Предатель в красном - Эш Хейсс

По мере того как мое тело отвергало детскую кровь, перед глазами появлялись трупы детей, которые стали жертвами моей жажды, и меня накрывало непередаваемое чувство вины.

Следующие несколько дней, проведенные в запертых покоях, меня навещала только служанка – поила успокоительными отварами. Все дни заточения мне снились дети и кровь, которую я не смог принять. В моих снах они рыдали и просили о помощи, вопя от страха. И так каждый проклятый день. Я просыпался от собственного крика и слез, и все, о чем мог думать, так это каким чудовищем стал.

Я боялся самого себя.

Мама так и не навестила единственного сына в дни его собственного ада. Возможно, будь она в тот момент рядом, все могло бы стать иначе. Возможно, я бы не возненавидел родных за то, что они бросили меня в четырех стенах на съедение собственным демонам древней сущности, которая теплилась внутри и неумолимо жаждала вырваться наружу.

Мне просто была нужна поддержка. Но день за днем я проводил в покоях, и все, что меня окружало, – это серые оттенки потолка и сны с убитыми детьми.

На пятый день заточения у меня появились галлюцинации, вызванные кошмарами. Я разговаривал со своим отражением, гладил подушку так нежно, как гладил шелковистые волосы матери, представляя перед собой мертвое человеческое тело. Извинялся перед ним, желал спокойного пребывания в нижнем мире и целовал на прощание.

Когда служанка принесла очередной отвар, на мгновение мне показалось, что в кувшине вместо лечебной жидкости плескалась кровь. В эту же секунду посуда была разбита, а служанка оказалась на полу. Обезумев, я душил ее, крича о том, что теперь она должна заплатить своей никчемной жизнью за тех, у кого ее только что забрала вместе с этой кровью. На крики прибежала другая прислуга, и, оттащив меня, они забрали служанку. А я снова оказался один.

Снова один.

Вскоре другая служанка убрала осколки и вытерла огромное разлитое пятно от отвара, в котором я все это время видел кровь. Тогда в моей голове что-то перещелкнуло, и сухость в горле опять дала о себе знать.

Я вновь ощутил жажду.

Спустя неделю, после того как сформировался полноценным древним ночнорожденным, я больше не нуждался во сне, поэтому соорудил из кровати своеобразный мемориал, где общался с воображаемыми друзьями, которых больше не было в живых, и бесконечно утопал в отравляющем чувстве вины за то, что они пострадали. Мое тело желало крови, я был противен себе. Мерзкое чувство.

Страх и отвращение достигли апогея.

И все же бог единожды посмотрел на меня жалостливым взором, даруя крупицу милости: мне больше не нужно было спать – это стало настоящим подарком судьбы. Больше не снились кошмары. Но искаженное сознание продолжало показывать образы детей.

Я видел их везде.

Через какое-то время галлюцинации перестали меня пугать, но отвращение к себе только нарастало. Жажда терзала нутро, одурманивала сознание, заставляла стучать в дверь и просить о помощи, и от этого становилось еще противнее. Такое чудовище, как я, не имело права звать на помощь.

И тогда у меня появился план.

Я понимал, что в какой-то момент мое тело настолько ослабнет, что душа, покинув сосуд, освободится от мук. Но сколько лет это займет? А может, десятилетий? Столетий? Чтобы ускорить процесс, требовалось ослабить себя любым возможным способом, и самый простой вариант, который пришел мне в голову, был слить собственную кровь.

Ночнорожденные не умирали от кровопотери после ранения, скорость восстановления опережала наступление смерти – этому нас учили с пеленок. Однако это было возможно, если ночнорожденный решится сливать с себя кровь несколько суток подряд или даже больше.

Чем быстрее я начну, тем выше шанс, что меня не поймают. Служанки уже приносили отвары, следующий прием мог быть как завтра, так и через пару дней.

«Времени не так много, но если порезать себя сейчас, я могу успеть. Нужно торопиться!»

Острых предметов в комнате найти не удалось. Осмотрев шкаф и настенные полки, я обнаружиил подходящий вариант. Нерешительный бросок – и я разбил маленького фарфорового слона.

Закрывшись в ванной комнате с добытым осколком, я принялся ослаблять себя. Уверенно наносил порезы снова и снова, чтобы раны не успевали зарастать, пока кровь сливалась в ванну и моментально смывалась водой. Лишние запахи могли привлечь внимание.

Через пару часов беспрерывного сливания в теле появились первые нотки слабости, но именно в этот момент пришло осознание провальности «гениального» плана: мозг, ощущая опасность для плоти, начал в два раза быстрее регенерировать клетки – тем самым я пробудил жажду с новой силой.

Не выдержав проснувшихся инстинктов, я стал прокусывать тонкие пальцы в надежде, что, почувствовав собственную кровь, хоть немного отвлекусь от предчувствия смерти.

Это и стало роковой ошибкой… Кровь, стекавшая по ладони, капала на пол, оставляя запах.

В комнате раздался грохот выбитой двери. Тяжелые и грубые шаги, раздавшиеся после, сразу дали понять, что мой отец уже здесь. Как вихрь он влетел в ванную и узрел то, что должно было в будущем занять его место. Сын, который должен был стать гордостью и отрадой.

Но вместо этого он обнаружил забившегося в угол ребенка, который, захлебываясь слезами, прокусывал пальцы. Унизительно и жалко. Его взгляд ранил сильнее всего.

Отвращение.

Когда семья смотрит с отвращением, чувствуешь себя ничтожеством, и, попав под взор отца, я принял нового себя. Низвергнул на дно свое существование в собственной голове.

В тот день для самого себя я переродился ничтожеством.

* * *

Следующее неопределенное количество лет жизни я думал лишь о той роковой ошибке в ванной. И за нее я поплатился сполна. Отец был вне себя от ярости и наказывал меня изо дня в день. Я был в заточении в его личном подвале, где отец с удовольствием проводил экзекуции. Он вливал в меня литры крови: когда мое тело отвергало ее, выблевывая обратно, он с еще большим удовольствием вливал новые порции.

А мама… В тот роковой день она проводила меня удрученным взглядом. Когда меня выносили из ванной и тащили в подвал, мама плакала. Но что это были за слезы? Печаль? Жалость к непутевому сыну? Что вообще происходило у нее в голове? На эти вопросы я так и не смог получить ответы. Со временем, когда жизнь превратилась в ежедневное промывание кровью, нужда в этих ответах и вовсе пропала.

В какой-то из бесчисленных дней заточения у меня впервые появилось чувство, будто я тону в собственной крови. Отец