Женщины его Превосходительства (СИ) - Кам Ольга

Момент, и я выскальзываю из его рук. Медленно. Оседаю на колени. На пол. У его ног.

– Пожалуйста, – шепчу. Выплевываю перед собой мольбу. Молитву. Последний шанс.

Бесполезно.

Я не умру. Я точно знаю, что сейчас не умру. Сердце не остановится. Оно сильное. Оно будет биться несмотря ни на что. Часы будут отсчитывать положенные им минуты. Все будет продолжаться в том же духе, что и вчера. Ничего не изменится. Я не умру.

Когда выхожу за дверь, прислоняюсь лбом к стене и так стою, глотая соленые слезы. Слизываю их с губ и размазываю по щекам. А все для того, чтобы не заорать. Чтобы не сорваться. Я и знать не знаю, что за стеной, он долго смотрит мне вслед, а потом закрывает глаза. Не шевелиться и больше ничего не делает. Еще долгое-долгое время.

Даже тогда мы слишком хорошо чувствовали друг друга. Чтобы так просто отпустить.

***

Его из меня по частям вынимали,

Как плод с пороком.

Я днями лежала под одеялом,

Дышала плохо.

Синела, бледнела, плевалась ядом,

Стекала пеной.

А он в это время бродил во взгляде,

Бежал по венам.

И доктор кричал надо мной медсестрам:

"Скорей зажимы!"

И тыкал мне в грудь чем-то острым-острым.

Все время мимо.

А тот, что по венам стекла осколком -

впивался в сердце...

И чудилось, он поправлял мне челку,

Просил раздеться...

Руками холодными под халатом

Гулял и взглядом,

Но доктор меня возвращал в палату

Седьмым разрядом.

Анна Тукина

Губы шепчут. Бесстрастно. Бессильно. На языке соль крови. Разводами. Рисунками. Темными прожилками.

Губы шепчут. Повторяют. Эхом. Слова. Со словами в воздух срывается сигаретный дым. Струится молочной змейкой. Растворяется. Рассеивается. Щиплет глаза. Путается в ресницах.

По-бл?дски тоскливо. Так тоскливо, что хочется выть. Тихо. Затолкав свое тело в угол. Зажав голову между ладонями. Согнуться пополам. И дотронуться лбом коленей. Прокусить кожу. До шрамов в форме зубов.

По-бл?дски вывернуто. Наизнанку. Как будто вспороли и выпотрошили. А потом еще и подвесили на крюк. Не сдохну. Видит Бог, не сдохну. Выдержу. А если выдержу, значит переживу. Перетерплю. Пересплю. Перетрахаю.

Но как же по-бл?дски больно. В каждом участке тела. Словно под пыткой. Выдержанной и изуверской. И ведь никаких инструментов не надо. И так ломает. Кости ломает и сухожилия рвет. Таким очень либеральным методом. Безоперационным. Безапелляционным. Проверенным. Когда изнутри, но в клочья.

Но как же по-бл?дски надрывно. До жалобного скулежа. До соплей и слюней. В коленопреклоненном положении. Ну, вспомни, ради себя вспомни, что-нибудь плохое. Что-нибудь, что возродит злость и обиду. Волчью ненависть. Чтобы вытащить себя из этой дыры. Черной и глубокой.

Пройдет, все обязательно пройдет. Сколько там ученые отводят под это чувство? Три месяца? Всего-то. А, кажется, что всю жизнь так и проведешь в позе убитого эмбриона. Так и будешь хрипло тянуть через легкие воздух и корчиться в муках. Ни хера. Максимум девяносто дней. Плюс-минус.

Отпустит, обязательно отпустит. Не способен организм находиться в столь длительном стрессе. Это, наверное, только первые сутки так тяжело. А потом сотрется. Вытрется, как рисунок на входном коврике. Выблюется.

Мать моя женщина, а вены как будто узлами. И нервы бантиками. Сворачиваются, скручиваются по всей площади обнаженного тела. В каждой клетке. До молекул. До атомов. До самой последней цепочки ДНК.

И в темноте как в болоте. Как в колодце из собственных страха и слез. Не вырваться и не вынырнуть. Только и остается захлебнуться. Забить дыхательные пути обидой и беспомощностью. И удавиться, жадно хватая ртом бесполезный воздух.

