'Современная зарубежная фантастика-2'. Компиляция. Книги 1-24 - Дженн Лайонс

свойством. Я научился распознавать это ощущение, когда разум не хочет смотреть в один из углов комнаты. Кроме того – собаки.

– Собаки.

– Да. – Рукой, в которой он держал бокал, Терин указал на окно. – Собаки охраняют дворик. Ты здесь недавно, и они еще не привыкли к твоему запаху. Если бы ты вылез из окна, то я бы услышал их лай.

– Что это за Дело Голосов? – спросил Кирин.

Терин вздохнул.

– Это произошло еще до твоего рождения.

– Мне кажется, что я должен об этом знать.

Терин посмотрел на юношу, затем кивнул.

– Королевские семьи называют Двор Самоцветов. Точнее, мы считаем себя королями, но мы – не настоящие правители и не правим с самого основания империи. Никто уже не знает, что именно мы натворили, это – тайна, которая за давностью лет забылась[92]. Но всем известно, что это было нечто настолько ужасное, что Восемь Бессмертных прокляли нас и предопределили нашу судьбу. Они объявили о том, что ни один член королевской семьи не будет править Кууром, за исключением тех, кто завоюет право стать императором. Если хотя бы один член семьи нарушит этот запрет, то боги обещали уничтожить эту семью целиком, до последнего младенца. Поэтому Двор Самоцветов правит с помощью посредников – огенра, которых мы проталкиваем с помощью земельных владений и титулов и с помощью представителей, которых мы выбираем на должность Голосов. Мы – купцы-аристократы, наша сила – в экономике, а по убеждениям мы республиканцы. Для большинства из нас этого довольно, но кое-кто мечтает о старых временах, когда мы сами принимали законы и решали, кого казнить, а кого миловать. Двадцать с чем-то лет назад заговорщики решили изменить статус-кво. Они полагали, что именно им суждено исполнить пророчество и уничтожить Империю. – Терин скривился. – Вероятно, для того, чтобы создать ее заново, обновить и вернуть ей славу. Люди готовы перепахивать поля и убивать целые народы, если убедят себя в том, что посеют семена чего-то лучшего.

– «Волшебник, вор, рыцарь и король. Дети не будут знать имена своих отцов, которые заставят Голоса умолкнуть». Это пророчество?

Терин нахмурился.

– Где ты это услышал? – спросил он, наклонившись к Кирину.

– Это что-то вроде граффити, которое написал один богач. А кто из них Педрон? Волшебник?

Терин прищурился.

– Нет. Вор. Незадолго до своей смерти мать унесла его из дворца, и он вырос в Нижнем круге. Когда дом де Мон вернул его, Педрон уже создал Ночных Танцоров. – Лорд презрительно взмахнул рукой. – Гадрит де Лор полагал, что пророчество говорит о детях-огенра из разных аристократических семей, которых впоследствии признали законнорожденными. О детях, которые свергнут Голоса и «заставят их умолкнуть».

Кирин присвистнул.

– Гадрит де Лор? В этом участвовал Гадрит Кривой?

– О да. Он – «волшебник». Были и другие, но все они уже умерли. Мне всегда казалось, что Гадрит не очень-то хорошо выбрал людей на роли из пророчества, но спорить с теми, кто считает себя избранным, невозможно. – Терин вздохнул. – Меня тошнит от одной мысли о том, что Дарзин помогал этой мерзкой кучке заговорщиков. – Он перевел взгляд на камин. В его глазах Кирин разглядел невиданное доселе у де Монов чувство: стыд.

Но в самом Кирине разгоралось совсем другое чувство. Он повернулся к своему деду и сказал:

– Сколько вы еще собираетесь покрывать Дарзина?

Терин бросил взгляд на Кирина.

– Я позволил тебе кое-какие вольности. Но не испытывай судьбу.

– Кто-то должен это делать, – парировал Кирин и снова вытер кровь с лица платком. – Что должно произойти, чтобы вы решили что-нибудь предпринять? Вам нужны неопровержимые доказательства того, что он нарушил законы самих богов? Сколько людей он должен запытать или убить? Я подозреваю, что выражение «хуже, чем смерть» описывает судьбу несчастных рабов вашего сына. Вы хоть понимаете, что он с ними делает?

– Они принадлежат ему. По закону он может делать с ними все, что захочет.

– Ну да, конечно, и его дети тоже «принадлежат» ему. И то, что он избивает своих собственных детей, когда ему заблагорассудится, похоже, вас не беспокоит. В Нижнем круге полно громил, у которых образования не больше, чем у рыбы, но им было бы стыдно так обращаться со своими родственниками. Где та черта, которую Дарзин должен пересечь? Я очень хочу это знать. Пытки? Убийство? Изнасилование?

– Хватит! – яростно крикнул Терин, и восклицательным знаком в этой фразе стал звон брошенного об пол бокала. – Не смей со мной так разговаривать.

Кирин осклабился.

– А что ты мне сделаешь, старик? Тоже меня ударишь?

Терин уставился на Кирина, двигая челюстью.

Юноша покачал головой.

– Похоже, я больше пошел в тебя, чем в Дарзина: меня тоже можно довести до такого состояния, когда мне уже на все плевать. Этот ублюдок отнял у меня все, что я любил. Все. Но не хвали себя за то, что ты защитил меня, ведь именно ты позволил ему это сделать…

– Я никогда…

– Это твоя вина! – завопил Кирин. – Он призывает демонов, он убивает людей и участвует в заговорах, а ты его покрываешь… Чему это может научить такого человека, как Дарзин? Он делает вывод о том, что может делать все, что пожелает, а дерьмо за ним всегда будешь разгребать ты? А ты сидишь здесь и жалеешь себя, думаешь о том, какое благородство и сдержанность ты проявил в общении с этим бешеным псом. Знаешь что? Это ты превратил своего сына в бешеного пса, и нет ничего благородного в том, что ты отказываешься его прикончить.

Терин не ответил, но выглядел он так, словно Кирин нанес ему смертельную рану. Он медленно осел в кресле и уставился на пол. Кирин почувствовал, как в нем растет злость и усиливается желание на что-то ее выплеснуть.

– Надеюсь, ты гордишься своим сыном, – сказал Кирин. – По-моему, вы друг друга стоите.

Когда Кирин ушел, Терин просидел у камина еще несколько часов и встал лишь для того, чтобы взять новый бокал и бутылку. Он все еще был там, когда госпожа Мия наконец нашла его и уложила спать.

49: Важные уроки

(Рассказ Кирина)

Когда я проснулся, то обнаружил, что лежу ничком на черном каменном полу комнаты для тренировок и у меня изо рта течет слюна. Все тело болело – руки, шея, плечи, бедра и голени. Я чувствовал себя так, словно снова оказался на палубе для гребцов «Страдания».

Я застонал и поднял голову. Рядом сидел Док. Вместо чая на столе стояла бутылка, и из нее он налил себе вина в чашку. Он смотрел на одолженную мной арфу, хотя, судя по его