Убийца Гора - Джон Норман

Теперь Филлис стояла впереди остальных. С нее, как и с Вирджинии, также была сброшена туника, что нашло ответную реакцию одного из присутствующих, предложившего двести семьдесят золотых. Девушки снова поменялись местами. Вперед вышла Элизабет.

– Некогда, – заметил аукционист, – она, очевидно, принадлежала тачакам.

Зрители встретили его заявление одобрительным гулом. Тачаки, одно из племен далеких народов фургонов, обитающих где-то в южных широтах Гора, всегда считались таинственными, загадочными людьми, вызывающими неизменный интерес, хотя северяне и относились к ним с большой опаской.

– Кстати, попробуйте угадать, которая из этих троих рабыня красного шелка, – предложил ведущий.

Толпа ревом выразила свою догадку.

– Правильно, – подтвердил ведущий. – И уж наверняка её прежний тачакский хозяин использовал её, как надо.

За дружным смехом зрителей чувствовалась плохо скрытая зависть к этому дикарю.

Элизабет сжала кулаки и рванулась было к аукционисту, но тот уверенным движением поймал её руки и, заломив их за спину, сковал наручниками.

– Ты доставляла удовольствие каким-то дикарям, – бросил ей ведущий. – Теперь посмотрим, сможешь ли ты порадовать жителей славного города Ар.

С этими словами он резким движением сорвал с плеч девушки тунику и обнажил её до пояса.

Элизабет была просто прекрасна. И запястья ей, как и другим девушкам, не зря сковывали за спиной, чтобы уж ничего не мешало зрителям полюбоваться совершенством её форм. А полюбоваться действительно было чем.

Я поймал себя на мысли, что мне нестерпимо хочется схватить её в объятия и стереть своими губами красную помаду с её губ. Желания остальных присутствующих, очевидно, не во многом отличались от моих.

– Триста золотых тарнов! – заявил какой-то богач Ара.

Восхищенные возгласы зрителей подтвердили, что он нисколько не переплачивает.

– Триста пять! – выкрикнул рабовладелец с Тора.

– Триста десять! – предложил торговец с гербом Тироса на рукаве.

Аукционист окинул пристальным взглядом скрытые темнотой ряды амфитеатра.

– А что Самос, первый из рабовладельцев Порт-Кара, не присутствует у нас в этот вечер? – во всеуслышание поинтересовался он.

Все взгляды устремились на одну из лож, расположенных перед самым постаментом.

Здесь, развалившись в мраморном кресле, с видом сытого, удовлетворенного животного, восседал Самос.

Темных тонов одеяние его было простым, плотной вязки. Отброшенный на плечи капюшон открывал большую голову с редкими седыми волосами. Лицо человека было красным, задубевшим от соленого морского ветра.

Во всем его облике чувствовались сила, опытность, проницательный ум и жестокость. Он производил впечатление хищника, вышедшего на охоту и подстерегающего очередную жертву.

– Присутствует, – негромким голосом ответил Самос.

До сих пор он не делал предложений цены.

– Мне кажется, – заметил ведущий аукциона, – Самос из Порт-Кара, первый из рабовладельцев всего моря Тасса, тоже уделит толику своего внимания этим недостойным рабыням.

Самос с минуту помолчал.

– Покажи мне этих женщин, – наконец потребовал он.

Зрителям его требование явно пришлось по душе.

Аукционист низко поклонился Самосу, самому крупному из рабовладельцев Порт-Кара.

Вслед за этим почти одновременно под троекратное щелканье хлыста туники с девушек были сброшены, и они предстали перед публикой во всей своей красоте.

Толпа заколыхалась, и, казалось, зрители в единодушном порыве подались вперед. Никто из них не мог даже определить, какие предложения цены могут быть сделаны для этих девушек.

Они действительно были прекрасны, все трое.

Когда первое волнение в зале улеглось, среди общей тишины, слева раздался повелительный голос Самоса.

– Сними с них цепи.

Наручники тут же были сняты, и девушки не стали прикрываться, они, казалось, почувствовали себя свободными на деревянном помосте. Головы их были гордо подняты под пожирающими их взглядами зрителей, и они, стоя на этом островке света посреди темного океана зала, казались живым олицетворением красоты и женственности.

Предложения цен посыпались одно за другим, перебивая ставки, которые аукционист едва успевал фиксировать. Среди общего шума мне удалось разобрать, что ставки повысились до четырехсот золотых монет. Зрители, наконец, начали постепенно успокаиваться.

Ведущий аукциона снова посмотрел на ложу Самоса.

– Не соблаговолит ли теперь благородный Самос проявить интерес к рабыням-дикаркам? – спросил он.

– Пусть они исполнят что-нибудь, – бросил Самос.

Аукционист снова поклонился, а публика ревом выразила свое удовольствие.

Музыканты подняли инструменты, и девушки плавно задвигались по сцене.

Толпа застонала. Я слышал изумленные возгласы свободных женщин, ошеломленно глядящих на помост и словно не верящих, что женская красота способна достичь такого совершенства. На их лицах, скрытых плотной вуалью и обращенных на трех танцующих рабынь, сейчас наверняка можно было бы прочесть болезненную зависть и восхищение. Краем глаза наблюдая за ними, я заметил, как учащается их дыхание, как некоторые из них тайком приподнимают вуаль, и в их взглядах, бросаемых на стоящих рядом возбужденных зрелищем мужчин, постепенно появляются страх и затаенное желание. Тут до моего слуха донесся звук рвущейся материи, и я, обернувшись, увидел, как губы стоящей неподалеку от меня девушки слились с губами наклонившегося к ней молодого воина. Зрители словно обезумели. Отовсюду неслись крики женщин, обнимаемых и ласкаемых в темноте теми, кто находился рядом с ними. Одна из женщин попыталась было пробиться к проходу, но не смогла вырваться из объятий мужчины. Вторая сама сорвала с себя покрывало и, притянув к себе голову ближайшего мужчины, впилась в его губы сладострастным поцелуем.

Четыре танца, исполняемые девушками на помосте, сменились один за другим под несмолкающие вопли неистовствующих зрителей. Наконец девушки остановились посреди освещенного круга, уставшие, мокрые, тяжело переводящие дыхание, с блестящими от возбуждения глазами.

Аукционист вышел вперед.

Ему не пришлось даже спрашивать, желает ли кто-нибудь повысить предлагаемую ставку.

– Пятьсот золотых! – понеслось из разных концов зала.

– Пятьсот двадцать!

– Пятьсот тридцать!

– Пятьсот тридцать пять!

Ведущий повернулся к ложе Самоса.

– Не соблаговолит ли теперь благородный Самос, первый из рабовладельцев Порт-Кара, неоспоримый хозяин всего моря, блистательной Тассы, проявить интерес к этим недостойным девчонкам? – полюбопытствовал он. – Неужели не сумеют они тронуть сердце моряка, вернувшегося из дальнего плавания?