Имперский маг - Оксана Ветловская

— Шеф, там вас одна курсантка спрашивает… ну, та самая, которая с ножом…

Франц так и не простил Дане вероломного нападения на своего обожаемого шефа.

В единый миг Штернберг очутился в прихожей. Дана — а это была, конечно же она, мерзавка, — стояла у порога, обхватив себя за плечи, и вид у неё был непривычно жалкий. Она вздрогнула и подалась назад, увидав на лице наставника выражение неприкрытой ярости, но всё равно осмелилась открыть рот:

— Доктор Штернберг, извините, мне очень нужно с вами погово…

Не слушая, Штернберг грубо отодвинул её и выглянул в коридор: слава Богу, обошлось без присутствия часовых. А если б засекли бестолковую девку раньше, наверняка бы уже такой шум подняли…

— Да вы что, совсем разум потеряли? — обрушился он на злополучную ученицу, не забывая приглушать голос, так что выходило подобие низкого сдавленного рычания. Его рассердил даже не столько сам факт её самовольного появления на запретной для курсантов территории, сколько полнейшая неожиданность её дурацкого предприятия. — Думаете, если вас однажды сюда привели, то с тех пор вам позволено свободно шататься здесь, как по Унтер-ден-Линден на первомайские гуляния? Вы вообще соображаете, что вы делаете? Вы меня под трибунал подведёте вашими фокусами!

Вконец обескураженная девчонка уставилась на него в немом отчаянии, затем наткнулась на враждебный взгляд Франца и медленно попятилась. Штернберг цепко схватил её за плечо и вытащил в коридор.

— А ну-ка, пойдёмте.

Он, до крайности рассерженный, волок её за собой весьма грубо и наверняка не раз причинил ей боль, когда приподнимал за руку на резких поворотах, и всё время чувствовал под своими пальцами напряжение тонких, но крепких мышц и влажный жар подмышки. Дана молчала и только старательно перебирала ногами, чтобы не упасть от очередного рывка. Благополучно оставив позади длинный корпус, отведённый под офицерские квартиры, Штернберг несколько успокоился. Надо будет устроить разнос начальнику охраны. Совсем распустились. Удивительно, как под их носом ещё бомбу сюда не протащили…

— Курсантам воспрещается выходить за пределы территории учебного корпуса и общежития без специального разрешения, — угрюмо отчеканил он, не сбавляя размашистого шага. — Повторите!

— Курсантам запрещается… — Девушка оступилась на крутой лестнице и не упала лишь потому, что он крепко держал её за руку. — Доктор Штернберг, отпустите меня, мне больно.

— Дана, простите меня. — Он машинально и совершенно невинно схватился растирать её узкие плечи, где наверняка остались синяки от его стальных когтей, но поспешно бросил это занятие, ощутив, как она напряглась под его руками. На скудно освещённой винтовой лестнице она стояла на целую высокую ступеньку выше и поэтому была гораздо ближе, чем обычно, — странно притихшая, едва заметно дрожащая, свежо пахнущая чем-то новым, не пеплом, а каким-то нежным цветочно-телесным ароматом, от которого у Штернберга сразу кругом пошла голова. Он отвернулся и, не оборачиваясь, пошёл вниз.

Штернберг сопроводил курсантку до её комнаты, пройдя через всю женскую часть общежития, удивительно тихого после отбоя, остановился у порога, помедлил и всё-таки вошёл вслед за девушкой, оставив дверь распахнутой.

Дана села на узкую кровать у стены, Штернберг — на единственный в комнате стул. Именно так, помнится, и начиналось его недостойное наставничество.

Из коридора доносились шаги часового. Его скука звучала как долгая низкая нота.

— А вот теперь рассказывайте, что у вас приключилось, — негромко велел Штернберг. — Только быстро. Иначе, когда я уйду, вам ещё от надзирательницы попадёт.

— Не попадёт, — Дана тихонько и как-то нервно засмеялась. — Та, которая дежурит сегодня, — она сама после отбоя отрубается, из пушки не разбудишь.

— Ладно, что у вас там за срочный разговор ко мне был?

Дана не торопилась отвечать. В её пристальном взгляде было незнакомое, жадное любопытство, природу которого Штернберг не мог понять до тех пор, пока не осознал, что в спешке покинул квартиру в своём домашнем, не предназначенном для чужих глаз, обличье. На нём не было той плотной, как змеиная чешуя, непроницаемо-чёрной эсэсовской шкуры, которая обеспечивала недосягаемость, неподсудность и неуязвимость. Он мгновенно испытал то леденящее, граничащее со страхом чувство, какое мог бы испытать воин, оставшийся перед боем без доспехов, или католический священник, вынужденный читать проповедь без сутаны. Никогда ещё он не казался себе таким незащищённым. Сейчас он был сам по себе, отдельно от той стальной мощи, представителем которой привык себя ощущать, — в своей распахнутой на груди лёгкой белой рубахе с закатанными до локтей рукавами, штатских брюках и мягких туфлях из тонкой кожи. Штернберг чувствовал, как изучающий взгляд девушки, сначала прикованный к золотому языческому амулету в проёме распахнутой рубашки, скользит по его плечам, по жилистым предплечьям, густо поросшим прозрачной золотистой шерстью, по точёным запястьям и кистям, задерживается на левой руке, исполосованной тонкими белыми шрамами, идёт по плавной линии поджарого бедра до угловатого колена и дальше, до стройных щиколоток и длинных узких ступней. Дана едва заметно улыбнулась: вероятно, она по достоинству оценила архитектонику этого долгого тела, разнообразными тренировками превращённого в совершенный механизм, стройный и рациональный, как контрфорсы готического собора.

Штернберг стащил очки, достал из кармана платок и принялся с силой тереть круглые линзы.

— Дана, у меня нет времени сидеть и ждать, когда вы, наконец, заговорите. Либо вы без промедления выкладываете вашу проблему, либо я ухожу. И стоило вам тогда беспокоить меня в столь поздний час? — Он впечатал в переносицу очки и строго взглянул на неё.

— Это очень важно, — отрывисто произнесла Дана, отводя глаза. — Сейчас. Подождите, пожалуйста… — Она вздохнула, глубоким, прерывистым нервным вздохом. — Доктор Штернберг, только, пожалуйста, обещайте, что не будете сердиться, если я скажу… Обещаете?

— Обещаю, — тихо ответил он, почему-то внутренне обмирая, как перед прыжком в пустоту.

— В общем, я не поеду ни на какое новое место работы, доктор Штернберг. Я не могу. Я хочу остаться здесь.

— Почему? — осторожно спросил он.

— Я хочу остаться здесь.

— Дана, вы же знаете, ваши желания здесь ничего не решают, — как можно мягче возразил он. — Вы без пяти минут готовый специалист, вы направитесь туда, где ваше присутствие будет целесообразным. Придётся подчиниться. В данном случае подчиниться — выгодно.