Остров Буян - Степан Злобин

За Пантелеймоновским монастырем в лесу они разделились. Часть стрельцов и казаков отправилась в сторону Опочки, другая часть должна была обойти главные силы Хованского и позади них выйти лесами в крестьянские селения возле Московской дороги.

Собиралась гроза. Во мраке ветви хлестали по лицам.

— Подмокнем, как куропаточки, Иов Терентьич, — сказал Иванка десятнику.

— В Печорах[226] переночуем, — спокойно ответил Копытков.

— Как в Печорах? Мы не на той дороге. Печоры назад, к литовскому рубежу.

— Тут Печоры свои, — загадочно отозвался десятник. — Печоры свои и монахи свои, а игумен мне знамый малый.

Они ехали глубже и глубже в лес. Вековые стволы обступали теснее заросшую и давно уже не езженную дорогу. Выбрались на поляну.

Копытков тпрукнул. Весь отряд сгрудился возле начальника.

— Робята, садись на полянке без шуму. Что слышать будете с той стороны, знаку не подавайте. Три раза свистну — молчите. А как в другой раз три раза свистну, то разом по коням и все ко мне, — приказал Копытков. — Иванка, едем со мной.

Во мраке тронули они дальше своих коней, с трудом пробираясь меж частых стволов.

— Глаза от сучков береги. Мой дед так-то по лесу ночью навеки без глаза остался, — сказал Копытков.

Сидя в седле, он вложил в рот пальцы и свистнул. Иванка при этом вспомнил бабкину сказку про Соловья-разбойника, от свиста которого сыпался с дерева лист. Копытков свистнул второй раз и третий…

— Иов Терентьич, ты сколько пальцев кладешь в рот? — завистливо и восхищенно спросил Иванка.

Но в этот миг откуда-то из-под конских ног раздался ответный свист.

— Иов Терентьич! Здорово! — послышался неожиданно тонкий, почти девичий голос. — Давно у нас не бывали.

— Павел дома, Илюша? — спросил стрелец.

— Только что воротился с Московской дороги. Стрельцы московские увязались, — ответил Илюша из темноты.

— Веди нас к Павлу.

— Слазьте с коней. Тут талые воды тропинку размыли, пешим придется, — сказал Илюша. — Коней тут покиньте, никто их не тронет.

— А волки?

— Волк у Печор не ходит, — похвалился Илюша. — Павел Микитич велел их живьем ловить и хвосты топором сечь, а там и спускать на волю. Четырем порубили хвосты. Более ни один не лезет. Овец и то без собак пасем.

Держась за кусты, они спустились в овраг. Скрытый меж кустов, под корнями громадного дуба был вырыт ход под землю.

В темном проходе Илюша толкнул ногой дверь, и они очутились в просторной избе, освещенной лучиной. Рубленые бревенчатые стены и бревенчатый потолок засмолились от дыма и копоти. Большая черная печь, струганый стол под иконами, лавки вокруг стола — все было как в самой простой избе. Не хватало только окошек.

— Павел, здоров! — сказал стрелецкий десятник от порога.

Чернобородый мужик лет тридцати, доброго роста, поднялся из большого угла, шагнул навстречу Копыткову и обнялся с ним.

— Давно не бывал, брат, — сказал он.

— Слыхал про наши городские дела?

— Как не слышать! Ныне и мы наскочили на ваших недругов. На Московской дороге робята нарвались на сотню московских стрельцов, насилу ушли. Сеню Хромого, однако, насмерть побили, проклятые. Матка-старуха осталась, плачет… Что за малец с тобой?

— Казачок из Пскова, — сказал десятник, кивнув на Иванку.

— Здоров, казак, будешь знакомый с Павлом. Чай, слыхом слыхал обо мне? — спросил с достоинством Павел.

Иванка тут только понял, куда он попал.

— Слыхал про тебя, — сказал он. — Ты, сказывали, в красной рубахе.

Павел захохотал:

— У меня и синяя есть!

Павел Печеренин был из крестьян Ордина-Нащекина. Разоренный недоимками после трех засушливых лет, он сбежал из деревни в лес, вырыл пещерку и стал промышлять разбоем. Он жег дворянские дома, грабил проезжих торговых людей, нападал на обозы и гонцов. Один за другим к нему приставали беглые крестьяне от разных дворян, были даже других уездов.

Опасаясь его, купцы нанимали большую охрану к торговым обозам, а воевода не раз высылал для поимки его стрельцов. Но стрельцы не могли уловить крестьянского атамана. Среди народа во Пскове шел слух, что Павел Печеренин как-то связал в лесу высланных против него стрельцов, угостил их на славу в своих Печорах и отпустил.

Так и было оно в самом деле: стрелецкий десятник, попавшийся к Павлу в плен, был Иов Копытков.

