Нашествие монголов (трилогия) - Василий Ян

Туган подумал и сказал:

– Обвинения ему предъявлены тяжкие, но, может быть, ты все же позволишь мне как-нибудь облегчить его судьбу?

– Не старайся напрасно! Ему сохранили жизнь только по требованию Махмуд-Ялвача, великого визиря у могучего владыки нашей страны, хана Джагатая. Дервиша не выпустят, прежде чем он не напишет книгу о жизни и походах Потрясателя вселенной Чингисхана.

– А когда Хаджи Рахим окончит свои записки, его выпустят?

– Чего захотел! Даже если он раскается в своих прегрешениях, его выведут из тюрьмы только для того, чтобы перед толпой на площади ему отрезать язык и руки. Вот почему «дивона «уже два года пишет книгу и будет писать еще лет тридцать, чтобы отдалить день своей гибели.

Туган сказал:

– Так как Хаджи Рахим был моим благодетелем, научил меня читать и писать по-арабски и кормил меня, когда я умирал от голода, я готов на богоугодные дела пожертвовать мой единственный золотой динар… – Туган показал золотую монету. – А ты, великий начальник, прояви милость к обреченному на гибель и позволь мне повидать Хаджи Рахима.

– Дай мне золотой динар и ступай в следующий двор. Там ты можешь любоваться сколько захочешь своим сумасшедшим «дивоной».

Туган положил золотую монету в выкрашенную красной хенной ладонь начальника тюрьмы и прошел в каменные ворота.

Глава третья

В железной клетке

В глубине узкого дворика в стене темнело квадратное отверстие с железной решеткой. Там в груде тряпок копошилось что-то темное.

Около клети прижалась к стене тонкая фигура, завернутая в длинную, до земли, черную шаль, обычную у женщин бродячего племени люли.

Туган осторожно подошел. Женщина повернула голову. Знакомые черты поразили его: то же смуглое золотистое лицо, те же карие пытливые глаза, но исчезла прежняя беззаботность. Метнув пристальный взгляд, женщина отвернулась. Сомнений нет – это была Бент-Занкиджа!

Туган подошел ближе, вглядываясь внутрь клетки. В ней заключенный мог с трудом сидеть согнувшись. Из темноты показались косматая грива черных вьющихся волос и горящие, впивающиеся глаза. Несмотря на страшную перемену в исхудавшем лице, Туган не мог не узнать Хаджи Рахима. Дервиш подполз к прутьям клетки и прижался к ним волосатым лицом.

– Ты пришел вовремя, младший мой брат! – хрипел он. – Подойди ближе, Туган, и выслушай мои последние желания. Злобные имамы хотят сгноить меня в клетке и для устрашения толпы обстричь мне уши и разрубить на части… Но разве могут они убить свободную мысль, задушить мою пылающую ненависть?.. Теперь я написал все, что они хотели, но, прочтя мои записки, они сожгут на костре и мои записки, и меня… Ведь я не расхваливал, как они, краснобородого Чингисхана и не сочинял хвалебных медовых песен татарским поработителям Хорезма, толстокожим убийцам женщин и детей… Я смело написал правду о том, что видели мои глаза… Я сделал все, что мог, теперь пришел мой последний день разлуки. Похороните меня под старым платаном на берегу Салара… Мой учитель Абу-Али Ибн-Сина был величайший мудрец, а гонимый тупыми злобными имамами, он умер в тюрьме на гнилой соломе… Он знал все тайны вселенной, но не знал одной: как спастись от смерти!..

Туган говорил тихо:

– Помнишь ли, чему ты меня учил в пустыне, когда мы с тобой были связаны веревками и над нами был занесен меч грозного «черного всадника», Кара-Кончара? Не ты ли тогда говорил: «Подожди унывать, ночь длинна и еще не кончилась!»? А теперь я тебе говорю то же самое: «Подожди унывать, ночь даже не началась!»

Хаджи Рахим быстро приподнялся, точно силы вернулись к нему. Туган продолжал тихо, вполголоса, стараясь убедить:

– Слушай, старший брат мой, и сделай то, что я скажу. Я дам тебе три черных шарика, и ты их проглотишь. Тогда ты будешь неподвижен, как мертвец, перестанешь чувствовать боль и увидишь сон, будто ты перелетел через горы в долину прохладных напитков и благоухающих цветов… Там пасутся белые как снег кони и поют прекрасными голосами золотые птицы… И там во сне ты встретишь снова девушку, которую любил в шестнадцать лет…

– А потом, проснувшись, я снова буду грызть железные прутья? Мне не надо такого сна!

– Подожди и слушай дальше! Пока тебе пригрезится горная долина, где ты будешь наслаждаться неомрачаемым забвением, я объясню твоим тюремщикам, что ты умер и твое тело надо предать земле. Тогда тюремщики раскроют клетку, подцепят крюком твое тело и поволокут в яму казненных. Вытерпи это, как бы ни было больно, не закричи и не плачь! Иначе тебе разобьют железной палкой голову… Когда же ты будешь лежать в яме среди трупов и в полночь подползут шакалы, чтобы грызть твои ноги, я буду ждать вместе с тремя воинами. Мы завернем тебя в плащ и быстро унесемся за город в безлюдное место… Там разум вернется в твое тело, я посажу тебя на коня, и ты уедешь на запад или на восток, где начнешь новую жизнь…

– Да, ты правильно сказал: ночь еще не кончилась!.. Я готов отправиться в долину белых коней!.. Дай скорее целебные шарики! – И Хаджи Рахим протянул руку, черную и жесткую, как лапа беркута.

Туган достал из цветного мешочка три черных шарика и передал Хаджи Рахиму. Тот, не колеблясь, их проглотил. Он начал что-то шептать, все неразборчивее и тише, покачнулся и свалился на бок.

К клетке подошел стражник с копьем.

– Мой начальник приказал дольше не оставаться возле отверженного преступника!

– Заключенный не нуждается в милости твоего строгого начальника: он умер!

Стражник недоверчиво просунул в клетку копье и кольнул лежавшего дервиша.

– Не кричит? Не ворочается? Видно, в самом деле умер!.. Теперь тело безумного «дивоны «будет выброшено в яму… Если захотите его похоронить, поторопитесь это сделать сегодня же ночью. К утру собаки и шакалы изгрызут покойника так, что вы и костей его не соберете… Спасибо за щедрость! Всем нам когда-нибудь придется умереть!..

Глава четвертая

Последняя страница книги

Упорный и терпеливый увидит благоприятный конец начатого дела.

Туган и Бент-Занкиджа шли рядом по безмолвным пустынным улицам разрушенного города. Туган вел коня в поводу. Гулко отдавался стук копыт в стенах покинутых зданий. Оба вспоминали далекие дни юности, проведенной в шумном Гургандже, в доме погибшего во время разлива реки старого Мирзы-Юсуфа.

– Все эти долгие годы моих скитаний я думал о тебе, Бент-Занкиджа!

– Вот опять перед тобой подруга твоего детства… И мне тоже пришлось увидеть блеск молний и услышать удары грома, который потряс всю нашу землю… Но там, где в яростную бурю падают могучие дубы и платаны, там иногда сохраняется невредимой маленькая мышка – и я спаслась!