Инквизитор - Сергей Норка

Эдуард Валентинович понимающе закивал седой головой и устремил на меня взгляд выразительных карих глаз.

— Давление в порядке? Внутренние органы? — обратился он ко мне.

— Врачи ничего не находят, — развел я руками.

Он опять покивал головой. Завязалась беседа, в которой Гусенко не принимал участия. Весь его вид показывал, что это его абсолютно не интересует. Сначала он позевывал, прикрывая рот ладонью, а затем вообще достал из кейса журнал и углубился в чтение.

Беседа строилась в форме вопросов и ответов. Причем, вопросы, которые задавал мне доктор, не имели отношения к моему здоровью. Что-то знакомое показалось мне в этих вопросах. Какой цвет я люблю, а какой меня раздражает? Какие запахи приятны, а какие неприятны? И тут я вспомнил, что аналогичные вопросы мне задавал Николай Иванович во время нашей первой встречи на Разъезжей. Вспомнив это, я стал максимально осторожен. Доктор это сразу же почувствовал и был явно недоволен. Я даже почувствовал какое-то беспокойство в его голосе.

— Не закрывайтесь, — сказал он, сверля меня взглядом, от которого по телу побежали мурашки, а на глазах навертывались слезы. — Вы должны полностью расслабиться и отвечать почти машинально. Вопросы, которые я вам задаю, не требуют размышлений. Расслабьтесь, в противном случае вы можете почувствовать дурноту.

Дурноту я уже почувствовал, но не по той причине, которую имел в виду Эдуард Валентинович. Меня поразил тот факт, что все ответы, которые я давал на его вопросы, были противоположными тем, что я давал Кардиналу. Причем, я говорил абсолютно искренне и с тем, и с другим. Во мне сидел совершенно другой человек.

— Сейчас мы спустимся в специальное помещение, — сказал доктор. — Там вас продиагностируют специальной аппаратурой, а потом с помощью другой аппаратуры произведут психокоррекцию. Думаю, что ваши головные боли прекратятся.

— А если не секрет, что это за помещение? В подвале? — спросил я, изображая на лице доверчивую улыбку.

— У нас нет секретов от наших пациентов, — сказал Эдуард Валентинович. — Это помещение, экранированное от естественного геомагнитного поля планеты металлической обшивкой, а от земного электричества — бетоном и пластиком.

— Скажите, Эдуард Валентинович, я болен?

— Абсолютно здоровы, только блаженные. Юродивые во Христе. Всех остальных пожирают страсти. Сначала — на уровне психики, затем — на уровне физиологии. Что касается вас, то сейчас мы все проверим.

— Владимир Александрович называл ваши методы неортодоксальной медициной. Нельзя ли в общих чертах объяснить, что это такое?

Эдуард Валентинович пожевал губами и промолвил:

— Все вопросы после обследования и коррекции. Пойдемте.

Мы вышли вдвоем. Гусенко остался в кабинете. Удивительная услужливость. Готов потратить полдня для того, чтобы помочь «новому другу». Поистине, клубные традиции, посеянные на туманном Альбионе, дают добрые ростки в варварской России.

Мы спустились на первый этаж, затем прошли в комнату, где сидели два вооруженных охранника. В комнате была дверь, снабженная шифровым замком, несмотря на охрану. Доктор набрал длинную комбинацию, и мы спустились по лестнице на два этажа вниз.

Я оказался в лаборатории, напичканной какими-то странными приборами, возле которых «колдовали» два оператора в белых халатах. Приборы были присоединены к каким-то странным колбам, внутри которых бурлила зеленоватая жидкость. Все это напоминало средневековую лабораторию алхимика. Я подошел к колбе и машинально дотронулся до нее рукой. Она была холодна, как лед.

— Ничего не трогайте, — раздался резкий голос одного из операторов.

Эдуард Валентинович сел за письменный стол, вынул авторучку, положил перед собой чистый лист бумаги и стал что-то чертить.

— Разденьтесь до трусов и вставайте сюда, — сказал оператор, указав рукой на низкий постамент, сделанный из какого-то черного камня. Камень был отполирован до блеска. Я повиновался. Оператор установил над моей головой медный купол, из центра которого на тонкой шелковой нити свисала тонкая рамка из черного дерева. Второй оператор наводил на меня какой-то прибор, напоминающий артиллерийскую буссоль.

Внезапно я почувствовал, как мое тело завибрировало, и мне даже показалось, что оно испускает какое-то легкое свечение. Первый оператор манипулировал с какими-то регуляторами на пульте, расположенном справа от меня. Рамка начала дрожать.

— Увеличь хемолюминесценцию, — дал команду второй оператор, приникая к окулярам. Свечение усилилось.

Рамка поползла вниз и сейчас висела на уровне низа живота. Я почувствовал, как по позвоночнику от копчика вверх поползло тепло. Пройдя позвоночник, оно устремилось в голову. Наступило странное состояние. Мне казалось, что я вот-вот взлечу.