Да, почему же так невыносимо-то? Не подъемно. Словно сверху бросили пару тонн. А потом оставили. Подыхать. В страшных муках.

Не шевелюсь. Уже, кажется, сутки не шевелюсь. Вся комната забита белой пеленой дыма. На полу недопитый стакан с виски. Не шевелюсь. Не могу. Уже сутки. Лежу и считаю минуты, когда отпустит. Хоть немного, чтобы найти в себе силы подняться. Чтобы заставить себя начать хоть что-то делать. Куда-то идти. Начать заставить себя забывать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Не получается. Ни черта ничего не выходит. Я даже не знаю, где нахожусь. В каких именно четырех стенах. Сколько бы это не продолжалось, когда-нибудь все равно закончится. Я просто жду этого момента. Терпеливо и смиренно. Вся правда в ожидании. Всего лишь в нем.

Так и случается. Просто еще одним утром, не таким уж и прекрасным, я просыпаюсь и завариваю себе кофе. Методично и спокойно. Как будто нет ничего привычней этого занятия. Как будто каждое утро я только, так и начинаю.

Потом открываю окно и полной грудью вдыхаю морозный воздух.

И плевать, что в комнате сразу же становится холодно.

Очень холодно.

Глава 35

А потом будет новое утро…

Я закрою окно, чтобы холодный воздух не проскальзывал в комнату. Запахну плотнее халат и отправлюсь на кухню, где уже готов черный кофе. Первая сигарета, первый обжигающий глоток. Первые минуты после пробуждения. Тихие и ласковые. Под вкрадчивый аккомпанемент Мадонны.

Слишком рано. Едва светает. Пока можно не торопиться – спокойно пить кофе за небольшим стеклянным столом и задумчиво смотреть, как голубой дым струится между тонкими пальцами. Неподвижные мгновения, пограничные. Между реальностью и вымыслом. Когда с трудом понимаешь, что сон уже закончился. Его обрывки еще витают в сознании, пляшут яркими картинками перед глазами. Но потом замечаешь что-нибудь очень повседневное. Например, небрежно брошенный накануне ежедневник со списком дел, и все встает на свои места. Картинки разбиваются, образы исчезают. Только внутри, под ребрами остается ноющее чувство невесомости. Ненадолго. С третьим или пятым глотком и оно рассеивается.

Вот тогда можно начинать новый день. Без страха, что он превратится в испытание на прочность. В том числе, памяти. Надо только немного подождать. Все эти приступы воспоминаний, навеянных ночью, всегда проходят, если не разрешать себе в них погружаться. Если не подпускать их близко. Держать на расстоянии.

К счастью, такое случается все реже. Все реже я просыпаюсь с быстро бьющимся сердцем. Мне не снится ничего плохого. Впрочем, как и ничего конкретного. Штрихи. Наброски. Мгновения из прошлого. Но с привкусом чего-то очень нежного и приятного. Безмятежности или блаженства. Наверное, именно поэтому утром так остро ощущается чувство потери. Настолько остро, что приходиться запивать его горьким кофе. И вновь убеждать себя, что все уже давно прошло.

В конце концов, я научилась и этому. У меня были сотни ночей для оттачивания данного искусства. И сотни способов. Чтобы в результате утром испытывать лишь легкое разочарование.

Закрываю глаза и перевожу дыхание. Замираю так на несколько секунд, а потом быстро допиваю кофе и отправляюсь в душ. Через час не остается ни одной ненужной мысли.

Дальше по плану платье из тонкой шерсти цвета слоновой кости. Изящная нить жемчуга. Высокие сапоги и сумка в тон. Бледно-розовая помада оттенка «лиловый шелк». Легкий запах «Amarige». Уверенный взгляд на свое отражение в зеркале и довольная улыбка навстречу новому дню.

***

Он приглашает меня в ресторан. Хороший дорогой ресторан с прекрасным панорамным видом на город. Внимательным персоналом. И изысканной кухней. Я не видела его уже несколько месяцев. И ничего о нем не слышала.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Так что ради этого приглашения, отменяю все дела. Встречи. Съемки.

Он присылает за мной машину. Представительского класса. В его жестах все так же чувствуется безукоризненная сдержанность и учтивость. А также предусмотрительность и внимательность. Даже самые мелкие детали не ускользают от него. Я так и не научилась водить, предпочитая пользоваться такси. Он об этом помнит и делает все, чтобы не доставлять никаких неудобств.