Норвежская новелла XIX–XX веков - Бьёрнстьерне Бьёрнсон

Однако Бьерн Ларсен предостерегает: «История учит, что возможны непредвиденные изменения, и это очень осложняет прогнозы на будущее».

В пять утра на улице Иледаль орут чайки — море их теперь не устраивает, на суше жизнь сытнее. Во дворе воркуют голуби Багге. Белая кошка крадется к мусорным бакам. В подъезде дома двенадцать на доске четыре объявления: «Управляющий принимает ежедневно с 10–11.30, тел. 37–95–15»; «В понедельник, 9. VIII — горох. Среда, 11. VIII — пироги с рыбой и морковная подлива. Пятница, 13. VIII — копченые колбаски»; «Богослужение — первый четверг каждого месяца, церковь на улице Иледаль, пастор Бьерн Альве. Начало в 18 часов»; «Птиц кормить запрещается. Отдел здравоохранения. Ветконтроль». Дом номер двенадцать — дом муниципальный: пять этажей, лифт, в каждом этаже девять комнат, металлические номера на дверях, сменные дощечки для фамилий и два пустых места в списке квартиросъемщиков; здесь жильцы временные. В таких домах обитатели разговорчивы, заслышав шаги в коридоре, они часто открывают дверь и сами берут газету. «Что так рано поднялись?» — спрашивает Эйвин. И они улыбаются ему, как ребенку.

П. Лекен живет в номере одиннадцать. У него есть дочка, в которую Эйвин влюблен. Как-то в пятницу вечером, когда он пришел за недельной платой за газету, она открыла ему дверь в белом халате и с полотенцем вокруг головы. Но в остальные пятницы П. Лекен открывает дверь сам, и он всегда пьян.

Валентин Левли сам в молодости разносил газеты. «Теперешние-то газеты потяжелее», — говорит Валентин Левли и сует Эйвину завернутую в бумажку крону.

Мина Хагге живет в номере двенадцать. У нее сын моряк, и она заманивает Эйвина к себе подачками. Интересно, что сталось со старой рассыльной, как же ее звали, она еще работала здесь столько лет, прекрасный была человек, и, кстати, может, Эйвин купит «Морской бюллетень», где перечислены все суда, чтобы знать, в какой точке земного шара сейчас ее сынок — то ли в Джакарте, то ли в Рангуне, а может, пересекает Индийский океан. На кухонной стенке у Мины Хагге висит календарь с голыми девицами, таких Эйвин еще не видел у старушек. Каждый раз он невольно смотрит на календарь: может, раньше ему показалось? Но нет, все правильно: в августе — девица блондинка, в июле — была девица брюнетка. «Это календарь сына», — говорит наконец Мина Хагге, и Эйвину становится неловко, теперь ему приходится покупать ей «Морской бюллетень» каждую неделю.

Водолей — одиннадцатый знак Зодиака, наблюдается ночью на юге, недалеко от небесного экватора, по плечам — две яркие звездочки, Альфа и Бета, а слева от них маленький треугольник обозначает кувшин, из которого льется вода. Люди в древности установили созвездия Зодиака, расположенные по эклиптике, и связали их со сменой времен года в долине Нила.

Созвездия Зодиака издавна используют для предсказаний, перед тем как принять важное решение: Водолей, по египетским поверьям, обозначает разлив Нила, греки видели в этом созвездии Девкалиона, пережившего потоп, новейшая астрология толкует Водолей как самоотречение, удачу в супружестве, зарождение новой жизни.

Звезды в созвездии Водолея связаны с планетой Уран, седьмой от Солнца, божеством неожиданных перемен, новых встреч и всего чуждого. Оно неустанно расточает свои духовные силы на предвидения того, что принесет будущий и все грядущие годы. Знак Водолея — две волнистые параллельные линии. Водолей наблюдается в период между двадцатым января и восьмым февраля, появляется следом за созвездием Овна, предшествует созвездию Рыбы.

Водолей сулит революцию.

Революцию, у нас-то?

Когда Эйвин Лиан катит обратно, обхватив липкими от свежей типографской краски пальцами руль, а с багажника свисают пустые сумки, двести двенадцать человек сидят по своим кухням, держа в одной руке чашку кофе, а в другой — газету, которую он им только что доставил. Они читают, пережевывая, и жуют, читая, иногда запивая глотком кофе. Они читают про очаровательную улыбку убийцы: убийца улыбается, заняв две полосы, и они верят. Они читают о холеных руках вора: вор подмигивает им, заняв две полосы, и они верят. Они читают про то, как элегантен костюм поджигателя, — поджигатель глядит на них в упор, заняв две полосы, и они верят. Еще ни один человек не сказал: «Эта газета лжет».

Прочитав газету наполовину, они складывают ее, засовывают в портфель или в сумку и отправляются к автобусной остановке. Иногда газету суют под столик в передней, к старым газетам, откуда недели через две ее вместе с остальными снесут в подвал. На одних газетах будут чистить рыбу, в другие завернут мусор. Одни газеты попадут в рот младенцу, из других сделают стельки для ботинок. На какие-нибудь газеты попадет масляная краска, когда в доме ремонт. Но почти все газеты в конце концов сжигаются, то ли в маленьких кафельных печках, то ли в огромных печах, или же их спрессуют и отправят в барабаны, чтобы сделать из них новую бумагу. У нас в Норвегии газета доставляется потребителю дважды в день, и в подвалах крупных типографий в тугих рулонах хранятся километры белой бумаги, ожидая, пока огромные вилы поднимут их и вставят в машины, откуда они выйдут, тесно усеянные мелкими черными значками, пахнущими типографской краской, от которой чернеют пальцы.