— Первое поле семь с половиной би, — сказал второй оператор. Рамка поползла вверх. — Второе поле пять би. Третье поле четыре и семь десятых би. Четвертое поле пять би. Пятое поле четыре и девять десятых би.

Эдуард Валентинович, кивая головой, записывал. Лицо ничего не выражало, как у бухгалтера, составляющего месячный отчет, предварительно дав взятку налоговому инспектору. Далее наступила довольно длинная пауза. Первый оператор держал рамку прямо напротив моего лба. Второй оператор молчал.

— Ну что там? — нетерпеливо спросил «доктор».

— Ничего не понимаю, — растерянно сказал второй оператор.

— Что там? — повысил голос Эдуард Валентинович.

— Двенадцать би. Шестое поле двенадцать би.

Он оторвался от окуляров и с каким-то испугом посмотрел на меня.

— Седьмое поле? — холодным голосом спросил «доктор». Оператор приник к окулярам.

— Шестнадцать би.

— Ты не ошибся? — тем же холодным голосом спросил доктор.

— Исключено.

Эдуард Валентинович начал что-то подсчитывать. Оба оператора подошли к столу в начали таращиться на таблицу, которую заполнял доктор, время от времени поглядывая на меня с таким видом, будто я был ожившей мумией Тутанхамона, а я, как дурак, в одних трусах стоял на черном камне, не понимая, что бы это значило.

Наконец, Эдуард Валентинович закончил свои вычисления и тоже посмотрел на меня с большим интересом. Затем бросил операторам:

— Подготовьте «Ореол», — и обратился ко мне. — Пойдемте в другую комнату. Одежду брать не надо.

Я зашлепал босыми ногами за ним. За спиной у меня шумно дышали операторы.

Во второй комнате стояла установка. Установленная горизонтально труба из решетки, сделанной из какого-то желтого металла. Она также, была подсоединена к колбам. Над трубой, как зонтик, висел купол, наподобие того, что располагался над моей головой во время тестирования.

Оператор подошел к трубе, нажал какую-то кнопку и раскрыл ее, как чемодан.

— Ложитесь, — сказал доктор.

Я, не колеблясь, улегся в трубу, и оператор закрыл ее. Второй подошел к пульту.

— Импульс в шестнадцать би в область септальной перегородки, — скомандовал Эдуард Валентинович.

Я почувствовал легкое головокружение и сонливость. Постепенно погружаюсь в сон, но не как обычно, а с таким ощущением, что душа вылетает из макушки.

— Три импульса по шестнадцать би в проекционные зоны таламуса и гипоталамуса, — последнее, что я услышал, и сознание покинуло меня.

5. 0 ЧЕМ НИКТО НЕ ЗНАЛ

В КОНЦЕ МАРТА — НАЧАЛЕ АПРЕЛЯ АТМОСФЕРА СЕВЕРНОГО ПОЛУШАРИЯ ОКАЗАЛАСЬ СИЛЬНО ВОЗМУЩЕНА. ХАРАКТЕРНО, ЧТО ВОЗДУШНЫЕ МАССЫ ПЕРЕМЕЩАЛИСЬ НЕ С ЗАПАДА НА ВОСТОК, ТО ЕСТЬ В СООТВЕТСТВИИ С ВРАЩЕНИЕМ НАШЕЙ ПЛАНЕТЫ, А С ЮГА НА СЕВЕР ИЛИ С СЕВЕРА НА ЮГ…

В ИТОГЕ ПРОИЗОШЛИ МНОГОЧИСЛЕННЫЕ ПРИРОДНЫЕ АНОМАЛИИ В РАЗНЫХ СТРАНАХ.

На Ломбардию опустилась душная июльская ночь, и только в горах в сорока километрах от Милана местечко Травалья окутала ночная прохлада. По горной тропинке, ведущей к монастырю Сан-Джованни, который семьдесят лет назад основало братство Святого Иоанна Богослова, постоянно оглядываясь, шел человек.

Небо затянуло тучами, однако, луна время от времени выглядывала из-за плотной завесы, слабо освещая окрестности монастыря, и тогда было видно, как человек, одетый в дорогой двубортный костюм, шел, придерживаясь рукой за скалу, вдоль которой была прорублена тропинка. Иногда он останавливался и осенял себя крестным знамением, выдающим православного христианина.

Братство святого Иоанна Богослова образовалось вскоре после прихода к власти Бенито Муссолини, когда падре Джованни, молодой сельский священник, далекий от политики, но не признававший никаких кумиров, кроме Бога, и не приемлющий насилия, увел в горы несколько десятков крестьян, которые и стали первыми членами братства. Эти действия священника были одним из актов протеста служителей католической церкви против поддержки, которую Ватикан оказывал фашистскому режиму.