Учебный плац - Зигфрид Ленц

— Нет, — только и сказал я, — нет-нет.

Этим он в тот раз удовлетворился, улыбнулся и дал понять, сколько хорошего он обо мне уже слышал, о моей работе на участках, о моей памяти и о моей счастливой руке в уходе за насаждениями, это он дал мне понять. И он пожелал в дальнейшем еще теснее работать со мной, ему уже виделось, как мы выращиваем полуштамбовые и четвертьштамбовые формы косточковых, в этом я прежде всего ему должен буду помочь, но сейчас нам следует пожать друг другу руки в знак доброго согласия в работе. Прежде чем меня покинуть, он поднял часть гирлянды, и я видел, что он счастлив, он снова похвалил меня и обещал, что гирлянда эта не окажется в компостной куче.

Чего только не вплел я в гирлянду, но все сохранил в тайне, даже сама Ина не узнала, как много пожеланий скрывается в зелени еловых веток: чтобы ей никогда не испытывать страх, пожелал я ей, и чтобы она всегда находила хоть небольшую причину для радости; лепестки роз, отливающие бархатистой чернотой, я окружил огненными цинниями — только для того, чтобы Ине не пришлось испытать горьких разочарований, а сине-белые ленты и чайная роза должны были уберечь ее от болезней. Много пожеланий вплел я в гирлянду; и чтоб Ина все нашла, что она куда-то задевала, и чтоб она иногда вспоминала обо мне. Гирлянда была не единственным моим подарком. Я догадывался, чему Ина будет рада, и купил коробочку с цветными пастельными мелками, коробочка лежала отдельно на длинном столе с подарками, но я забыл прикрепить к ней карточку с моим именем, и потому Ина не сразу поняла, кто подарил ей эту коробочку. Ее восторг. Ее желание поскорее испробовать мелки.

Не Ина — Доротея поручила мне надзор за столом с подарками, на мне был темный пиджак, который шеф надевал всего раз-другой, я стоял в двух шагах от новобрачных и наблюдал, как подходили к ним гости: непринужденно, в приподнятом настроении, чтобы выразить им свои пожелания счастья и вручить подарки; сколько же их поздравляли, обнимали, подмигивали им, а уж сколько раз Ину чмокнули, я и сосчитать не мог. Каждый подарок они передавали Бруно, я взвешивал его в руках, взвешивал и пытался отгадать, что укрыто в коробках под цветной бумагой, много бокалов и булькающих бутылок я угадал, уйму суповых мисок и столовых приборов, набор цветочных горшков, комплект щеток, щипцы для орехов и граммофон, и снова и снова нечто мягкое, легкое: шерстяные вещи. Все горой громоздилось на столе. Все нужно было бережно складывать в стопки.

Если бы Иоахим притащил свой подарок — эту синюю скамейку-качалку, — так мне не хватило бы места, но он вручил ее еще в крепости, так же как Макс свой подарок отдал им в крепости — отливающий шелком настенный ковер с сценами охоты. Белый олень. Скачущая, лающая свора. Детски наивные лица всадников. Пастор Плумбек, тот доставил самый портативный подарок: «Новый завет» в черном кожаном переплете; самый тяжелый дар принес старик Лаурицен, передавая его, он подчеркнул, что подарок этот и от имени Нильса, который не мог прийти: изящнейший угловой шкафчик, какой только можно себе представить. Когда я принимал от него шкафчик и осторожно ставил его, Лаурицен окинул взглядом стол с подарками, улыбнулся и сказал:

— Скоро целую телегу насобираешь, а?

Да, целая телега набралась, грузовой платформы нашего трейлера как раз хватило, чтобы потом доставить все за одну ездку в крепость.

А что за свадебным ужином я сидел во главе стола, мне, конечно же, надо благодарить Ину, я сидел спиной к залу, на углу, там, где две ножки стола едва не касались друг друга, я хорошо видел Ину и Гунтрама Глазера, а стоило мне чуть наклониться вперед, я видел и всех остальных, и когда в зале не было чересчур шумно, я слышал почти все, что там говорили. Мать Гунтрама Глазера сидела тихо, какая-то сонная, рядом с шефом, а вот дядя, о котором рассказывали всякие истории, сидел наискосок от меня, крупный, полнотелый человек, он беспрерывно теребил и дергал соседей, всем подмигивал, он и мне раз-другой подмигнул, так, словно бы мы с ним составили какой-то заговор. Летчика я представлял себе совсем иначе, но, как рассказал нам Гунтрам Глазер, его дядя уже в войну был летчиком, и поскольку он просто не в силах был выбросить это из памяти, он расширил свой машинный сарай так, что его старому биплану там хватило места, дребезжащему двухместному самолету, на котором он чаще всего по воскресеньям поднимался в воздух и бог знает сколько раз считался пропавшим. Доротея, сидевшая рядом с ним, покачала — одновременно довольная и испуганная — головой, когда он пригласил ее совершить с ним на следующий день круговой полет, она не хотела видеть сверху ни Северное море, ни наши участки, нет, этого она не хотела. Единственная, кто выразил готовность подняться в небо с дядей, была Ина, но этого не захотел Гунтрам Глазер, он обнял жену, он притянул ее к себе и сказал дяде:

— Тебя это, конечно, устроило бы, вынужденная посадка с Иной на песчаную отмель. — И добавил: — Пока я хоть что-нибудь значу, она в твой марлевый бомбардировщик не сядет.

Для начала подали дыню с ветчиной, сладкую дыню с тонко нарезанными кусочками копченой ветчины, все такое нежное, что едва нужно было жевать, хотя я не хотел всех обогнать, я все-таки всех обогнал, кончил первым — под удивленными взглядами дяди Гунтрама, который, видимо, наблюдал за мной довольно долго. Он рассмеялся, покачал головой и спросил меня, не слышал я разве никогда, что плодовые косточки могут пускать в животе корни. А потом подали бульон с мозгами и фрикадельками, крепкий, сверкающий бульон, сохранявший тепло до конца ужина. И пока мы его ели, нам налили вино — кто не хотел вина, тот получал сельтерскую, — у каждого в бокале должно было что-то быть, чтобы чокнуться или по крайней мере хоть поглядеть на шефа, когда он тихо, запинаясь, произносил свою речь.

Я не все понял, речь шла о расставаниях, о всех тех кратких расставаниях, что являются неотъемлемой частью нашей жизни, каждый, сказал шеф, расстается также не раз с самим собой. А однажды наступает миг, сказал шеф, когда мы должны расстаться с теми, кто долго был нам очень близок, кто принадлежал к нам и делил с нами радость и горе, однажды их уносит прочь в