Эти значки лгут. Они лгут так давно, что уже никто этого не замечает.

Эти значки вещают. Они предсказывают наше будущее.

Значки эти принадлежат здешним хозяевам страны. Они отражают будущее своих хозяев.

Эти хозяева — поджигатели.

Они говорят: «Мир».

Подразумевают: «Война».

Они говорят: «Не надо перемен».

Подразумевают: «Жги!»

Водолей двигается мелкими рывками, в животе у него электрический моторчик, на запястьях — контакты, в голове — информационное устройство, во рту — батарейка. Он смотрит искоса вниз, на воду: вода льется из кувшинов совсем как настоящая. Он может стоять, ходить, сидеть, есть, думать, говорить. Если в отверстие на лбу опустить монетку, он выдаст предсказание будущего.

С давних пор Водолей — отражение души; он движется порывисто, иногда поднимает глаза и смотрит прямо на тебя. Он красив, он похож на индейца или молодого египтянина, он берет твою руку своей прохладной рукой и гадает.

Вот набор его предсказаний:

«То, что есть, останется».

«То, что было, продолжится».

«Тот, кто решает, тот и будет решать».

«Забудь все, что знаешь. Не тревожься ни о чем».

«Удача сопутствует тебе».

Год двухтысячный — это веха, взятая условно. В печати время от времени появляются рассуждения о том, каким будет мир к этому году. Рассуждения эти очень красивы. Будущее — это красота, прогресс, изобилие. Это будущее без грязи, угнетения, войны. Рассуждения эти примечательны почти сверхъестественной слепотой; брось монетку в лоб футуролога, и транзистор, спрятанный у него во рту, предскажет тебе прекрасное будущее. В этих футурологах есть что-то не от мира сего. В сравнении с нашим сегодняшним днем кажется, что их прекрасные видения взяты из какого-нибудь фильма, американского мюзикла или оперетки, вроде тех, которые транслировались из Берлина в солдатские казармы в 1944 году, после поражения на Восточном фронте.

Но Бьерн Ларсен, начальник экспедиции министерства финансов, лицо вполне земное и реальное. Его фамилию можно найти в телефонном справочнике за 1971 год: «Ларсен Бьерн, Эперхауг, 3, 63–92–63; Ларсен Бьерн, ул. Фаустадсгате, 35, 37–06–56; Ларсен Бьерн, ул. Лаврансвей, 7, 26–65–27; Ларсен Бьерн, Пилестреде, 33, 20–14–42; Ларсен Бьерн, управляющий, ул. Стремстанг, 10–6, 53–26–33; Ларсен Бьерн, нач. эксп., ул. Сигбьёрна Обстфельдера, 6, 14–60–16; Ларсен Бьерн, парикмахер, ул. Хокона Тветера, 31, 26–03–27; Ларсен Бьерн, секретарь, ул. Алвхейм, 8, 29–36–98; Ларсен Бьерн, старший полицейский, Персбротан, 8, 14–21–19; Ларсен Бьерн, шофер, ул. Киркегор, 20, 67–24–62».

Эйвину Лиану пятнадцать лет. Он нанялся на пять недель рассыльным, развозит газеты по своему участку в два с половиной квартала в районе улиц Иледаль и Саннербру дважды в день, иногда он думает о будущем.

На рассвете он встречается с другими рассыльными. Они сидят в подвале на скамейках и табуретках и ждут, пока выкрикнут их имя. У окружающих усталые, помятые, невыспавшиеся лица. Одни переговариваются, другие помогают снять газеты с грузовика, третьи дремлют, прислонившись к стене, не обращая внимания на входящих. По вечерам лица более оживлены, никто не пытается прикорнуть, но чувствуется все та же усталость. Она тенью обводит глаза, оживленные и блестящие, морщинками ложится у смеющегося рта. На следующее утро Лиан опять уже там, и вечером тоже. Всякие есть рассыльные — молодые, крепкие, у них длинные и непослушные волосы, ревущие мотоциклы, крепкие плечи и руки. Вон старые рассыльные — муж и жена, они работают, сменяя друг друга; есть и целые семьи рассыльных, которые распределяют между собой шесть-семь маршрутов, и самый короткий маршрут отдают младшему ребенку, как только он подрастет. Среди рассыльных — маленькая женщина с искательной улыбкой, вкрадчивая и незаметная, как мышка, и с ней две дочери, рослые угрюмые девицы, подменяющие ее, когда она напьется. Есть и одинокие пожилые рассыльные, есть и такие, что работают только летом. Эти держатся в сторонке, не вступая в общий разговор. Есть там и помощник старшего почтальона, худой человек с цепким взглядом и крепкими руками, с неизменным велосипедом — то он приехал, то опять уезжает на участок заменить заболевшего рассыльного. А вот за своей конторкой и старший почтальон — лысый отяжелевший человек. Вон молчаливые мужчины с красными лицами алкоголиков, а там кругленькие щебечущие домохозяйки, вот и Эйвин. Услышав свое имя, он подходит к конторке, стаскивает кипу газет, открывает конверты с извещениями (желтые — конец подписки, белые — для новых подписчиков, красные — с напоминанием о платеже). Отмечает изменения в адресной книге, поправляет ремни, пересчитывает газеты, делит их на две пачки, в сумку и на багажник, и — в путь. На улице еще темно, в пустоте необычно шумными кажутся возникающие рядом с ним мопеды и мотоциклы.