Подвиг 1972 № 06 - Василий Зайцев

На обратном пути из штаба лейтенант Дремов до мелочей перебирал весь разговор. Хотел понять то, что ему не договорили.

Толкового он ничего придумать не мог. Да и стоило ли придумывать, строить догадки. Дремову было ясно одно: рота с Горелой не вернется. Вот и осиротеет дочка у сержанта Кононова…

Скверно все–таки на свете одному. Трудно думать, что сирот оставишь, но еще труднее знать, что после тебя на земле никого не останется. Прилетит завтра пулька — и исчезнет без следа Федор Васильевич Дремов, будто его на свете и не было. А ведь жил, почти тридцать лет по земле и ходил, и на животе ползал. Людьми командовал, от смерти их уводил. Кубики на петлицах носил, денежное довольствие получал. Сапог новых только не успел добыть. Видать, в стоптанных кирзачах и на тот свет придется шагать…

Вдруг вспомнилась круглолицая Клавочка, официантка комсоставской столовой в маленьком городке на Тамбовщине, где младший лейтенант Дремов прожил после курсов три месяца в резерве, ожидая назначения в часть. У нее были добрые глаза, руки, пахнувшие печеным хлебом, и налитые груди. Клавочка чуть косила правым глазом и ярко красила губы.

В маленьком домике на окраинной улице у Клавочки была постель с горкой подушек, отороченных самодельными кружевами.

Клавочка была старше Дремова лет на шесть, но, если бы назначение задержалось еще на месяц, отвела бы она младшего лейтенанта в загс. Ребята тогда здорово подтрунивали над Дремовым, но ему было хорошо.

Потом Федор написал Клавочке письмо из Титовки, но ответа не получил. Может, письмо затерялось, а может, в домике на окраинной улице появился другой младший лейтенант. Вдоволь их было в том маленьком городке на Тамбовщине.

Сейчас Дремов шел и думал, что зря он не сходил тогда с Клавочкой в загс. Не может человек бесследно исчезнуть с земли. Он должен оставить на ней свою память.

Глава 10. ШЕСТЬ НОЛЬ–НОЛЬ

Рота выходила на рубеж атаки. Шли цепочкой, по–волчьи ступая след в след, не теряя из виду спину впереди идущего. Уже была пройдена траншея, которая тянулась посредине склона. Надежная, полуметровой толщины стенка, выложенная из валунов, с бойницами, с укрытыми подходами. Миновали лобастый выступ, где Шайтанов устроил запасную пулеметную ячейку. Линия обороны кончилась. В утренней зыбкой мгле солдаты один за другим перелезли через стенку последнего хода сообщения и оказались на склоне. Вдоль ручья стали спускаться к подножию каменной гряды. Там, за березками, начиналось кочковатое болото, где недавно егеря прихватили разведгруппу старшины Никулина.

На болоте клубился туман. Ветер тревожно колыхал седые клубы и вытягивал длинные хвосты. Они шевелились из стороны в сторону, рвались и, поднимаясь вверх, бесследно таяли на лету.

Вокруг были сырые, захолодевшие от ночной стужи скалы. Во впадинах, где светлели лоскутки осоки, серебрился хрусткий пушистый иней. Ветки березок были мокрыми. При каждом прикосновении они роняли холодные капли. Вместе с каплями срывались листья. Жухлые, сморщенные, тронутые по краям гнилью.

Орехов шел за сержантом Кононовым, стараясь не отстать от его широкой спины, на которой грузно висел мешок. После того случая Кононов не отпускал от себя Николая. Даже жить перебрался в землянку к Орехову и Барташову.

Лямки вещевого мешка, куда по примеру сержанта Орехов положил две сотни патронов и полдесятка гранат, тяжело оттягивали плечи. В обманчивой предрассветной мгле ноги спотыкались о камни, цеплялись за корни березок, скользили на мокром граните. Сзади то и дело раздавался поторапливающий шепот Шайтанова:

— Скорей, чего рот раззявил! Под ноги смотри…

Когда полоса рассвета выросла на полнеба, враз высветлив вершины гор, рота сосредоточилась на исходном рубеже. Солдаты укрылись в валунах перед торфяным болотом, усеянным продолговатыми кочками. Кочки были ровные и плотные. Орехов подумал, что они похожи на могильные насыпи. Для пол–ного сходства не хватало только крестов. Между кочками чуть приметно проблескивали лужицы торфяной воды.

Отсюда отточенный карандаш майора Барташова начал вчера путь по карте.

За болотом проходила дорога, затем начинался склон Горелой сопки, по которому должна была наступать рота. Серый, выутюженный в неведомые времена тяжелыми ледниками гранит поднимался вверх. На половине склона, где сопку пересекала лощина, мутно белел тающий шарф тумана. Над ним светлая от восходящего солнца вершина Горелой. Ровная, с мягко выгнутыми краями. Отсеченная полосой тумана, она походила на немецкую каску. Казалось, что вдобавок к пулеметам, минометам, дотам, траншеям и блиндажам на гранитную вершину сопки был еще нахлобучен стальной шлем.

Дремов приказал трем саперам, приданным роте, проверить проход через болото, подготовленный вчера вечером.

Подоткнув полы шинелей, саперы деловито разобрали инструменты и поползли между кочек, чуть взбулькивая в торфяных лужах.

До начала атаки оставалось тридцать две минуты.

— Где связь? — хрипло спросил Дремов. — Копаетесь целый час.

— Есть связь! — с готовностью откликнулся связист, розовощекий мальчишка в шинели не по росту, в большой пилотке, перевязанной кабелем. Он выскочил из–за камня и протянул лейтенанту трубку, явно довольный, что успел дать связь по первому требованию, что кабель нигде не запутался, не оборвался, что напарник на другом конце провода не дремал, а сразу же откликнулся, услышав, что его вызывает Чайка.

Дремов взял трубку и покосился на телефониста. Нарочно, что ли, в связь таких птенцов подбирают? Или, может, для того, чтобы по линии быстрее бегали?

Лейтенант доложил капитану Шарову о выходе роты на рубеж атаки.

— Не приметили? — тревожно спросил комбат.

— Пока вроде нет, — ответил Дремов. — За болотом приметят. Там и песец непримеченным не пройдет.

— На «ура» сразу не кидайтесь, — проговорила трубка. — Ползите сколько возможно. Слышишь, Дремов?

— Слышу, — отозвался лейтенант.

Это он знал и без комбата. Вчера, по возвращении из штаба полка, лейтенант вызвал старшину Шовкуна, сержанта Кононова и старшего сержанта Ковалева, которые исполняли у него обязанности командиров взводов, и объявил полученный приказ. Он ожидал удивления, вопросов, но все обошлось просто. Никому из собравшихся не пришло в голову, что рота одна пойдет в наступление, одна будет атаковать сопку Горелую. Все решили для себя, что наступать будет батальон, а может, и весь полк. Об этом ведомо начальству, а им, судьбой назначенным командирами взводов, положено знать только о роте.