Римский сад - Антонелла Латтанци

перед ними. Она все еще не могла его четко видеть. Но нож, этот нож — нож в горле ее дочерей — все еще сиял, указывал на них.

— Я ничего не скажу, Карло, клянусь… мои дочери… оставь моих дочерей в покое… — сама не осознавая, она повысила голос.

Робин Гуд и Крошка Джон по лесу бежали…

— Я сказал тебе заткнуться! — грохнул он. Предмет, который, наверное, был ножом, опасно дернулся.

Франческа в ужасе уставилась на Карло. Но она не видела его, и это было еще более чудовищно, она не знала, что он делает, не знала, какое у него выражение лица.

— Не смотри на меня!

— Мама… — прошептала Анджела, пытаясь сдержать слезы. — Он так играет, да?

— Тише, дорогая, тише, конечно, он играет, все в порядке, — прошептала Франческа.

…меж деревьев, через ограду, мчались как олень…

Она снова попыталась посмотреть Карло в глаза. Изо всех сил.

— Мама, мне не нравится эта игра…

…от погони ускользнули, вновь шерифа обманули…

— Не смотри на меня, Франческа!

Франческа закрыла глаза.

Она почувствовала, как что-то холодное и острое прижимается к ее шее.

…тирли-тирли, трули-трули…

— Хорошо, — сказала она тогда. И у нее был почти спокойный голос. — Хорошо, Карло. Делай, что должен. Но я единственная, кто может на тебя заявить. Только я могу тебе навредить. Они всего лишь маленькие девочки, посмотри на них. Делай со мной что хочешь, но позволь этим девочкам жить, они ничего тебе не сделали.

…что за чудный день.

Она почувствовала, как холодный, острый предмет все сильнее и сильнее прижимается к ее плоти.

— Подумай о моих дочерях… — повторила она.

А потом перестала чувствовать давление лезвия.

Она умерла?

…тирли-тирли, трули-трули…

Она открыла глаза.

Карло стоял очень близко, на коленях, склонив голову, одна рука за спиной (нож, нож). Анджела взяла его за плечо. Он уставился на эту маленькую ручку.

— Ты меня пугаешь… Карло, хватит… — испуганно сказала Анджела.

…тирли-тирли, трули-трули…

Потом он встал. Всесильный, гигантский и вновь окутанный туманом, непостижимый.

…что за чудный день.

Сделал шаг назад, еще один. Какое у него было лицо? Что он собирался делать? Боже, пожалуйста, верни мне зрение, пожалуйста, Боже! Как я могу защитить своих дочерей, если я ничего не вижу? Пожалуйста! Пожалуйста! Еще шаг назад, и Карло оказался в коридоре. Шагнул в него. Потом остановился.

Тирли-тирли, трули-трули…

Он повернулся к ним? Сейчас бросится на нее и девочек? И все кончится. И во всем, во всем, во всем виновата она, виновата Франческа. Такой расплывчатый, он был демоном.

Он стоял на месте бесконечно долго. Затем, как если бы на мгновение вернулся «мальчик, замечательный мальчик, который заботится о наших детях», сказал голосом, полным боли:

— Она любила меня.

…что за чудный день.

Голос его дрожал, он говорил как взрослый человек, потерявший все:

— Я ничего не сделал твоим дочерям. И никакой другой маленькой девочке. Клянусь тебе, Франческа. Клянусь моей Терезой.

Тирли-тирли, трули-тру ли…

И, порождение тьмы, Карло вошел в коридор и двинулся по нему громадными, гудящими шагами. …что за чудный день.

Было слышно, как открылась дверь.

6

Виале Азиа, 48, Рим, ЭУР.

— Быстро, как можно быстрее, — прошептала она таксисту, приблизившись к его уху, чтобы не услышали девочки. Словно шептала что-то чувственное, но подгонял ее ужас.

Эмму Франческа все это время держала на руках — пятнадцать бесконечных минут, — неизвестно, поняла ли девочка, что произошло. И, наверное, что-то говорила детям, успокаивая их, но не помнила ни собственные слова, ни интонации. Но сейчас девочки казались умиротворенными. Рим проплывал за окнами такси, и они с одинаковым выраженим на личиках смотрели на него, как если бы внезапно стали одним человеком. Но разве две сестры — это не один человек? Они пришли в этот мир из одного источника, они дышали одним воздухом в одной комнате, играли и спали вместе, вместе плескались в ванне, в одной воде, миллион раз говорили друг с другом без слов. Они боролись, любили, презирали и страдали от невероятной, драматической, обвиняющей, яростной любви, которая связывает детей и их родителей.

Франческа опустила глаза и увидела, что Анджела и Эмма, не глядя друг на друга, держатся за руки. Небо потемнело, затянулось облаками, а ЭУР казался обнаженным и безликим. Всем этим районом владели римские сосны. Полицейский участок располагался в длинном здании с грязно-серыми окнами, высокими и узкими, как щели. Тот же полицейский участок, из которого Фабрицио вывели в наручниках на растерзание толпы, готовой его линчевать. Фабрицио, который был невиновен. Такси остановилось.

Почему она не заперлась дома, не вызвала карабинеров и не дождалась их, прижавшись к дочерям? Потому что она должна была кое-что спросить у Анджелы. Перед тем, как звонить Массимо. Перед тем, как говорить с карабинерами. Должна была задать дочери несколько важных вопросов, и лучше всего за мороженым.

Анджела держала в руке рожок с кремом и шоколадом, а Франческа, не отрываясь, смотрела на улицу. Ей нужно проверить. Но она должна оставаться рациональной и не впасть в иллюзию самообмана, несмотря на спешку.

— Ты разве не собираешься его есть? Оно тает, дорогая, — сказала Франческа.

Анджела посмотрела на свое мороженое. Вздохнула и поднесла его ко рту. Но сейчас есть ей явно не хотелось. Она пыталась сделать это, только чтобы доставить удовольствие маме.

Франческа это заметила. Инстинктивно и бесконтрольно всхлипнула. Головой она понимала, что плакать сейчас, перед девочками, будет только законченная эгоистка.

Она с улыбкой взяла рожок из рук Анджелы и стала кусать мороженое, подавляя тошноту, есть его так, будто это самое лучшее лакомство на свете. Анджела смотрела на нее с изумлением.

— Нам нужно поговорить, — сказала Франческа. — Как взрослым.

Девочка улыбнулась.

— Это игра?

— Нет, не игра, любимая. Не в этот раз. Только не в этот раз. Но мы вместе, ты, твоя сестра и мама. Мы вместе и всё друг другу расскажем, хорошо?

— Да, — согласилась Анджела, будто все поняла.

— Ты готова?

— Я готова, мама.

Карло, превращающийся в другого человека, когда Анджела смотрела на него и смеялась. Настоящий Робин. Демонический, всесильный, готовый на все Карло. Франческа никогда этого не забудет. В этом мальчике, которого она, казалось, знала, таилось оно, чудовище, которое Франческа воображала все те дни, недели, каждую минуту. Оно… Юный, милый Карло, которому она оставила Анджелу тем утром, потому что все за него ручались. Они знали его всю жизнь.

И боже, должна ли она благодарить бога или дом, что чудовище выбрало другую девочку вместо ее дочери? Или ей просто нужно