Тезей (другой вариант перевода) - Мэри Рено

- Слушай, Пириф, ты кто? Повелитель людей или похититель коров? Я пришел посмотреть, - сказал я и потянулся за своим щитом.

- Считай меня похитителем коров. Таким, что знает толк и умеет выбрать.

Его яркие большие глаза были дерзки, но ленивы и беззлобны. Как у кошки, пока она не прыгнет.

- Прекрасно, - говорю. - Это мне и говорили про тебя. Ну что ж, придется нам с тобой выяснить - стоит ли выбирать моих.

Я отдал вожжи мальчику, и тот ухватился за них, будто в них была вся его жизнь. А я с оружием спрыгнул с колесницы.

Мы стояли лицом к лицу... И тут я почувствовал, что никогда прежде не видел человека, которого мне так не хотелось бы убивать.

Он тоже не рвался в драку, а стоял, опершись на копье.

- Ты, как видно, любишь неприятности, - говорит. - Что ж, раз ты пришел ко мне - я не могу отказать. Я сделаю собачью радость из тебя, как из любого, кто хорошо попросит. А как будут стонать бабы над твоим телом!.. Я слышал, они тебя любили...

- Не беспокойся, - говорю. - Ни одна зато не будет стонать под твоим. Когда мы с тобой поладим, ты будешь ублажать не женщин, а ворон.

- Ворон? - он снова поднял брови. - Так ты сам не собираешься меня сожрать? Ты, значит, не таков, как я слыхал!

- Тебе бы стоило почаще вылезать из пещеры, чтоб узнать обычаи людей, живущих в домах...

Он рассмеялся, стоя с опущенным щитом, так что правая сторона его тела была открыта; он знал, что я не нападу на него врасплох... Но ни к чему было тянуть, ни к чему жалеть, что мы не встретились как-нибудь по-другому.

- Послушай, Пириф, - сказал я. - Этот мальчик принес мне твой вызов. Он священный вестник, так что если я паду - не искушай судьбу. А теперь давай не будем лаяться, словно бабы у колодца над разбитым кувшином. К бою - и испытаем нашу бронзу!..

Я закрылся щитом. Он постоял, глядя на меня своими зелеными кошачьими глазами... И вдруг - выдернул руку из перевязи своего высокого щита, так что тот со звоном упал наземь, и отбросил в сторону копье.

- Нет, клянусь Аполлоном! Люди мы или бешеные собаки?!.. Если я тебя убью, то тебя ведь не станет, и я уже никогда не смогу тебя узнать... Громы Зевса! Ты пришел ко мне один, с мальчишкой-оруженосцем, веря в мою честь. Это я - твой враг!.. Каков же ты с друзьями?

При этих словах мне почудилось, что бог, следивший сверху, спустился на землю и встал между нами. Камень свалился с сердца - и копье выпало из руки... Нога сама сделала шаг вперед, и я протянул руку. Его - с синей змеей вокруг кисти - потянулась навстречу; и казалось, я всю жизнь знал это пожатие.

- Попробуй, - говорю. - Увидишь.

Лапифы ворчали сквозь свои заросли.

- Слушай, - сказал он. - Давай всё уладим. Я заплачу твой штраф за кражу скота. Поход был удачным, трюмы у меня полны, так что расчет с долгами меня не разорит. Ты царь - ты судишь... Если бы тебе нельзя было верить - ты ни за что не поверил бы мне.

Я рассмеялся:

- По-моему, старина Ойнопс уже свел свои счеты. А меня угостишь когда-нибудь - и будем квиты.

- Идет, я тебя приглашу к себе на свадьбу!

Мы обменялись кинжалами в залог дружбы. На моем была золотая чеканка царь на колеснице охотится на львов... Его был лапифской работы и очень хороший, - глядя на лапифов, не подумаешь, - рукоять усыпана золотыми зернами, а по клинку бегут серебряные кони.

Когда мы обнялись, скрепляя зарок дружбы, я вспомнил про мальчика, пришедшего со мной смотреть на поединок. Он не казался разочарованным. И даже лапифы, - когда до их тупых голов дошло что к чему, - они тоже разразились радостными кликами и зазвенели щитами.

Я чувствовал - как это бывает иногда, - что встретил демона своей судьбы. Я не знал, что принесет он - добро или зло, - но сам по себе он был хорош. Так лев хорош своей красотой и доблестью, хоть он и пожирает твое стадо; он рычит на копья над оградой, и факелы высекают искры из его золотых глаз, - и ты любишь его, хочешь того или нет.

6

Мы принесли жертвы и славно попировали вместе; для меня было само собой, что он останется погостить в Афинах.

- С радостью, - сказал он, - но только после охоты в Калидоне. Похоже, что я пришел на юг раньше новостей, а у них там объявился один из тех гигантских вепрей, что насылает Бендида.

Это Владычицу Луны так зовут у них в горах; в нем было не меньше лапифского, чем эллинского.

- Как? - Я удивился. - Я же убил ту свинью в Мегаре; я думал, больше таких нет.

- Если вслушаться в легенды кентавров, то раньше они встречались в изобилии...

