Какого цвета страх - Александр Хинштейн

Голос из толпы. А насчет взяток ничего там нет?

Опоздавший. Вроде нет…

Гробовая тишина. Все замирают в оцепенении.

Голос из толпы. Допились…

Губернатор (растерянно). Вот она, водка проклятая…

Гаснет свет. Конец.

Ремарка автора. Каюсь: последнее явление от начала до конца является плодом моей фантазии. Никаких дел против губернаторской семейки в Костромской области не возбуждают и возбуждать не хотят. Власть губернатора Шершунова — поистине безгранична.

Именно поэтому в нашем фарсе нет эпилога. По крайней мере — пока…

А вот ещё один фольклорно-мифический персонаж — Константин Натанович Боровой.

Не буду скрывать: я не люблю Борового… Я, впрочем, не люблю и всех остальных своих героев, но к большинству из них отношусь если не с уважением, то хотя бы отдавая должное их размаху, наглости или смелости. Они — хищники, опасные, зубастые, сильные. Враги.

К Боровому же ничего подобного я не испытываю. Льва или волка уважать можно. А как уважать маленького зверька скунса, который, как известно, отражает нападки врагов тем, что резко портит воздух.

Впрочем, на скунса Боровой ни капельки и не похож. В моем сознании он, скорее, ассоциируется с другим животным — сытым, домашним котом. Та же улыбка, повадки, леность в каждом движении, мурлыкающий голос. Я даже вижу шерсть на кончиках его ушей…

Никогда не забуду, как я шел по Тверскому бульвару. Светило солнце. На фронтоне доронинского МХАТа вывешивали новые афишы.

Но я не видел ни солнца, ни театра. В моей груди клокотало бешенство. Клокотало, бурлило, рвалось наружу… Я снова и снова представлял себе выражение лица Борового, когда он делал ЭТО, как светился он от чувства безнаказанности и вседозволенности, как упивался им, и осознание собственного бессилия душило меня.

Еще я представлял, как ворвусь сейчас в кабинет к главному, как кину на стол заявление об уходе — картинно, высоко подняв голову, — и предвкушение этого мига вызывало во мне сладостную дрожь.

Не помню, как доехал до редакции. Главный сидел за столом, читая свежую верстку.

— Объясните, что происходит? — выпалил я с порога.

Он потер переносицу, удивленно воззрился на меня:

— Что именно?

— О чем вы договорились с Боровым? — Я кипел, как чайник на конфорке.

— Как договорились? — Главный решительно ничего не понимал. Я, впрочем, тоже.

— Боровой сказал, что никакого материала о нем не будет. Что вы ему пообещали.

— Ты что, с ума сошел? — Он посмотрел на меня так, как смотрят врачи-психиатры на только что поступивших пациентов. — Ничего я ему не обещал. Пиши что хочешь…

Из чайника, кипящего на конфорке, я разом превратился в сковородку, поставленную в раковину под холодную воду…

А после этого в редакцию приехал следователь прокуратуры. Обычно следователи к журналистам не ездят: вызывают их повестками. Но здесь ситуация была иная, и повод иной — не кто-нибудь, сам депутат Госдумы Боровой накатал в прокуратуру заявление. Он не оспаривал приведенных мной в статье фактов, не требовал посадить меня за клевету. Нет, он всего лишь просил наказать сотрудников Ярославской прокуратуры, разгласивших материалы уголовного дела.

«Вы же понимаете, — мямлил следователь, — депутатский запрос… Мы — люди подневольные… Чистая формальность…»

А я в который по счету раз пожалел, что не въехал тогда Боровому по физиономии. Это ж до какой степени надо быть подлецом, чтобы сводить счеты с безответными, слабыми людьми, которых ты сам же и поставил в позу «зю»…

…Мы встретились с Боровым года через полтора, на съемках «Пресс-клуба».

«Здрассти, — прошипел он со своей гаденькой кошачьей улыбочкой. — Как поживаете?»

«Без вас — прекрасно».

Константин Натаныч ещё раз улыбнулся. А полчаса спустя заявил, не мигая глядя в камеру, что Хинштейн (то есть я) за грязный пасквиль о нем (то есть Боровом) был премирован российскими спецслужбами поездкой в США…

По-моему, это уже не лечится…

01.08.1996

КАССЕТА БОРОВОГО

— Кто это там скачет?

— Неуловимый Джо.

— Почему неуловимый?

— Да кому он нужен!

— Когда дело только забрали в Генпрокуратуру, я сразу же понял, что ко мне пришлют какого-то «заказного» журналиста…

Уютно залезший с ногами на диван Константин Натанович Боровой, известный бизнесмен и не менее популярный политик, ласково улыбаясь, посмотрел мне в глаза.

