Мозаика - Гейл Линдс

— Возможно. Но и место президента сойдет.

К ним присоединился Дэвид.

— А, вот и вы.

— Добро пожаловать, — пригласил Крейтон. — У меня есть кое-что забавное.

Он повел братьев мимо шедевров искусства, украшавших огромный холл. Они настолько привыкли к этой ошеломительной красоте, что уже не замечали ее. Они вошли в лифт, и Крейтон нажал кнопку третьего этажа.

Пока лифт поднимался, Дэвид со злостью смотрел на него. Хотя ему не были интересны подробности грязных трюков Крейтона, уяснив роль Джеффри Стаффилда, Дэвид сразу же догадался, на что пошли миллионы, которые потребовались Винсу.

— Ты ведь знаешь, — сказал Дэвид, — что мне, пришлось заплатить шесть миллионов долларов, которых мы никогда не увидим. Боже, хоть бы мы выиграли.

— Я называю эти миллионы капиталовложением, — спокойно ответил Крейтон. — Они гарантируют еще одно откровение, сегодня днем оно пошлет Пауэр-са в штопор, из которого бедняга никогда не выйдет.

Он посмотрел на Дэвида, который был одет, так же как он, в твидовый костюм, сшитый на заказ, и в рубашку из хлопка, похожего на шелк. Все трое скоро должны будут облачиться во фраки.

— Он ведь звонил мне.

— Сенатор Пауэрс? — одновременно спросили Дэвид и Брайс.

Крейтон кивнул:

— Он угрожал. Сказал, что, если он провалится, я тоже провалюсь. Обычные избитые фразы о том, как он посадит своих людей мне на хвост, пока они не раскопают связь между мной и Стаффилдом и любым другим гнусным делом, которое он сможет повесить на меня.

Дэвид проявил беспокойство:

— Полагаю, ты предпринял меры безопасности?

— Боже мой, Крейтон, — прямо сказал Брайс, — если они прищучат тебя, они и нас потянут.

Такова была неприглядная сторона «кулака Токугавы», но раньше они никогда с ней не сталкивались.

Крейтон улыбнулся:

— Мы никак не связаны со Стаффилдом.

Он не сказал, что агенты, предоставившие фальшивые сведения, уже были мертвы, — погибли в результате несчастных случаев, плюс еще один, которого хватил сердечный приступ, устроенный с помощью секретного порошка, имевшегося в арсенале Компании. Даже если ложь относительно Пауэрса в конце концов вскроется, никто и ничто не свяжет ее с Редмондами.

— В ответ на тираду Пауэрса я сказал, что он обвиняет меня вместо того, чтобы навести порядок в своем доме. Что он чертовски глуп и безнравственен, насилуя малолеток. Он бросил трубку.

Братья засмеялись.

Лифт остановился, и они пошли к бальному залу. Дэвид остро ощутил их единство. Общие черты намного перевешивали их различия, и в данный момент их сила казалась непоколебимой. Всего два дня назад они были здесь, оплакивая Маргерит, и необщительность Брайса пугала. Но сегодня вечером Брайс был с ними, и это давало Дэвиду утешительное ощущение своей правоты.

— А как насчет Джулии? — спросил он. — Беспокоит ли тебя она и этот Сэм Килайн, финансовая информация о котором тебе была нужна?

— Этот вопрос на контроле.

Крейтон подавил злость и тревогу. Ему приходилось защищаться. Без Джулии у него была бы только одна проблема — старик. Джулия превратилась в Медузу Горгону — губительную и сметающую все препятствия в своем эгоистичном стремлении отомстить за убийство Маргерит.

— Как и было решено, мы стали следить через наши компании за банковскими операциями Килайна, в том числе за его тремя кредитными карточками, но он ни разу не снимал с них деньги после звонка Винса. Это странно, если учесть, что им нужны средства, чтобы скрываться и дальше.

— Не так уж странно. Этот тип жутко ловкий. Не забывай, что он какое-то время был профессиональным оперативным агентом. Но не беспокойся. Я ожидаю, что в течение часа мне позвонят и сообщат, что он и Джулия больше нам не мешают. — Крейтон сделал паузу. — И старик тоже. Говорил ли я, что он удрал из приюта для престарелых?

Брайс и Дэвид застыли на месте и уставились на Крейтона.

— Отец? Удрал? — эхом отозвался Брайс. — Дьявол!

— Это может грозить бедой, — сказал Дэвид, тряся головой.

— Действительно, — кивнул Крейтон. — Но люди Винса найдут его. Кроме того, старик выжил из ума, правильно? Мы доказали это в суде. Никто не станет верить ни одному слову из его лепета.

