Ульмигания - Вадим Храппа

Все еще дрожа, не раздеваясь, священник лег на кровать. И тут раздался удар колокола. «Ветер», — успокоил себя пастор, хотя прекрасно знал, что такого не случалось даже в самые сильные ураганы.

Утром прихожане, не найдя пастора в церкви, пришли и освободили его из заточения. Пастор не стал рассказывать о событиях прошедшей ночи и заторопился к службе. Но в кирхе его ждало еще одно потрясение. У алтаря стоял гроб с той самой невестой, которую он обвенчал. Ни записки, ни чего бы то ни было, проясняющего хотя бы ее имя, при этом не нашлось. Пастор ее отпел и с несколькими рыбаками, добровольными помощниками, похоронил на кладбище безымянную. На простом деревянном кресте так и было написано: «Неизвестная. 1709 год, число».

К вечеру того же дня пастор почувствовал недомогание. У него поднялась температура. Он подумал, что простыл на ночной прогулке, заварил чай из трав и укутался в перину, надеясь, что к утру температура спадет. Но облегчения не наступило. Наоборот, его лихорадило так, что редкие минуты он был в сознании.

Это была чума.

Следом за пастором заболели рыбаки, принимавшие участие в похоронах безымянной невесты, потом члены их семей, соседи…

Все время дул ветер. На поселок двинулись дюны, которые некому было остановить. Песок вваливался в окна мертвых домов, заползал на кровати и столы, засыпал колодцы.

Несколько рыбаков из Росситтена — сейчас это поселок Рыбачий — пришли как-то к Саркау и долго кричали, пока к ним не вышел мальчик лет двенадцати. Рыбаки предупредили, что каждый день будут носить еду оставшимся в живых жителям поселка и оставлять ее на окраине. Ранним утром мальчик должен был там же, на границе поселка, выставлять столько камней, сколько человек еще нуждались в пище.

В первый день на дороге перед поселком лежали девять камней. На другой день их было семь. К концу недели только один камень сиротел посреди дорожного полотна.

Песок заносил уже кирху, а ветер все дул, не ослабевая.

По странной прихоти чума не тронула подростка. Он единственный выжил, хотя от самого поселка не осталось и следа. Саркау без остатка поглотил песок. Где-то в недрах дюн остался пасторский домик, кирха, погост с крестом и надписью: «Неизвестная. 1709 год…»

Упрямый мальчик, не желая покидать гигантскую общую могилу своих родных и соседей, примостился жить неподалеку, соорудив себе у залива хижину. Скоро там же поселился какой-то рыбак с семьей.

«Как называется это место?» — спросил он у мальчика.

«Саркау», — ответил упрямый мальчик.

С него и начался поселок, тот, что мы знаем сегодня.

Рыбка Марии

Это было давно. В те времена, когда в Пруссии еще властвовали рыцари-монахи Немецкого ордена. В те времена, когда сельдь зачерпывали корзинами прямо из Прегеля, а жены ремесленников предпочитали носить одежды с серебряными пуговицами. Как-то дети играли в Кёнигсберге на набережной реки в прятки, и одна девочка, по имени Мария, забралась в лодку, болтавшуюся у берега на веревке. Но налетел порыв ветра, и веревка порвалась. Девочка стала кричать и звать на помощь, но лодка уплывала все дальше по реке в сторону залива. Дело шло к вечеру, и рыбаки, бросившиеся на поиски Марии, не смогли в темноте найти девочку.

К утру ее лодку выбросило на берег далеко от города, в районе замка Бранденбург. Мария, хоть была всего восьми лет от роду, сообразила, в какую сторону нужно двигаться к дому. И чтобы не сбиться с пути, шла все время по берегу залива.

Мария была смелой и умной девочкой и не сомневалась, что доберется до места. Одно было плохо — уж очень она проголодалась. У самого берега, на отмелях, шныряли какие-то рыбки, но у Марии не было огня, чтобы, изловив, поджарить их. Однако есть так хотелось, а рыбы так нахально вертелись у ног, что девочка не выдержала, поймала одну и откусила у нее кусочек с боку. Рыба оказалась вовсе не такой противной. Мария объела один бок, но потом ей стало жалко рыбу, и она отпустила ее в залив. Рыба, несмотря на то, что от нее осталась только половина, резво уплыла вглубь. Тогда Мария поймала другую и так же немного обглодала ее. Так девочка питалась рыбой несколько дней, пока не дошла до Кёнигсберга.

Это было очень давно. С тех пор Мария выросла и завела собственных детей, а ее дети, в свою очередь, тоже обзавелись семьями, и так далее, и много лет. И рыбы, наполовину объеденные, тоже расплодились, и потомство их похоже на своих родителей — однобокое. Теперь эта рыба живет во всех заливах и во всех морях. И везде ее зовут теперь камбала. Но в Пруссии, ее всегда называли «рыбка Марии».

Ганс Лозе

В пятнадцатом веке, во времена правления Великого магистра фон Тиффена, в Кёнигсбергском замке служила одна примечательная личность — статный красавец, стрелок-арбалетчик Ганс Лозе. Умен, учтив, обходителен, всегда трезв, никаких нареканий по службе, любимец комтура и всех, кто был с ним знаком. Причем службе он отдавался не только в обязательные часы несения вахты, но и на досуге. Любил, знаете ли, изобличать подпольных торговцев янтарем. А все операции с камнем, от его добычи до продажи, в то время, как, впрочем, и в наше, были исключительной монополией государства. Тогда в Пруссии государством был Орден.

Ходит этаким щеголем Ганс Лозе по рыночной площади, товар щупает, ценами интересуется. Потом, глядишь, набежали стражники — хвать одного торговца, хвать другого — и в замок поволокли. А там допрос. Янтарем торговал? Нет? А вот, посмотри, что мы у тебя в пшенице нашли. И горсть янтаря ему под нос.

У Ганса глаз верный. Не один десяток человек он на виселицу проводил. Но и кёнигсбержцы — народ тертый и тоже не слепой.

Как-то в праздник, когда никого дома не удержишь и только старухи сидят на лавочках, такая бабушка видит: Ганс прогуливается вдоль домов. Гулял, гулял и шасть — в одну дверь. Бабушка — за ним. Он на второй этаж, и — в квартиру. Старушка удивилась. Она хорошо знала, что хозяева этой квартиры никаких знакомств с Лозе не водили. Кроме того, их дома сейчас не было — все на ярмарке. Бабушка взяла и подперла дверь клюкой. А потом позвала стражу из ближайшей будки и соседей, кого нашла. Скрутили Ганса, а у него из рукавов да из-за пазухи янтарь посыпался. Видать, скучно ему стало на рынке в зерно и в сукно запретный товар подсовывать. Разнообразия захотелось.

Выкололи Гансу Лозе его проницательные глаза, отрубили ноги по колени, чтобы не смог больше зайти в чужой дом, и в таком виде выбросили на рыночную площадь. Где он и умер под плевками горожан.

Валтин Зупплит

Этот человек считался вольным крестьянином, но на самом деле был колдуном. Родом он происходил из самбийских жрецов — вайделотов. И хотя пруссы давно уже были христианами, люди, подобные Зупплиту, пользовались огромным влиянием. Они, правда, всячески скрывали от властей как свое происхождение, так и склонность к магии. Колдовство в Пруссии хоть и не наказывалось костром, как в остальной Европе, но все же было вне закона и могло аукнуться большими штрафами. Однако именно этими способностями, доставшимися ему от предков, Валтин Зупплит прославился во время прусско-польской войны 1520 года. Город Данциг тогда попытался высадить морской десант на западном берегу Самбийского полуострова.