Невероятные будни доктора Данилова: от интерна до акушера - Андрей Шляхов

— Психиатра будете вызывать? — для порядка уточнил Данилов.

— Да, пусть отпишется, а потом возьмем на операцию, — ответил Гвоздев. — Плановую или экстренную, естественным путем ей все равно рожать противопоказано. Кто у вас сегодня дежурит?

— Я и Анатолий Николаевич, — ответил Данилов.

— Значит, я с вами не прощаюсь. Да, Владимир Александрович, вы о кокаине подумали, не так ли?

— О кокаине, — подтвердил Данилов.

— Вполне вероятно. Дамочка состоятельная, ей это удовольствие вполне по карману. Вот ведь жизнь — только от одной беды придешь в себя, как тебе судьба следующую подкидывает. Хорошо, хоть ничего с собой не сделала.

— Сплюньте, — посоветовал Данилов.

Гвоздев демонстративно постучал себя костяшками пальцев по голове и скрылся за дверью своего кабинета.

Данилов вспомнил, что забыл оставить запись в истории родов. Пришлось вернуться в изолятор, взять у Гуровой историю и прямо там же, в изоляторе, быстро написать несколько строк.

Гурова тем временем продолжала расспрашивать пациентку о причинах произошедшего. Та отвечала в классическом для большинства наркоманов стиле, отрицая, изворачиваясь и пересыпая свою речь клятвами и заверениями.

Из обсервации Данилов ненадолго вернулся к себе в отделение, а затем отправился обезболивать первые роды у «договорной» пациентки. В «физиологическом» родзале его и нашла секретарь главного врача — ровно через пять минут после того, как роды закончились.

— Владимир Александрович, — даже по телефону чувствовалось, что Ольга Евгеньевна взволнована. — Алексей Емельянович просил вас срочно явиться к нему.

— Срочно не получится, — ответил Данилов. — Через четверть часа.

— Как скажете!

В приемной главного врача маялся Гвоздев. Увидев Данилова, он вскочил на ноги и сказал:

— Ну наконец-то. Пошли!

Не было времени расспрашивать о том, что случилось. Данилов вспомнил, что не восстановил наполовину разобранную дверную ручку в отделении обсервации. Неужели Гавреченков вызвал их с Гвоздевым из-за этого? Впрочем, с него станется…

Главный врач внимательно читал какие-то бумаги или просто симулировал великую занятость. Оторвавшись от чтения, он взмахом руки разрешил вошедшим сесть и обрушился на них со всей силой начальственного гнева:

— Что вы себе позволяете, а? Кто дал вам право набрасываться на беременную женщину с высосанными из пальца обвинениями?! Как вы, не будучи наркологами, на основании беглого внешнего осмотра рискуете ставить диагноз наркомании, да еще отменять на этом плановую операцию?!

— Алексей Емельянович, у нас были к тому основания, — попытался оправдаться Гвоздев. — Неадекватное поведение, согласитесь — нормальные люди ни с того ни с сего в палате запираться не станут…

— Нормальные люди не будут вести себя так, как вы! — перебил его главный врач.

— А психиатр уже приезжал? — спросил Данилов.

— Нет, — ответил Гвоздев, — и не приедет. Час назад Копорева выписалась под расписку. Ее забрал муж.

— Да! — подтвердил Гавреченков. — А перед этим он побывал у меня и пригрозил, что будет жаловаться на вас в департамент.

— За что? — изумился Данилов.

— За то, что вы сорвали операцию, оскорбили пациентку и своими действиями поставили под угрозу две жизни — ее и ее еще не родившегося ребенка. Я понятно объяснил?

— Понятно, но все это неправда! — Головная боль как всегда пришла в самый неподходящий момент.

— Конечно, — в голосе главного врача зазвучала неприкрытая издевка, — у вас своя правда. Особая.

— Алексей Емельянович, — едва сдерживаясь, начал Данилов, — все происходило на глазах у множества свидетелей. Она заперлась в палате и не желала открывать. Мне пришлось разобрать ручку, чтобы открыть дверь. Мы нашли ее плачущей, но через несколько минут ее разобрал смех…

Больше всего на свете Данилову хотелось надавать главному врачу оплеух. Не зуботычин, а именно оплеух. Звонких, увесистых, хлестких пощечин. Таких, чтобы очки улетели в угол, а лысая голова моталась бы из стороны в сторону. А напоследок смачно плюнуть в утратившую печать самодовольного превосходства физиономию и уйти прочь. Далеко и навсегда, чтобы больше никогда не встречаться с Гавреченковым.

— Изложите в объяснительной! — перебил Данилова главный врач. — Вы двое и палатный врач со старшей акушеркой.

