Наталья Гончарова - Вадим Старк

Болдино приносило 22 тысячи рублей в год, но одного казенного долга на нем числилось 190 тысяч, требовавших уплаты 12 процентов в год, так что чистого дохода оставалось едва десять тысяч. Из них по полторы тысячи рублей Сергей Львович полагал платить в год Ольге и Льву. Ему с Надеждой Осиповной доставалось в лучшем случае семь тысяч рублей. Этой суммы, по мнению Пушкина, родителям вполне хватило бы, если бы не частные долги, в основном Льва Сергеевича. Еще не получив от Сергея Львовича доверенности на управление Болдином, Пушкин в один месяц уплатил за него 866 рублей и за Льва Сергеевича 1330 рублей. Изложив все это в письме Н. И. Павлищеву, Пушкин заключает: «Состояние мое позволяет мне не брать ничего от доходов батюшкина имения, но своих денег я не могу и не в состоянии приплачивать».

Заканчивая одно из писем жене в начале мая 1834 года, Пушкин признается: «Лев Серг. и отец меня очень сердят, а Ольга С. начинает уже сердить. Откажусь ото всего — и стану жить припеваючи».

В день своего рождения в 1834 году поэт пишет Наталье Николаевне: «Хлопоты по имению меня бесят; с твоего позволения, надобно будет, кажется, выдти мне в отставку и со вздохом сложить камер-юнкерской мундир, который так приятно льстил моему честолюбию и в котором, к сожалению, не успел я пощеголять. Ты молода, но ты уже мать семейства. И я уверен, что тебе не труднее будет исполнять долг доброй матери, как исполняешь ты долг честной и доброй жены. Зависимость и расстройство в хозяйстве ужасны в семействе; и никакие успехи тщеславия не могут вознаградить спокойствия и довольства. Вот тебе и мораль».

Восьмого июня Пушкин разъясняет задержку денег, хотя, судя по всему, жена и не беспокоит его по этому поводу: «Денег тебе еще не посылаю. Принужден был снарядить в дорогу своих стариков. Теребят меня без милосердия. Вероятно, послушаюсь тебя и скоро откажусь от управления имением. Пусть они его коверкают, как знают; на их век станет, а мы Сашке и Машке постараемся оставить кусок хлеба». В следующем письме, сообщая о том, что отправил родителей в деревню, он повторяет: «Уж как меня теребили; вспомнил я тебя, мой ангел. А делать нечего. Если не взяться за имение, то оно пропадет же даром, Ольга Серг.<еевна> и Лев Серг.<еевич> останутся на подножном корму, а придется взять их мне же на руки, тогда-то наплачусь и наплачусь, а им и горя мало. Меня же будут цыганить. Ох, семья, семья!»

Около 19 июня 1834 года в очередном письме жене Пушкин снова возвращается к этой теме: «Здесь меня теребят и бесят без милости. И мои долги и чужие мне покоя не дают. Имение расстроено, и надобно его поправить, уменьшая расходы, а они обрадовались и на меня насели. То — то, то другое».

Каждый день приносит неутешительные известия из Болдина, о чем 30 июня Пушкин сообщает Наталье Николаевне: «Посланный мною новый управитель нашел всё в таком беспорядке, что отказался от управления и уехал. Думаю последовать его примеру. Он умный человек, а Болдино можно еще коверкать лет пять». О том же написал он и в Тригорское Прасковье Александровне Осиповой: «Я не могу довериться ни Михайле, ни Пеньковскому, ибо знаю первого и не знаю второго. Не имея намерения поселиться в Болдине, я не могу и помышлять о том, чтобы восстановить имение, которое, между нами говоря, близко к полному разорению; я хочу лишь одного — не быть обворованным и платить проценты в ломбард». Пушкин завершает письмо к Осиповой примерно тем же, о чем писал Наталье Николаевне: «Вы не можете себе представить, до чего управление этим имением мне в тягость. Нет сомнения, Болдино заслуживает того, чтобы его спасти, хотя бы ради Ольги и Льва, которым в будущем грозит нищенство или по меньшей мере бедность. Но я не богат, у меня самого есть семья, которая зависит от меня и без меня впадет в нищету. Я принял имение, которое не принесет мне ничего кроме забот и неприятностей».

В числе причин, задерживающих его в Петербурге, Пушкин называет жене хлопоты о залоге имения и заключает: «Как ты права была в том, что не должно мне было принимать на себя эти хлопоты, за которые никто мне спасибо не скажет, а которые испортили мне столько уже крови, что все пиявки дома нашего ее мне не высосут». Наконец, он сообщает: «Я закладываю имение отца, это кончено будет через неделю», а 14 июля пишет: «У меня большие хлопоты по части Болдина. Через год я на всё это плюну и займусь своими делами. Лев С.<ергеевич> очень себя дурно ведет. Ни копейки денег не имеет, а в домино проигрывает у Дюме по 14 бутылок шампанского».

В тот день, когда Наталья Николаевна, прибывшая с сестрами из Полотняного Завода, въехала в дом Баташева, Пушкин был в дороге. 4 октября 1834 года он добрался до гончаровского дома в Москве, недавно покинутого женой с детьми. В ту пору Пушкин затеял еще один проект, которому не суждено было осуществиться, — приобретение с торгов имения Гончаровых Никулино. В расходной книге гончаровского дома зафиксирована покупка для него необходимой гербовой бумаги: «Октября 7-го Гербовой бумаги куплено для Александра Сергеевича Пушкина на доверенность — 3 р. 75 коп.; Заплачено за расписание в Гражданской Палате доверенности — 5 р. 70 коп.». Доверенность от имени Пушкина на ведение дела по приобретению Никулина была выдана чиновнику 14-го класса С. Г. Квасникову, некоторое время управлявшему тещиным Яропольцем и пользовавшемуся доверием семьи Гончаровых, называемому Натальей Николаевной кумом.

«8 октября 1834 г. Москва.

Милостивый государь Сергей Гаврилович.

Известился я из Московских ведомостей, что имение покойного надворного советника Афонасия Николаевича Гончарова, состоящее Калужской губернии Медынского уезда в деревнях Никулине-Абрасцове и Сычевицыной, около 80 душ, продается за неплатеж долга Калужскому приказу общественного призрения, то по сему случаю прошу вас явиться к торгам, быть при оных и купить те души собственно для меня, естьли признаете выгодным, и, буде торг состоится за мною, то и деньги внеся, просите о выдаче на мое имя данной и о вводе меня тем покупным имением во владение; естьли потребно будет по сему делу — подавать какие-либо прошения, объявлении и всякого рода бумаги, то и оные от имяни моего за вашим рукоприкладством подавайте и действуйте как бы я сам лично, ибо я во всем том вам верю, и что вы по сему законно учините, впредь спорить и прекословить не буду.

Двора Его Императорского Величества камер-юнкер Александр Сергеев сын Пушкин из дворян титулярный советник».

Доверенность явно была составлена и написана чиновником Гражданской палаты, которому за то было уплачено, но подписана она Пушкиным. Пушкин действительно мог прочесть сообщение о продаже имения в газете «Московские ведомости». Первый раз оно было помещено в субботнем выпуске газеты от 28 июля и повторено 12 августа: