

— Спроси у него, какъ зовутъ его самого, сказалъ я Кери: мнѣ любопытно это.

— Меня зовутъ — отвѣчалъ онъ звучнымъ голосомъ — меня зовутъ Александро Лампорекко. Съ этими словами онъ скомандовалъ своей свитѣ: «на лѣво-кругомъ, маршъ» и они вышли воинскимъ порядкомъ. За дверью сказалъ онъ имъ шопотомъ нѣсколько словъ и въ корридорѣ, передъ моею комнатою, неумолкаемо раздавались съ той минуты мѣрные шаги часоваго.

— Это также формальность, Кери — не правда ли? сказалъ я. Я былъ въ бѣшенствѣ, хотѣлъ вскочить, броситься въ корридоръ… и не знаю, чего бъ я тамъ не надѣлалъ; но слабость моя была такъ велика, что, едва приподнявшись, я упалъ на кровать и зарыдалъ какъ ребенокъ; потомъ овладѣла мною совершенная апатія. Напрасно старались они разогнать во мнѣ уныніе, пробудить любопытство, или хотя безпокойство: я оставался совершенно-безчувственнымъ.

На девятый день, когда я завтракалъ, Кери, подавая мнѣ телячью котлетку, сказала, улыбаясь:

— Папа, не думаете ли вы, что хорошо было бы для васъ подышать чистымъ воздухомъ? Погода нынѣ прекрасная.

— Да вѣдь я арестантъ; вѣдь меня считаютъ убійцею и приговорили къ вѣчному заключенію въ этой комнатѣ.

— Папа, не гнѣвайтесь такъ; вы знаете, у иностранцевъ всегда поднимается шумъ изъ пустяковъ; они преувеличиваютъ до смѣшнаго каждую бездѣлицу. Что дѣлать? надобно сообразоваться съ ихъ обычаями.

— Къ чему все это ведетъ, Кери?

— Просто къ тому только, что вы, милый папа, одѣнетесь и поѣдете въ городъ. Ваше дѣло будетъ производиться въ судѣ, если вамъ угодно будетъ явиться. Я убѣждена, что оно кончится въ пять минутъ, и съ нетерпѣніемъ желаю, чтобъ оно рѣшилось скорѣе.

Не стану повторять убѣжденіи, которыя внушала ей доброта и любовь къ бѣдному отцу. Развязка была та, что я выбрился, одѣлся и поѣхалъ по тихому озеру въ сосѣдній городокъ.

Кери поѣхала со мною, зная, какъ говорила она, что это будетъ мнѣ пріятно. И она не ошибалась, моя милая. Сцена, окружавшая насъ, была дивно-прекрасна: горы, зеркальное озеро, свѣтлое, голубое небо, роскошная растительность береговъ… я не могу описать этого, какъ Байронъ или Шелли; но природа дѣйствуетъ и на ничтожнаго человѣка такъ же, какъ на великихъ поэтовъ. Я былъ въ тихомъ, сладкомъ забвеніи о всѣхъ житейскихъ дрязгахъ, когда мы подъѣхали къ городу и вошли въ судъ, гдѣ ждалъ насъ мой адвокатъ, синьйоръ Мастуччіо. Какъ производился судъ — не буду вамъ расказывать; довольно того, что меня присудили заплатить раненому (ктожъ его ранилъ? вѣрно не я) семь-сотъ цванциггеровъ вознагражденія, уплатить его расходы на леченіе и прочее. «Но гдѣ же такъ производятся дѣла? сказалъ я своему адвокату, выслушавъ приговоръ:- президентъ суда самъ училъ моего обвинителя, Джіакомо, что ему говорить»

— Да, Винченціо Лампорекко ловкій человѣкъ.

— Что вы говорите? Онъ другъ Джіакомо?

— Онъ его отецъ.

— А полицейскій, который арестовалъ меня?

— Братъ Джіакомо. Одинъ изъ ассессоровъ суда, Луиджи Лампорекко, двоюродный братъ ему.

— Я надѣюсь по-крайней-мѣрѣ, что вы, синьйоръ Мастуччіо, не подвергнетесь мщенію этой могущественной фамиліи за то, что защищали меня?

— Не безпокойтесь, моя мать изъ-рода Лампорекко.

Можете легко понять, милый Томъ, что послѣ этого мое прощаніе съ судьями было неочень-любезно. Потому вечеромъ въ тотъ же день я получилъ приказаніе выѣхать изъ Ломбардо-венеціанскихъ владѣній въ-теченіе двадцати-четырехъ часовъ.

Куда мы теперь отправимся? Назначенъ фамильный совѣтъ, на которомъ я предложу ѣхать въ Парму. Англійскіе туристы не имѣютъ привычки портить своимъ присутствіемъ этотъ маленькій городокъ, находя, что онъ скученъ, не представляетъ никакихъ развлеченій, ничего интереснаго. Тѣмъ лучше.

Лордъ Джорджъ получилъ какое-то письмо. Прочитавъ его, отправился къ мистриссъ Д., пригласивъ съ собою Мери Анну. Они о чемъ-то жарко и долго толковали. Но ни Кери, ни мнѣ великая тайна не сообщена: мы, вѣроятно; недостойны знать ее.