Общество знания: История модернизации на Западе и в СССР - Геннадий Осипов

Таким ведомством и был Госплан. Главной его функцией было изучение и согласование экономических интересов. Разумеется, значимость тех или иных интересов определялась политическими условиями. На первом месте стояла, конечно, оборона, а значит, развитие обеспечивающих ее отраслей промышленности и т. д. Но это были осознанные политические решения, которые Госплан вписывал в общую систему всех других интересов. Советские плановики разработали и главный методологический инструмент — межотраслевой баланс. Госплан рассчитывал баланс потребностей и ресурсов, предвидя социальную и экономическую динамику[145].

Конкретные задания Госплана в количественном выражении часто выполнены не были, но это чисто формальная оценка планирования. Важно, в какой мере решались структурные задачи, поставленные пятилетними планами. Предвоенные пятилетки, которые должны были превратить Россию в индустриальную страну, полностью выполнили эту свою задачу. В советском хозяйстве были спроектированы и построены большие технико-социальные системы жизнеустройства России, которые позволили ей вырваться из исторической ловушки периферийного капитализма начала XX века, стать промышленно развитой и научной державой и в исторически короткий срок подтянуть тип быта всего населения к уровню развитых стран. Мы не понимали масштабов и сложности этой задачи потому, что жили «внутри нее», а официальное обществоведение внушило, что ответы на встающие проблемы автоматически вытекали из учения марксизма-ленинизма.

Хозяйство относится к категории больших систем. Такие системы складываются исторически. Большие массы людей и большое число организаций в течение длительного времени ведут испытание и перебор большого числа вариантов. Этот процесс подвергается непрерывной рефлексии и служит предметом непрерывного диалога на всех уровнях общества. Огромное количество проб и ошибок сопряжено и с применением жестоких «экспериментов» (кризисы, разорение, бедствия, стагнация), из которых извлекаются уроки. Такими экспериментами были в России реформа 1861 года, революция 1905–1907 годов, столыпинская реформа, I Мировая война и две альтернативные революции 1917 года с Гражданской войной и военным коммунизмом.

С таким запасом знания молодое советское «общество знания» приступило к проектированию структур нового народного хозяйства. Приведем краткий перечень принципиальных новшеств, введенных при проектировании советского хозяйства относительно доктрины индустриальной экономики (как либеральной, так и марксистской).

Прежде всего, была поставлена под сомнение центральная догма этой доктрины, согласно которой экономическое равновесие достигается путем обмена стоимостями. Понятно, что для такой экономики, основанной на обмене, требуется создание и поддержание большой и дорогостоящей системы измерений как части технологической базы сферы распределения. Нужна даже особая духовная культура, которая и возникла вместе с современным капитализмом (или, скорее, балы его предшественником) и которую М. Вебер назвал «дух расчетливости» (calculating spirit).

Разумеется, из истории мирового хозяйства и из российского опыта было известно, что совместная деятельность и общежитие людей могут быть организованы и без купли-продажи товаров и обмена стоимостями — эти институты вообще возникли очень недавно. Существуют разные способы предоставления друг другу и материальных ценностей, и труда (дарение, услуга, предоставление в пользование, совместная работа, прямой продуктообмен и т. д.). Существуют и типы хозяйства, причем весьма сложно организованного, при которых ценности и усилия складываются, а не обмениваются — так, что все участники пользуются созданным сообща целым.

К такому типу относится, например, семейное хозяйство, которое даже в самой рыночной стране США составляет около 1/3 всей хозяйственной деятельности в стране. Этот тип хозяйства экономически исключительно эффективен (при достижении определенного класса целей) — замена его рыночными отношениями невозможна, т. к, оказывается, что ни у одного члена семьи не хватило бы денег расплатиться по рыночным ценам с другими членами семьи за их вклад[146].