«Вам что за дворян стараться! — сказал ему Павел. — Ратные люди должны свою землю от недругов оборонять, а не нас, крестьянишек бедных, брать на извод. Вы меня, братцы, не троньте, и я вас не трону».

Павел пустил Копыткова с товарищами на волю, и они остались друзьями.

Крестьяне всего уезда знали по имени Павла и жаловались ему на своих господ. Павел не трогал по дорогам проезжих крестьян и бедных прохожих. Говорили, что земский староста Менщиков, опасаясь ватаги Павла, из посада Сольцы как-то тащился во Псков пешком, одетый в худой зипунишко, неся сто рублей серебром в заплечном мешке, и будто разбойники Павла, встретив его на дороге, дали ему на бедность четыре алтына.

Рассказывали, что Павел поймал в лесу литовских лазутчиков, тайно пролезших через рубеж, и повесил их на сосне, а грамоты их отослал к воеводе, чтоб ведал хитрые замыслы иноземцев.

Иванка глядел с восхищением на этого молодца, который годился в сказку и статью и славой.

Поверх белой рубахи на нем была длинная чешуйчатая кольчуга. В отличие от других разбойников, наполнявших избу, он носил не лапти, а сапоги. На лавке возле него лежали сабля, медвежий нож и пистоль.

Рогатины, копья, рожны были везде по стенам и в углах. Тут же висели полные стрел колчаны, гнутые луки, навязни, палицы, кистени.

Человек десять разбойников спали вповалку на полу на подстилке из веток и моха. Другие сидели кружком в беседе возле стола. У печи сушились онучи[227].

— Садись, Иов, гости. И ты с ним… как звать-то, казак?

— Иваном.

— Садись, Иван, вечерять, — позвал Павел.

— Ждут меня, Павел, стрельцы да казаки, десятков пять человек. Пустишь ли ночевать в Печоры? — спросил Копытков.

Разбойничий атаман пытливо взглянул на десятника.

— Хитрость таишь какую?

— Ты, Павел, бога побойся. Или я с тобой крестом не менялся! Какую измену страшную ты на меня помыслил! — обиделся Иов.

— Ты не серчай, Иов Терентьич, брат. Потому спрошаю, что был у нас уговор: дорогу ко мне в Печоры людям незнаемым не казать.

— То было, Павел, время иное, — сказал Копытков. — Тогда я служил воеводе, а ныне городу. Тогда стрельцов на тебя посылали боем, а ныне я к тебе для того приехал, чтобы в ратную службу звать.

— Кого звать в ратную службу?! — удивленно воскликнул Павел.

— Тебя. Дворян побивать да беречи дороги, боярских гонцов ловить с грамотами в пути. Привез я тебе пищалей, свинцу да зелья… и грамоту от всегороднего старосты, от Гаврилы Демидова. Хошь идти в ратную службу ко Всегородней избе?

— Дворян побивать? Да такую-то службу я целых пять лет правлю! Мне что Всегородняя изба! Я сам себе староста всеуездный!.. Землю съешь, что без хитрости лезешь в Печоры?

— Земля без вреда человеку, чего же не съесть! Поп сказывал — грех, да ладно! — махнул рукою Копытков. Он ковырнул ножом земляной пол жилища и, подняв кусочек земли, кинул в рот. — Чтоб сыра земля мне колом в глотке встала, коли недобро умыслил! — сказал он и проглотил комок.

— Ну, веди же свою ватагу. Для добрых людей теснота не обида! — сказал Печеренин.

Получив пищали, свинец и порох, присланные из Пскова Гаврилой Демидовым, Павел Печеренин кликнул клич среди мужиков уезда, и за несколько дней в ватагу лесного атамана сошлось еще более полусотни новых крестьян.

Несколько дней Копытков с другими стрельцами учили их, как надо строить засеки и острожки, как стрелять из пищалей и биться саблей, как сесть в засаду на конников и как нападать на пеших.

Они раскинули стан в лесу невдалеке от Московской дороги, построили в чаще землянки и шалаши из ветвей, поставили возле стана острожек, выставили повсюду заставы.

Павел Печеренин думал заняться разорением всех окрестных дворянских домов, но Копытков поспорил с ним.

— Прежде, Павел, ты был один. А теперь дворян без тебя разорят и пожгут, а ты береги дорогу, имай послов да побивай дворян по дорогам, кои на службу к боярину едут под псковские стены, — сказал Копытков.

— А что мне за указ ваши земские старосты! — возражал Павел. — Я вольный лесной атаман. Где хочу, там и бью дворян. Прежде бил без указки и ныне так стану.

— В ратном деле лад нужен, Павел. Ныне уж не разбоем, а ратью народ на них поднялся, и творить нам не по-разбойному, а по-ратному надо.

— О чем у нас спор? «Не бей по башке, колоти по маковке»! — засмеялся Павел.