Они вошли в бальный зал. Дэвид и Брайс, все еще обеспокоенные, молчали. Крейтон повел их к дальней стене справа, где в качестве бара был установлен длинный стол, покрытый камчатной скатертью цвета слоновой кости. В середине стола помещалась ледяная скульптура, которую при них еще продолжал вырезать скульптор. Она изображала государственную печать Соединенных Штатов — огромную по размерам, с великолепными и острыми когтями у американского орла. Дымчато-белая скульптура возвышалась над ними на высоту почти в два метра. Это произведение внушало благоговение, как и положено сверкающему центральному элементу праздничного бала.

— Сколько же это стоит? — громко спросил Дэвид.

— Много, — усмехнулся Крейтон. — Но кому какое дело, в конце концов? Внутри имеется механический фонтан. В определенный момент из резервуара через двенадцать отверстий будет течь шампанское. Телевизионщикам это понравится. На Си-эн-эн это уже показывают.

Дэвид и Брайс усмехнулись, а в это время к Крейтону спешил слуга в белом.

— Тут свежие новости, сэр. Они касаются отвратительного прошлого сенатора Пауэрса. Репортеры хотели бы поговорить с вами.

Крейтон решил встретиться с журналистами на ступенях флигеля. Он дал им пятнадцать минут на то, чтобы собраться и установить оборудование, а затем вышел на улицу в сопровождении членов избирательного штаба. Они прошли по той же мощеной дорожке, по которой он так часто в течение многих лет ходил с трепетом, когда его вызывал всесильный и грозный отец. Странным образом ему не хватало старика. Крейтону хотелось бы уличить его в ревности. Эта мысль сулила что-то новое... и приятное.

Ворота из кованого железа открылись, репортеры, фотографы и телеоператоры образовали плотную группу перед ступенями, которые вели к высокой двери флигеля. На этом месте он объявлял о выдвижении своей кандидатуры. И здесь же было сделано большинство фотографий старика и членов семьи с президентами и другими выдающимися людьми. Теперь эти фотографии украшали кабинет в особняке и кабинеты его братьев, детей, племянников и племянниц. Они были важным символом всей семьи, и на каком-то подсознательном уровне многие американцы тоже признали бы их в этом качестве. Вот что бывает, когда достаточное число знаменитостей снимаются на одном и том же месте на протяжении нескольких десятилетий. Теперь это было место для Крейтона.

Его пресс-секретарь, стоя на верхней ступеньке, открыл собрание:

— Я известил судью Редмонда о вновь открывшихся свидетельствах, касающихся главного суперинтенданта Джеффри Стаффилда...

Крейтон подавил улыбку. Репортерша Ассошиэйтед Пресс, получившая анонимный намек от Винса, нашла чемодан, который Майя Стерн оставила в комнате Стаффилда вместо того, который Стаффилд взял в Хитроу. В новом чемодане уже не было следящего устройства в застежке, которое могла бы найти полиция, зато внутри находились бумаги и фотографии, иллюстрирующие прискорбные деяния с детьми не только Пауэрса, но и Стаффилда.

Кровавая надпись на стене над ванной была сделана мертвым пальцем самого Стаффилда, так что отпечаток был несмываемым свидетельством вины не только Пауэрса, но и Стаффилда. В конце концов все это должно было представлять раскаяние и чувство долга главного суперинтенданта Стаффилда, которое побудило его разоблачить другого грешника и не позволить ему стать президентом, а затем убить себя, чтобы покончить с долгой чередой преступных деяний, прежде чем его самого не вывели на чистую воду. Именно на такой ход мыслей рассчитывал Крейтон.

Как только пресс-секретарь закончил свои вступительные замечания, Крейтон вышел на площадку над лестницей, изобразив на лице необходимую степень суровости. Взглядом он охватил ожидающую толпу. На мгновение у него возникло ощущение, что он опять оказался в суде и освидетельствует уважаемых прокуроров и достопочтенных слушателей. А затем он перенесся еще раньше во времени к рисовым полям Вьетнама — к страху смерти, дымящемуся напалму, пулям.

Старик научил его быть целеустремленным. Вьетнам научил его быть дерзким. А Верховный суд научил умению управлять. Сейчас он наслаждался восторженным молчанием журналистов, их интересом к себе, и заговорил, тщательно сообразуя тональность с серьезностью произошедшего:

— Дамы и господа. С самого начала развития событий я подчеркивал важность того, что нельзя признавать человека виновным, пока не состоялся справедливый суд. У меня были свои сомнения по поводу того, что Дуглас Пауэрс мог совершить те отвратительные поступки, в которых его обвиняли. Но мы должны смотреть в лицо фактам. Завтра состоятся выборы Осталось совсем мало времени для того, чтобы найти неопровержимые свидетельства невиновности сенатора Пауэрса. Лично мне такая ситуация совершенно отвратительна не только из-за серьезности преступлений, которые, очевидно, были совершены, но и потому, что всем нам нужно очень быстро решить, как реагировать на них.