Его греческий был местами неуклюже-ходульным: слышна была работа его наставника, ведь у них даже при дворе говорили на нем редко. В остальном его язык был прибрежным пиратским жаргоном, и если у него он звучал лучше, чем у его людей, то только потому, что он сам был умнее их.

- ... они говорят, их предки уничтожали их отравленными стрелами. Они, понимаешь, не охотятся благородно, они слишком дики...

Я подумал о его банде лапифов и подивился, что это за люди такие, которые даже этим кажутся дикими.

- Они едят мясо сырым, - сказал он, - и если спускаются со своих гор, то только для какой-нибудь пакости. Если бы свиньи перебили их предков, я бы не огорчился. Или если б их отцы устряпали свиней - тоже было б нехудо... Кентавры и сами-то достаточное проклятие, но вот и свиньи тоже появляются иногда.

Я, было, обиделся на него за отказ быть моим гостем, но у него всегда находилось что сказать, так что рассердиться на него было невозможно.

- В Калидоне, - сказал он, - они пожертвовали нескольких девственниц Артемиде. - На этот раз он вспомнил ее эллинское имя. - Трех они сожгли, а трех отправили на корабле на север, в то ее святилище, где девушки приносят в жертву мужчин. Но она послала им знамение, что ей надо вепря. Чем они ей не угодили - не знаю; но она такая богиня, что с ней надо считаться, ее даже кентавры остерегаются... Потому царь объявил охоту и дом открытый для воинов. Этого - прости меня, Тезей, - я пропустить не могу. Дружба дорога, но честь - дороже...

Я почти видел наставника, вдалбливающего в него древние баллады. И тут он добавил:

- Слушай, - говорит, - нам вовсе незачем разбивать компанию, мы поедем вместе!

Я открыл было рот сказать: "У меня много дел..." Но ведь я уже годы пахал как вол - без отдыха, - хорошо было бы прогуляться на запад с Пирифом и его лапифами!.. Это меня искушало, словно нежный взгляд чужой жены.

Он засмеялся:

- Ты сможешь размять ноги на корабле, я ведь оставлял место для твоего стада.

Я был еще молод. Недалеко за спиной был Истмийский поход, когда на заре не знал, что принесет день; был Крит и все его прелести... Мне было знамение от Посейдона: я родился, чтобы быть царем. Пока я шел к этому, всё во мне было подчинено одной цели; теперь эта цель была достигнута, и у царя было много работы... Но был еще и другой Тезей, томящийся в бездействии, - и Пириф понял это сразу. И я сказал:

- А почему бы и нет?

Так я забросил свои дела и подался в Калидон. Я видел, как катили корабли через мирный Истм, видел синь Коринфского залива меж гор и Калидон в его устье... И это была славная охота: великие подвиги, отличная компания, роскошный пир... Кончилось всё это скверно: с той охоты пошла кровавая вражда в их царской семье, и как часто бывает - погиб лучший... Но тогда все неприятности были еще впереди - и был великий победный пир в честь юного Мелеагра и длинноногой охотницы, с которой он поделил приз. Но лица вокруг стола уже потускнели в моей памяти, и оглядываясь назад, я повсюду вижу Пирифа.

Я был любовником многих женщин, но мужчины - никогда. Так же и он, и наша дружба этого не изменила... Но брал ли я копье или лиру, поднимался ли на колесницу, подзывал ли собаку или ловил женский взгляд - я всегда видел перед собой его глаза. В нашей дружбе была примесь соперничества, и даже в нашем доверии - какой-то страх, что ли... С первого дня, как я его встретил, я доверил бы ему любимую женщину или свою спину в битве, - то же и он... Но я сам сомневался в тех своих качествах, за которые он любил меня всего больше; а он умел вызвать их - как птицу из лесу высвистывал.

Возвращаясь из Калидона, я свернул с пути к дому. На север, в Фессалию, погостить у его отца. Мы двигались быстро, напрямик, с теми людьми, что он смог забрать с кораблей, не ослабляя команды. Он говорил, это для скорости; но как я видел - из любви к опасностям. Мы их навидались вдоволь: и волков, и разбойников, и леопардов, и морозов в горах... Однажды, когда тропа завела нас на отвесную стену узкого ущелья, мы попали в ураган. Ущелье пело, как огромная каменная флейта, руки бога ветров тянули и рвали наши щиты - и нас бы сдуло, если б мы не уложили их на тропу и не наполнили доверху камнями. Один лапиф улетел-таки.

Наконец мы увидели сверху долины Фессалии, где плодородные земли лежат отдельными клочками меж длинных хребтов, одетых лесом... Лапифы разбили лагерь у источника и молились богу его реки; потом умылись и причесались, побрили верхнюю губу, поправили бороды... Оказалось, что они приятные и вполне достойные люди, и на три четверти эллины. Когда они зажгли сигнальный дым - дворцовая стража вышла нас встречать. Тогда я впервые увидел подлинное богатство лапифов; оно не растет из земли, а бегает по ней, с громом, милым Посейдону. Фессалия -родина больших коней, тех что могут нести человека.