— Я вас очень прошу: оставьте это дело. Ну, пожалуйста… Вы ввязываетесь в грязную историю… Ну… Представьте, что на моем месте оказался бы Листьев. И он, живой, сидел бы сейчас перед вами, и вы задавали бы ему такие же провокационные вопросы. А я бы лежал в земле… А?! Что тогда?!

— Ну и что?

Константин Натанович замолчал. Вероятно, он ожидал, что, услышав имя Листьева, я упаду на пол и зарыдаю.

— Что ж… В таком случае всего вам доброго. — Боровой поднялся и протянул мне выключенный редакционный диктофон. Предусмотрительно вынутая им же самим кассета осталась лежать на столе.

— Кассету мою позвольте.

— Кассетку? Вот эту?

— Вот эту.

— Вот эту кассетку-то? — Депутат Государственной думы брезгливо, двумя пальцами, словно дохлого таракана, взял творение японских мастеров и помахал в воздухе.

— Кассетку, значит? — Он гаденько улыбнулся — и вдруг с неожиданной злостью… разломал её на четыре части. Упиваясь обалдевшим выражением моего лица, Боровой картинно кинул кассету на диван и торжествующе изрек: — Вот так-то!

…Увы, я отлично понимал: благовоспитанный народный избранник добивается именно этого. Скандала, зачинщиком в котором выступил бы не он, а я.

Покушение на депутата — серьезная штука. Тем более на столь знатного, как Константин Натанович Боровой…

Забвение для политика подобно смерти. Как только люди, по-научному именуемые электоратом, начинают понемногу забывать о его существовании — все, пиши пропало.

Последние выборы в Госдуму наглядно показали: избиратели отдают куда большее предпочтение кандидатам, чьи фамилии у них на слуху. Неважно, как достигается эта известность. Важен сам факт.

Константин Боровой, победивший в 200-м московском округе, — типичный тому пример. Его сыто-благообразный лик не сходит с экранов телевизоров, и редкая газета обходится без упоминания популярного бизнесмена. То он пишет политические частушки. То ездит в гости к Дудаеву. То фотографируется с моделями «Пентхауза». То сочиняет пьесы о Б.Н. Ельцине и А.В. Коржакове. А то и вовсе становится жертвой покушения…

Произошедшее на 31-м километре шоссе Кострома — Ярославль нападение на политика наделало в свое время немало шума. Громадье версий, навороченных вокруг «теракта», надолго привлекло внимание общественности. Однако минуло уже два года, но дело так и осталось до сих пор не раскрыто.

И неспроста…

Как выяснилось в ходе следствия, в этом теракте существует масса странных и очень непонятных вещей, заставляющих крепко призадуматься: кто же в действительности стрелял по машине бизнесмена? Если, конечно, стрелял.

Увы, сам Константин Боровой наотрез отказался нам помочь в поисках истины. Впрочем, в этом вы уже успели убедиться…

Утром 12 марта 1994 года Константин Натанович Боровой на собственном «мерседесе» возвращался из Костромы в Москву. Впереди на «линкольне» ехали двое его соратников по Партии экономической свободы. Как вдруг…

Тут, видимо, нам следует немного отвлечься от детективного повествования и пояснить: всего, что случилось дальше, не видел никто, кроме самого пострадавшего — К.Н. Борового. Пустынное шоссе в этот час было, как назло, девственно безмолвно. А сотоварищи Константина Натановича (по их же словам) оторвались от шефа настолько далеко, что даже не слышали взрыва и выстрелов.

Нет, конечно, это не значит, что мы не доверяем уважаемому депутату. Боже упаси! Просто слова Борового не может подтвердить ни один человек. Происходило же, по его утверждению, следующее.

На 31-м километре шоссе Кострома — Ярославль, вблизи поселка Тутошино, его «мерседес» обогнала неизвестная машина, похожая на черную «Волгу». Раздался выстрел, и лобовое стекло треснуло у политика прямо перед глазами. Сам он впоследствии признавался, что даже не сразу понял причину хруста. Но «по велению сердца» съехал на обочину и попытался выскочить из салона. При этом у машины заклинило левую дверь, и бедолаге пришлось, упав на сиденье, выбивать её ногами.

Вероятно, шок был настолько силен, что, очутившись на свежем воздухе, Боровой помчался не в глубь близлежащего леса, а вдоль дороги, и, пробежав метров 5-7, упал ничком в снег. (Хотя по всем правилам гражданской обороны он, напротив, должен был бы устремиться в чащу и мчаться до тех, пока держат ноги. Даже ребенок знает: лежащий на белом снегу человек — отличная мишень.)