Хотя в качестве идеологии большевики приняли марксизм, на начальном этапе становления советской экономики стали быстро восстанавливаться традиционные («естественные», по выражению М. Вебера) взгляды на хозяйство и производственные отношения. Ленин после 1907 г. также сдвигался к установкам экономии — в смысле, который придавал этому термину Аристотель[147]. В его статьях об «очередных задачах советской власти», о гидроторфе или обводнении нефтяных скважин Баку хозяйство представлено в его материальной фактуре. Здесь нет понятий хрематистики и теории стоимости. Это можно было бы понять, внимательно читая Маркса — вместе с примечаниями, в которых он для контраста описывал «нерыночное» хозяйство.

Уже Адам Смит видел смысл разделения труда лишь в том, чтобы рабочий производил больше продукта, а не в сокращении рабочего дня при том же количестве продукта. А вот как Ленин в статье «Одна из великих побед техники» излагает выгоды предложенного Рамзаем способа подземной газификации угля: «При социализме применение способа Рамсея, „освобождая“ труд миллионов горнорабочих, позволит сразу сократить для всех рабочий день с 8 часов, к примеру, до 7, а то и меньше. „Электрификация“ всех фабрик и железных дорог сделает условия труда более гигиеничными, избавит миллионы рабочих от дыма, пыли и грязи, ускорит превращение грязных отвратительных мастерских в чистые, светлые, достойные человека лаборатории. Электрическое освещение и электрическое отопление каждого дома избавят миллионы „домашних рабынь“ от необходимости убивать три четверти жизни в смрадной кухне» [163, с. 93].

Поэтому в 20-е годы основная дискуссия при выработке доктрины хозяйства шла именно по вопросу о применимости к ней теории стоимости. О том, насколько непросто было заставить мыслить советское хозяйство в понятиях этой теории, говорит тот факт, что первый учебник политэкономии в СССР удалось подготовить, после двадцати лет дискуссий, лишь в 1954 году! К. В. Островитянов писал в 1958 г.: «Трудно назвать другую экономическую проблему, которая вызывала бы столько разногласий и различных точек зрения, как проблема товарного производства и действия закона стоимости при социализме».

В 1920–1921 гг. среди советских экономистов велись дискуссии о введении неденежной меры трудовых затрат. С. Струмилин предлагал ввести условную единицу «тред» (трудовая единица). В противовес этому развивалась идея использования как меры стоимости энергетических затрат в калориях или в условных энергетических единицах «энедах»[148]. Оценивая ту дискуссию, Д. В. Валовой справедливо считает, что предложение меры энергетических затрат было противопоставлением «марксовой трудовой стоимости» [84].

О непригодности категорий политэкономии для верного описания советского, явно не капиталистического, хозяйства, предупреждал А. В. Чаянов. Он писал: «Обобщения, которые делают современные авторы современных политэкономических теорий, порождают лишь фикцию и затемняют понимание сущности некапиталистических формирований как прошлой, так и современной экономической жизни» [266, с. 396.].

Действительно, всякое «натуральное» хозяйство (экономия, а не хрематистика), выводится за рамки политэкономии, и Маркс берет сведения из натурального хозяйства только для иллюстрации, для контраста. В словарях западных языков слово «хрематистика» даже отмечено как устаревший синоним слова «политэкономия». Американский экономист и историк экономики И. Кристол вводит вполне определенное разграничение: «Экономическая теория занимается поведением людей на рынке. Не существует некапиталистической экономической теории… Для того, чтобы существовала экономическая теория, необходим рынок, точно так же, как для научной теории в физике должен существовать мир, в котором порядок создается силами действия и противодействия, а не мир, в котором физические явления разумно управляются Богом» (цит. по [166]).

Несмотря на колебания между идеологией и реальностью, вплоть до 1941 г., как пишет А. Пашков, «советские экономисты упорно твердили: наш товар — не товар, наши деньги — не деньги». В январе 1941 г. при участии Сталина в ЦК ВКП(б) состоялось обсуждение макета учебника по политэкономии. А. Пашков отмечает «проходившее красной нитью через весь макет отрицание закона стоимости при социализме, толкование товарно-денежных отношений только как внешней формы, лишенной материального содержания, как простого орудия учета труда и калькуляции затрат предприятия». Сталин на том совещании предупреждал: «Если на все вопросы будете искать ответы у Маркса, то пропадете. Надо самим работать головой, а не заниматься нанизыванием цитат» [84].