— А от постовых акушерок не нужны объяснительные? — уточнил Гвоздев.

Данилов не понял — тупит заведующий обсервацией или издевается.

— От постовых не надо. Можете идти! — отрезал главный врач, возвращаясь к бумагам, лежащим перед ним на столе.

— Что там произошло? — выйдя в коридор, спросил Данилов.

— Да вдруг как снег на голову свалился муж нашей артистки. Дерганый, психованный, потный, явный нарком. Разорался в холле, что мы, мол, мучаем и оскорбляем его жену. Я вышел, попытался объяснить ситуацию, но он меня послал на три буквы и умчался к главному. Тот позвонил мне, велел немедленно выписать Копореву по собственному желанию, а затем явиться к нему. Я так и сделал.

— Испугалась постановки на учет и слиняла, — констатировал Данилов.

— Естественно! И жаловаться этот урод никуда не будет, не в его интересах раздувать всю эту историю. Положит жену в другой роддом, и все. Но главному просто не терпится дать нам по выговору!

Данилов согласно кивнул. Действительно — если в подобных обстоятельствах не собираешься объявлять выговор, то зачем требовать объяснительную? Ведь все было сделано как полагается.

— А чем занимается ее муж? — полюбопытствовал Данилов.

— Косил под телевизионного деятеля. Не то режиссер, не то оператор, не то старший помощник младшего осветителя. Угрожал, что сейчас к нам понаедут корреспонденты всех центральных каналов и устроят нам пресс-террор.

— Никогда не слышал такого слова — «пресс-террор». Кстати, а нашелся ли ваш вакуум-экстрактор? — вспомнил Данилов.

— Нашелся. — Гвоздев, должно быть, успел забыть об экстракторе и поэтому ответил не сразу. — В одном из боксов этажом выше.

— Как он там оказался?

— После выходных и не такое случается. — Гвоздев закатил глаза и покачал головой. — То ли кто-то пошутил, мало ли идиотов, то ли очередной ординатор там с ним медитировал. Хорошо, что это при Ксении произошло. Дело ограничилось устным внушением и обработкой бокса, в котором нашли экстрактор. У Емельяныча все бы получили по полной.

Поскольку обсервационное отделение предназначено для рожениц, имеющих какие-либо инфекции или «подозрительных» в этом отношении, то перенос вакуум-экстрактора из отделения обсервации в физиологический родовой зал — вопиющее нарушение санитарно-эпидемиологического режима.

На площадке у лифтов Данилов и Гвоздев расстались. Гвоздеву надо было ехать вниз, в приемное отделение.

— У главного уже был? — спросил Вознесенский, стоило Данилову войти в ординаторскую. — И как?

— Никак, — сухо ответил Данилов. — Поговорили и расстались.

После сведений, полученных от Ксении Дмитриевны, он свел общение с заведующим отделением к минимуму. Как ни странно, Вознесенский совершенно не удивился этому.

Сев за стол, Данилов написал объяснительную на имя главного врача. Объяснительная вышла короткой:

«Главному врачу роддома № 9

Гавреченкову А.Е.

от врача отделения АиР

Данилова В.А.

Объяснительная

Свои действия в отношении пациентки отделения обсервации Копоревой Майи Леонидовны считаю правильными.

Дата. Подпись».

Данилов отдал листок старшей сестре, которая как раз собралась идти по делам в «административный аппендикс». Повезло, а то пришлось бы относить самому.

Глава шестнадцатая

Домашний переполох

— Когда-то давно я подрабатывала в женской консультации одной из московских поликлиник. Поликлиника была хоть и городская, но из пафосных. Располагалась она в центре, и все — от главного врача до санитарок — гордились этим…

Иногда во время операций Юртаева могла начать рассказывать какую-нибудь историю, совершенно не интересуясь, слушают ее или нет. Не отрываясь от дела, она негромко и монотонно вела свое повествование, далеко не всегда доводя его до конца. Данилов сразу подметил прямую связь рассказов со сложностями, возникающими в ходе операций, и догадался, что они (рассказы, а не сложности) помогают Елене Ивановне сосредоточиться на проблемах и сохранять спокойствие.

— Врачом ультразвуковой диагностики работал там Юра Овечкин, маленький, толстенький, лысый…

Сахарный диабет, выраженное ожирение, стойкая артериальная гипертония, крупный плод… Все эти факторы, являющиеся показаниями к кесареву сечению, могут обернуться осложнениями во время операции.

— Юра очень любил свою жену. До самозабвения. Обожал, боготворил, превозносил и так далее. Но она однажды взяла и ушла к другому мужчине. Какому-то коварному и богатому соблазнителю, владельцу мебельного магазина…